Администратор с пониманием отнеслась к реакции вновь прибывших и дала им несколько минут, чтобы осмотреться и немного придти в себя от обилия столь неожиданных впечатлений. А потом пригласила их к столу, чтобы зарегистрировать и выдать ключи от комнат настоящие массивные металлические ключи, а не давно уже повсеместно применявшиеся карточки.
Комната Златы располагалась на втором этаже и поразила ее ничуть не меньше восхитительного холла: на противоположной от входа стене, справа и слева располагались высокие окна, охватывающие пространство от пола до потолка, а в простенке между ними стояла огромная кровать, на ней с легкостью могли бы поместиться четыре человека. Она была накрыта плотным бархатным покрывалом все того же темно-красного цвета, характерного для оформления холла. Спинка кровати, созданная в причудливо-готическом стиле, поднималась почти до самого потолка. Справа, у окна виднелся старинный стол с зеркалом и письменными принадлежностями. Слева пара кресел. С обеих сторон от двери стояли массивные шкафы книжный и высокий резной шифоньер. Такой роскоши Злата не встречала никогда и в первые минуты не смела даже прикоснуться к тяжелой тюли или золотистым бархатным подушкам в изголовье кровати. Окна ее комнаты выходили прямо на заснеженную равнину у подножия скалы, и она залюбовалась последними отблесками заката, еще игравшими на отдаленных склонах гор. Но темная синева постепенно отвоевывала небо, загоняя прощальные золотисто-розовые всполохи за горизонт. И вот за считанные минуты, которые ушли у Златы на раскладку вещей и переодевание, темнота опустилась на долину, накрыв Ярнэ своим звездным омофором.
I
.
MH
370
Он стремился ко мне, я была его сном.
Каждый день мне навстречу, презрев свою боль,
Выходил он, ломая вселенский закон,
Что гласит: меж такими преступна любовь.
Он рассказывал морю о чувствах своих,
То, волнуясь, смеялось, шипя у колен.
Ветер выл: «Ты ослаб, ты не сможешь, старик,
Завладеть ее телом и взять ее в плен».
Но безумец не зря появился на свет.
С новой сетью он вышел в затерянность зла
И добился меня после столь долгих лет.
Но он был стариком, а я рыбой была.
Что скажете, Алексей?
Тот медленно и натужно пожал плечами, не отходя от огромного, практически от пола до потолка, окна, не так давно облеченного в желанный пластик. Что он мог сказать? Он мало что понимал в поэзии и никогда ею не увлекался. Начиналась метель, и сухие снежинки кололи стекло своими крошечными остриями, вдребезги разлетаясь в безумном морозном вихре и оседая гладким и хрустящим полотном под ногами укутавшихся прохожих. Алексей коснулся лбом прохладного стекла и прикрыл глаза за девять часов полета ему не удалось отключиться ни на минуту, а в аэропорту сразу раздался звонок из управления, и теперь Эдуард Николаевич вместо того, чтобы коротко озвучить задание, зачем-то декламирует чьи-то второсортные стихи. Ну или кажущиеся второсортными. Не Лермонтов. Даже не Пастернак.
Любите зиму? Хорошо, вот Вам про зиму. Только называется отчего-то «Шахматы». Хм почему бы
Ядом, белым ядом
Сыпет снег в бокалы.
Мне с тобой отрада,
Зимняя усталость.
Жизнь мне не помеха,
Смерть равно милее.
Летом всё утеха
Тем, кто не стареет.
На доске фигуры
Обратились в лица.
Смерть сидит понуро
Черная девица.
Не мигая, смотрят
Лица ледяные,
А зима проходит
В залы молодые.
Маски не снимают
И молчать не смеют;
Лето обнимает,
Снова гнется шея.
Я их не страшуся:
С смертью осмелела.
Лето снова в устье,
Кожа загорела.
Бродят бесконечно
По доске фигуры.
Смерть, зима и вечность
Жизни абажуры.
