Гляньте! В двойном размере! В двойном размере ест! ликуя, кричал сосед мой по палате тощий Борис с синими губами и острым носом. Доходяга, в сущности. Но сейчас он был королем! Все смотрели на него, а потом уже на меня.
Эй, В-двойном-размере! Куда пошел? не унимался он.
Я, постояв у двери, вернулся, и доел двухэтажный свой бутерброд под общий хохот. Развеселил доходяг. И дальнейшие попытки мои сделаться как все радостно пресекались. «Эй! Ты что, ножик тыришь? Положь!» это в столовой. В палате: «Не давай ему ножа, не давай! Пусть в двойном размере хавает, буржуй!» Какой я буржуй? И руководил всем этим Борис, мой теперешний друг. Такие, видимо, и попадают на телевидение и там уже делают с нами что хотят. Представляете, какую жизнь прожил я с ним?
«Борис, председатель дохлых крыс!» дразнилку я помнил. Но «не публиковал». Знал не одобрят. Он действительно на крысу похож: подбородок скошен, зато все рыло вперед и по бокам маленькие глазки. Но весьма уверенные, особенно сейчас, когда он надел пенсне.
«Да это все не так делается!» выражение, пронесенное им через всю жизнь. Но беда была общей у нас. Время от времени нам в палату вкатывали наших же ребят с прооперированным горлом хрипящих, окровавленных, задыхающихся. Вырезание гланд прямо из горла. Тогда считалось это необходимым для детей, чтобы не болели потом ангиной. Что это может оказаться страшнее ангины, как-то не задумывались. Приказ! И вот однажды, когда привезли к нам очередного прооперированного, Борис вдруг проникся сочувствием и ко мне я был следующим в очереди. А в этот момент как раз уныло проделывал свой фокус «В двойном размере».
Да это не так делается! в сердцах произнес он и протянул мне нож. А потом и руку.
Борька Шашерин!
Да кто же его не знал.
Валерка Попов! это я произнес с тенью шутки. Поймет? Но его тянуло на пафос.
Питерцы должны выручать друг друга! Блокадник?
Нет, это я выговорил с трудом, но иначе не мог, врать я тогда еще не научился.
Ладно. Бери! Он все еще держал в руках нож как символ примирения. Так бывает.
Нет. Спасибо. Я уже так люблю. Я разинул рот как мог, чтобы вставить «сооружение». Тут могла бы возникнуть ссора Но доброе дело, как и должно быть, имеет хорошее продолжение.
Глянь, какие погоны к нам зашли! воскликнул Борька в восторге.
Я, с разинутой пастью, глянул на дверь и замер стояла мама, озираясь, и с ней какой-то уютно кругленький, сияющий улыбкой и лысиной (а также погонами, поразившими Бориса), смутно знакомый человечек.
Я отложил бутерброд и закрыл рот.
Так вот же Валерка! воскликнул он, и они с мамой кинулись ко мне.
Помнишь меня? сияющий генерал тряс мою руку.
А, вспомнил, вы в командировку к нам приезжали.
Ну вот, а теперь уезжаю. Давай-ка заглянем с тобой к главному врачу.
Появление это не просто так, обязательно что-то будет, почувствовал я. Очень бы не помешало в этой жизни. Знаки различия я знал: змея с чашей на погонах значит, врач. Но и мамин друг!
Скажи, что я с тобой! шепнул мне Борис.
Вот и мой друг тоже хочет пойти, выдавил я.
Шашерин Борис! Тоже с этим делом! он провел ребром ладонью по горлу. Гость оценил, захохотал.
Мама встревожилась, но гость продолжал сиять.
Ладно. Пошли с другом. Василий Чупахин! Он пожал руку Борису. Рука его по сравнению с шершавой рукой друга была маленькая и мягкая.
Высокий гость невысокого роста зашел в кабинет к главному врачу, и там слышался то веселый разговор, то хохот. Так он, видимо, всех и покорял.
Приезжайте к нам примем лучшим образом! щебетал Чупахин.
Хозяин кабинета проговорил что-то тихо, и Чупахин захохотал.
Ты узнаешь его? мы с мамой сидели у двери, и мама нервничала. Это Васька Чупахин, мой старый друг, еще школьный. Он сейчас главный врач крупного военного санатория в Сочи. Он хочет тебя Глянув на моего друга, она осеклась, заговорила о другом:
Васька (была у нее как у дочери академика привычка говорить обо всех свысока, что меня смущало) уверяет, что гланды давно уже никто не рвет. Это дикость. Гланды необходимы. Последние исследования показали: на них все микробы оседают. Хочет тебя то есть вас, глянула на Борьку, забрать отсюда.
А куда? нахально спросил Борис.
А на кудыкину гору! весело ответила мама. Она, вообще-то, была веселая, только с моей болезнью и с уходом отца стала часто задумываться. Тихо! сказала она и подошла к двери.
Чупахин душевно прощался с главным. Заскрипела дверь. Мама отскочила. Вася выкатился, как шаровая молния, но несущая радость.
Ну вот, орлы, все в порядке! Летите! сказал он.
Куда? спросил Борис.
Но его вопрос как слишком наглый был оставлен без внимания. И мама решила, что на Борьку можно больше внимания не тратить. Сын рядом.
Вот, торжественно сказала мама мне, Василий хочет тебя забрать к себе в санаторий. Подлечишься. Искупаешься в море. Окрепнешь! Мама сияла. Вот какие друзья у нее!
А меня, значит, под нож? хмуро проговорил Борис.
Ну почему же под нож? с нетерпением произнесла мама. Тебе же сказали можешь идти.
Ну да! А через неделю опять заберут. И чик! Провел большим грязным пальцем по острому кадыку, выпятив еще и нижнюю челюсть.
Васе как яростному противнику вырезания гланд не так легко оказалось от него отвязаться Ну вот. Самое время проверить, что я за человек. Борис все-таки помог мне, хоть и не сразу!
Вообще-то, мне будет с ним веселей! прохрипел я, не глядя маме в глаза.
Чупахин прищурил один глаз, что-то прикидывая.
Веселей, говоришь? А давай! Повернулся к Борису. Если денег на билет наберешь на плацкартный давай! Парень ты, я вижу, шустрый.
Кореша скинутся! веско сказал Борис.
Чупахин глянул с интересом: что за кореша?
И жизнь показала, насколько Чупахин умен и умеет использовать неожиданности: Борис оказался в Сочи гораздо нужнее меня.
Ну тогда едем завтра! Чупахин вздохнул. Жалко, что ты, Алевтина, с нами не едешь!
Так ты и не зовешь, произнесла мама кокетливо.
Если бы сейчас спросили меня, где я вообще хочу жить, я бы ответил только там. Тенистое место (что так ценно на юге!) возле административного корпуса военного санатория в Сочи. Просторная прохладная квартира на втором этаже темноватая из-за нависших ветвей. Утром я просыпался в счастье, видя прямо перед собой за окном цветок олеандра, среди блестящих и крепких темно-зеленых листьев похожий на разрезанное на четыре части крутое яйцо: четыре красивых желтых язычка среди белых лепестков (расчетверенный белок, без скорлупы). Но если разрезанное крутое яйцо шибает сероводородом, то тут запах сладчайший и, я бы добавил, томный, навевающий сладкие сны.
Шестнадцать! Возраст томительный. Выходил на балкон. Борис и любимый племянник Чупахина Леня-курсант (белокурый херувим) маялись во дворе. Разделенная на черно-белые клетки площадка, и на ней шахматные фигуры в человеческий рост, стала любимым их местом отдыха. Предполагалось, что умственная зарядка будет тут сочетаться с физической. Но друзья больше любили химическую. Бутылки прятались за фигурами, и Чупахин из своего кабинета на первом этаже, думаю, с отчаянием, наблюдал эту, самую медленную, игру. Фигуры огромные, тяжеленные, и Леня с Борисом передвигали их крайне неохотно только из-за движения солнца, прорывающегося сквозь ветви и смешения теней. В тени стояли бутылки сладчайших вин, казавшиеся такими заманчивыми, особенно издали, поскольку с утра я не пил. Крикнув им на бегу что-нибудь вроде «Ходи конем!», мчался на море. И только возле больных на костылях притормаживал бег.
Выбегал на галечный пляж. Штормило всегда! Огромные прозрачные горы сжирали длинный бетонный мол, потом, разлившись по берегу, отступали, с грохотом утаскивая с собой гальку. Пауза и опять оглушающий грохот! Какие-то акробаты прыгали с мола прямо в надвигающуюся волну, потом их выбрасывало, кувыркая, и они, хохоча и вытирая одной рукой лицо, а дугой упираясь в склон, съезжали с грохочущей галькой по пляжу. Я тоже предавался этому несколько дней, и это было неплохо пока я не нашел свое.