Вошедшая в гостиную Джейн замерла, наблюдая за игрой Джона, потом нахмурилась и пробормотала, казалось, не обращаясь ни к кому конкретно:
Гитара же леворукая, разве нет?
Пол, расслышав ее удивленную реплику, подошел к невесте, обнял ее за плечи и звонко чмокнул в висок:
Джона это никогда не смущало. Он с легкостью играет и на леворукой.
Поправочка, вмешался Джон. На его леворукой. С остальными как-то не складывается.
А что, есть какая-то разница? У Пола какие-то особые гитары? продолжала настаивать Джейн. Струны как-то иначе натянуты?
Так, ну хватит, перебил ее Джон, делая Полу знак, что пора бы избавиться от Джейн и заняться делом.
Милая, тут же заюлил тот. Я позже все тебе объясню. А сейчас нам с Джоном надо работать.
Ну ладно, пожала она плечами. Я тогда пойду досыпать. С этой медитацией поднялась сегодня ни свет ни заря, она заразительно зевнула и скрылась в спальне.
Понимая, что задержаться в бунгало теперь уже не удастся, Джон поднялся:
Пойдем посидим снаружи? Не хочу при ней
Да, не будем ее беспокоить, кивнул Пол и пропустил друга вперед, аккуратно и бесшумно закрывая дверь за собой.
На веранде за домом стояли два летних кресла, Пол присел на ближайшее, откинул голову и шумно выдохнул:
На самом деле, я и сам не выспался. Но с раннего утра эта мелодия покоя не дает. Пришлось подобрать, чтобы не забыть, и он запел очень тихо: Born a poor young country boy, mother nature's son All day long Im sitting singing songs for everyone.
Джон до боли сжал подлокотники кресла, едва сдерживая мучительный стон: с каждым разом это становилось все более невыносимым вид этих тонких пальцев, бегающих по струнам, этих полуприкрытых век с дрожащими ресницами, этих непослушных темных прядей на совсем еще мальчишеском лбу Этот голос, умеющий быть таким разным резким, хриплым, грубым, нежным, тонким, просящим, прыгающим из рыка в шепот и обратно. Джон закусил губу и отвернулся. Кажется, в Лондоне все-таки было легче. Встречаться раз в неделю по субботам, сидеть на краю бассейна, болтать ногами в нагретой воде и обмениваться ничего не значащими фразами, зная, что за спиной где-то в доме хлопочет Синтия, и можно не напрягаться, не мучиться душевными болями. Видеться чаще в студии, чем где-либо еще, а потом расходиться по своим крепостям, изредка перезваниваться, но все чаще натыкаться на автоответчик. Иногда посматривать на черно-белое фото на стене, сделанное всего-то пару лет назад, когда, впрочем, все было настолько иначе, что и глаза Джона с фото светились каким-то совершенно непостижимым счастьем лишь оттого, что он стоит рядом Полом, положив руки ему на плечи, и ему позволено так стоять, Пол ничего не переведет в шутку, не оттолкнет со смехом, а вытерпит до конца череды снимков. И фотограф не торопится, он знает свое дело, он нащупывает висящее в воздухе, почти ощутимое физически напряжение и ловит его, ловит в объектив, на вспышку. И Пол терпит. А Джон наслаждается.
Черт побери, иногда и впрямь лучше не видеть, убрать с глаз долой и не напоминать себе, не теребить успокоившуюся было память. Индия это, конечно, здорово и увлекательно, но слишком близко. Непозволительно. После полутора лет отстранения, отчуждения, поиска новых друзей и увлечений снова сидеть с ним бок-о-бок, слушать, как он напевает что-то себе под нос, и продолжать играть роль друга. Невыносимо. Джон открыл глаза, и взгляд его замер на воротнике голубой рубашки, не смея переместиться чуть выше к шее. Решение во всем признаться приходило тысячу раз за все эти почти одиннадцать лет. И тысячу раз отметалось как совершенно негодное. Ну какие тут могут быть откровения? Все и так ясно. Искусство, музыка, Джейн, хорошее вино вот и все. Смыслы и подсмыслы это не про Пола, он прост, линеен и одномерен. Ни камня за пазухой, ни порочного увлечения за душой.