Эдуард Николаевич, Вы меня вызвали на поэтический утренник? Я бы предпочел пойти домой и выспаться после утомительного перелета
Да-да, Алексей, непременно. Вот только для начала Вам надо привести в чувство Вашего будущего напарника по заданию. Кажется, он немного перебрал и валяется сейчас в баре на Чистых прудах. Вам придется забрать его оттуда и привезти в управление, а уж потом я обязательно почитаю стихи вам обоим. Кажется, Марков любит это дело Ну же, Алексей, ну не могу же я послать туда старлейта или отправиться туда сам!
Алексей прикрыл уставшие глаза ладонью и тихо вздохнул: еще вчера они бродили с Лизой по мучимому ветрами Токио и обсуждали М-теорию, а уже сегодня он должен ехать месить зимнюю грязь куда-то на Чистые пруды за каким-то очередным алкоголиком от управления. Черт бы побрал эту страну с ее спивающимся населением! Он потер лоб пальцами и кивнул.
Его изящный серебристый рено успел покрыться хрупкой корочкой: метель завершалась уже ставшим привычным для декабря ледяным дождем. Алексей поскользнулся на тонких и гладких подошвах осенних туфель и едва не рухнул лицом в грязный московский снег. Он снова чертыхнулся и рванул ручку двери. На дорогах опять были пробки. Каждый день круглые сутки на дорогах этой проклятой Москвы творится невесть что: Москва не работает, Москва беспрерывно стоит в пробках. Непривычная к русским морозам европейская машина заводится не сразу, Алексей роняет голову на руль и пытается снова и снова. Наконец, в тишину врывается слабый стон мотора его уже давно не заряжали, а в этой дикой стране не найти ни одной зарядной станции. Алексей заскрипел зубами, надеясь, что батареи хватит на поездку до Чистых и обратно. Несмотря на только что прошедшую метель, на дорогах и тротуарах на смену приятной белизне явилось мерзкое коричневое месиво: вместо гранитной крошки, применяемой повсеместно в Европе, эти дикари продолжали сыпать на шоссе и тротуары химические реагенты дешевые, но безнадежно портившие обувь и шины и превращавшие город в темный чан с противной жижей на дне. Не успел Алексей сделать и нескольких шагов по родной столице, а на ботинках уже выступила соленая белая кромка. Он со злости вжал педаль газа прямо в пол и рванул к Чистым, до которых и было-то всего минут пять езды от Лубянки.
Возле бара прохаживалась пара человек в штатском, и Алексей презрительно хмыкнул: Эдуард Николаевич никак не мог отказаться от замшелых методов КГБ и продолжал пасти своих сотрудников. Интересно, за самим Алексеем они тоже следили? Бар был крошечным и располагался в подвальном помещении прямо возле грязных и мелких луж, все еще по привычке гордо называемых «прудами» да еще и «чистыми». Он скривил губы, хлопнул дверцей и, осторожно перепрыгивая ледяную шугу, подбежал к ступенькам, отряхнулся и прислушался: в баре слышались чьи-то полуистеричные пьяные выкрики. «Напарничек!» пробормотал Алексей и принялся спускаться.
В кружевном белье ходила
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила
Поблуди-ка, поблуди!
Чей-то голос ревел в глубине бара. Алексей распахнул дверь и впустил внутрь струю промозглого ледяного воздуха. В баре было пусто, лишь за стойкой виднелся одинокий измученный бармен, да на стуле перед ним сидел, точнее уже полулежал единственный их посетитель, продолжавший кричать во всю глотку:
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьем гулять ходила,
С солдатьем теперь пошла?
Алексей тихо подошел к нему и похлопал по плечу:
Ну все, все, завязываем. Пора домой.
Ты еще кто такой? заорал тот, повернувшись к Алексею.
Не узнал что ли? Не будешь впредь так напиваться. Лешка я Муров, не узнаешь друга своего что ли? Все, пошли отсюда, и он грубо подхватил Маркова под мышки и поволок к двери. От него разило дешевым коньяком, и на Алексея накатил приступ тошноты, он слегка отстранился от «напарника» и вытолкал его из бара. Тот же продолжал орать: