Верно, Рудольф, сказал старый Белта. Вы своих крестьян заложили вместе с отцовским имением, так за что им вас любить? А землю землю свою они любят. За нее и вступятся. Кроме нас и них, вступиться некому. А лесная вольница что же в ней плохого, в вольнице? Старик улыбнулся, даже глаза потеплели.
И они уж точно лучше пойдут под наше начальство, чем в остландские рекруты!
Странное, нервное оживление, общее для всех сидящих за столом, осветило лица, сделало их похожими.
Если повторить, что сделал Яворский
Да, освободить хотя бы большие города вдоль Княжеского тракта, вам было бы легче дойти до столицы
Стефану стало страшно. Отец знал кого приглашать с высоты остландского трона они смотрятся жалко, но за каждым из них, если будет нужно, пойдут люди. Он не сомневался в Мареке тот сумеет довести свои легионы, хоть по морю, хоть по воздуху. Да и в том, что города поднимутся, сомневаться вряд ли следовало. Поднимались уже, и не один раз.
И все с одним результатом.
Он понимал, что разговор нужно остановить, растолковать наконец-то что не получилось у армии Яворского, уж точно не выйдет у семи тысяч легионеров и кучки ополченцев. Но он будто попал в заколдованное царство, где по чьему-то велению замерло время и все застыли в той же ненависти, в той же жажде освобождения, в той же уверенности в своих силах, что и лет десять назад. И в этом царстве восстание, вычерченное на обеденном столе и старой карте, становилось реальностью
Куда больше Стефана пугал собственный восторг как в детстве перед грозой, когда сердце сжималось в радостном ожидании. Пугала радость от того, что не все еще потеряно и не все еще сдались. Видно, восстания той же породы, что его недуг: если это у тебя в крови не излечишься.
Мужчины, мужчины, проговорила вдруг Яворская. Вы уж и медведя убили, и шкуру поделили, и вырученные деньги прогуляли, простите Но ведь войны еще нет, и неизвестно точно, будет ли.
Она обернулась к Стефану.
Так что там у нас с войной?
Он заговорил медленно, обдумывая каждое слово:
Если верить тому, что мне известно как советнику цесаря до нее один шаг. В Драгокраину отправлены войска, и секрета из этого у нас никто не делает.
Когда-то решение Лотаря казалось чистой блажью, но теперь Стефан готов был благодарить за эту блажь и Добрую Матерь, и остландского Разорванного бога, и всех мелких божеств, которых только чтят. За те годы, что он прослужил советником, Стефан узнал нужных людей в Саравии и Чеговине, осыпал подарками дражанских послов, пока они не стали принимать его за своего, и через Назари наладил худо-бедно связь с Шестиугольником. Цесарь был прав: назначь он Стефана на любой другой пост, тому бы не простили его происхождения; но в Пристенье белогорцу одному из своих доверяли больше.
Поэтому Стефан не сомневался в правдивости отчетов, приходивших из-за Стены, как и в том, что некоторые вести он получает раньше всех остальных. Но знал он и то, что тайная полиция, вышедшая из небытия после нескольких лихорадочных лет свободы, не все письма допускает к адресату и не все сведения пропускает в Совет.
Рудый шевельнулся, поднял морду с колен и поглядел на Стефана честными глазами уличного сироты, который не ел неделю. Белта скормил ему еще кусок курицы. Он трусливо надеялся, что собака не умрет до его отъезда.
В Саравии уже набрали рекрутов и усилили границу. Впрочем, саравы сами будут только рады побиться с чеговинцами, на их помощь мы можем не рассчитывать
Война была на пороге только не совсем та, что нужна Бялой Гуре.
Выступать первым Остланд не собирался. Следовало подождать, пока Тристан со своим войском хорошо увязнет в Чеговине, и только тогда начинать. Вот только флориец сам не спешил выступать: дражанцы давно уж вошли в Чеговину, а король Тристан только слал господарю гневные ноты.
Может быть, и нам не следует торопиться, сказал Стефан. Ведь все остальные не торопятся.