Джон придвигает деревянное кресло чуть ближе. Порыв снова настигает, накрывает его с головой, и он пытается сопротивляться: если когда и следовало заводить обо всем этом речь, так в Париже в 1961-м, в мире романтики и банановых коктейлей. Но не сейчас со спящей за стеной Джейн, с миллионами в кошельках и с безнадежно искалеченными славой и распутством душами. Джулия бы этого не одобрила. Она непременно заставила бы Джона высказаться, и будь что будет. Любая правда хуже неизвестности. В конце концов, чем черт не шутит? Да и подходящая формулировка уже давно пришла на ум, оформилась и звучала вполне себе безобидно. Если Пол не придаст ей особого значения, то все пройдет как надо, и он вряд ли поймет, чего Джон хочет на самом деле.
Джон шумно откашлялся, повернулся к другу и произнес, качая головой:
Неплохо. В тексте править нечего. Милая гитарная баллада. Вполне сгодится для второй стороны альбома, и хитро улыбнулся во весь рот.
Ах ты! рассмеялся Пол, ставя гитару рядом с креслом. Покажи лучше свой набросок. Посмотрим, на какую сторону отправить его.
Настроения нет, махнул рукой Джон, изо всех сил пытаясь делать вид, что ему и вправду лень, а хочется просто побездельничать, послушать шум деревьев, болтать ерунду, наслаждаясь привычным все принимающим молчанием Пола Мы ведь богема, не так разве? Давай хоть в Индии отдохнем от этой музыкальной гонки. Я чертовски устал.
Мы уже полтора года не гастролируем, брови Пола взлетели вверх в искреннем изумлении. Ты себя плохо чувствуешь? Может, стоит до врача дойти? Джон, ЛСД в таких количествах до добра не доведет.
К черту. Я свою норму знаю. Перенюхаю и перепью любого Тару, а? и деланно рассмеялся.
Сейчас его любой перепьет, печально протянул Пол. Не трогай парня. О мертвых уж либо хорошо
либо ничего, кроме правды, перебил его Джон. Мерзкий парнишка был. Туда ему и дорога.
Джон! Пол давно уже привык к подобным выходкам друга, но все равно считал нужным каждый раз осаживать бестактного шута.
Что, качественную дурь тебе подгонял? Иначе чего бы ты за него заступался? И именно с ним первую марку лизнул
Не надоело? устало выдохнул Пол. В который раз уже обсуждаем тот мой первый ЛСД-трип. Если бы не Тара, меня, может, сейчас и в живых-то не было. Он опытный, проконтролировал дозировку А с тобой вдвоем мы бы точно угробились.
Барри тоже ох какой опытный! проскрипел Джон, вытягиваясь в струнку и корча странные рожи.
Ты же понимаешь, что мы не можем вечно топтаться на месте. Наша музыка должна развиваться, и Барри очень помогает мне в этом. Достает эксклюзивную литературу и фильмы, какие-то дефицитные билеты на редкие спектакли.
Плевать я хотел на всю эту богемную чушь. Хочу быть старым рок-н-ролльщиком в драной коже, как в Гамбурге.
А кто мне только что заявил, что мы богема, а? подловил его Пол и тут же тепло улыбнулся.
Богема, черт побери, тут не поспоришь. И мне мерзко от этого. Все эти бассейны, роллс-ройсы, лимузины, дорогие вечеринки, шикарные шмотки, дома, где легко потеряться как будто все это не со мной происходит. Это не я, не тот 19-летний Джон, который верил в вечную любовь и вечное счастье, не заключающееся в деньгах и количестве тачек. Слушай, давай бросим все это, а? Ну вот хоть прямо сейчас. Выкупим тот остров. Ну или какой-нибудь другой, если тебе конкретно тот не по душе. Поселимся там, пошлем к дьяволу весь мир, пусть лопают Сержанта и наслаждаются, а у нас будет свой маленький мир.
Думаешь, о таком счастье мечтал юный Джон бунтарь? усмехнулся Пол, протягивая руку и осторожно гладя Джона по запястью. Уединенная жизнь на краю света? Джон хотел славы, денег, девушек, яркой и беззаботной жизни.
Он любить хотел, обиженно выдавил из себя Джон. Не как богема.
Любить весь этот мир со всем его разнообразием, любить и исправлять его, изменять к лучшему, быть его частью, но одновременно и возглавить. Вот такой сумасшедший и неповторимый гений был тот юный Джон, губы Пола вновь растянулись в доброй улыбке.