Ты приехал, чтобы отговорить нас от этого, так ведь, сын?
Отец смотрел на него, наклонившись вперед и подперев подбородок рукой. В первый раз с приезда Стефана он назвал его сыном.
Вы не ошибаетесь, отец, тихо ответил Белта. Я ехал сюда с убеждением, что ваша затея безумие, с этим убеждением и остаюсь. Но речь не о том.
О чем же? спросил Вуйнович. В глазах его читалось обычное презрение вояки к любому, кто не желает сражаться.
Меня беспокоит, сказал он неожиданно для самого себя, что флориец не начинает войну. Зачем ему наши легионы, если он не станет сражаться с цесарем? А еще меня беспокоит, что цесарь зачем-то решил подписать договор о дружбе с Чезарией
С кем? изумился Марек.
Поверь, я сказал то же самое Тем более что наша тайная полиция перехватила уже несколько депеш от чезарского посла, и нигде в них не говорится о разрыве с Флорией, скорей наоборот
Бойко поморщился на слове «наша», да и не он один.
Предупреждений цесарь не слушает, такое впечатление, что он добровольно роет себе могилу
Так и пусть роет!
Может быть. Но я не знаю, по какой причине он решил сговориться с Чезарией, и мне не нравится, что мы должны действовать вслепую.
Только сейчас Стефан понял, насколько это в самом деле его тревожило подспудно, потому что рассказать об этом он никому не мог и для себя облечь в слова не получалось. Это и то, что цесарь отпустил своего советника к отцу-бунтовщику, не озаботившись приставить слежку.
Я бы не хотел, чтоб мы принимали необдуманные решения не зная всего.
Так отчего же вам не узнать? звонко спросил последний из Стацинских.
Хороший вопрос.
Оттого, видимо, сказал он Стацинскому, что, несмотря на мою высокую должность, в Остланде я остаюсь белогорским заложником, который, по выражению цесаря, все равно смотрит в лес. И я не уверен, что получаю все необходимые сведения.
Такой горечи в собственном голосе он тоже не ожидал.
Как же так может быть? не унимался юнец. Ведь столько говорили о вашей горячей привязанности к цесарю Остланда, так что можно было усомниться в истинной натуре такой привязанности.
На секунду воцарилось недоуменное молчание. Потом грохнуло.
Да как вы смеете! Марек вскочил, загремев стулом, остальные зашумели.
Тише! Белта осадил брата и снова повернулся к юнцу. Мне не кажется, что сейчас время и место, чтоб обсуждать мои отношения с цесарем. Но я буду рад все объяснить вам лично когда вам будет угодно.
С удовольствием выслушаю ваш рассказ, проговорил тот, не отрывая от Стефана напряженного взгляда.
Юлия ахнула, поднесла ладонь ко рту. Яворская досадливо покачала головой.
Господа, ну что же вы
Стефан сел, раздосадованный собственной несдержанностью, но, с другой стороны, мальчишка будто напрашивался.
Хуже всего после этого не объяснишь уже, почему он не ждал от цесаря союза с Чезарией. Что бы Лотарь ни унаследовал от матушки, он никогда не был глупцом и не желал зла собственному народу. Но они разве будут слушать, Лотарь для них пугало, которое только и годится, чтоб водрузить его на шест и сжечь на Майских праздниках
После ухода расфуфыренного разговор стал скованным. Снова забряцало столовое серебро, зазвенели бокалы гости вспомнили об остывшем ужине. Юлия подозвала слуг и велела подавать десерт. Внесли еще канделябры, стало светлей. Расставили блюда с маковцом, смородиновым пирогом, яблоками в карамели. Пахло сладким, пахло миром.
Что ж, я считаю, что разумно выждать, проговорил отец, принимаясь за чай. Если этот союз окажется правдой, то нам придется искать другой путь, чтоб переправлять оружие. И не мешало бы знать об этом прежде, чем оружие нам понадобится.
Я отговаривал цесаря от войны, сказал Стефан. Да и от дружбы с чезарцами Но он не удивится, если я пойду на уступки.