Лесная и Речная выглядели более заброшенными, потому, что на них жилые дома располагались в основном в начале и в конце улиц. Да и жили там в большинстве своем старики. На Лесной дома стояли реже, так как половину хат уничтожил почти тридцать лет назад огонь, он же проредил некогда густой лесок. Восстанавливать дома из за опасности нового возгорания не стали, и поэтому Речная улица заметно выросла. По большому счету Лесная была гораздо длиннее центральной, но из-за большого количества пустырей и курганов, она представляла из себя набор несуразно разбросанных на приличном удалении друг от друга покосившихся старых, приземистых домиков. Самым крайним из которых, был дом деда Степана. Он стоял как бы на отшибе, низенький, с красной выцветшей крышей, покрытой проплешинами рыжего мха. Покосившаяся калитка висела на одной петле и при открытии издавала распевный скрип. А за ней виднелись верхушки раскидистых яблонь, ветви которых перевешивались через забор. Плодами этих деревьев, дедушка часто угощал ребят, собиравшихся на поляне послушать его истории.
Ваня увидел дом деда и поначалу чуть не направился к нему, но заметив закрытые ставни, решил, что дедушка уже давно на «Сорочьей», а закрытые окна спасают его жилище от проникновения летнего зноя, который так не любят старики. Убедив себя в этой мысли он ускорив шаг направился в стороны поляны, верхушки тополей и осин окружавших ее уже виднелись впереди. Сердце Вани заколотилось еще быстрее он был весь в предвкушении встречи с человеком, которого он полюбил всем своим детским сердцем с момента их первого общения. Полюбил за его доброту, за терпение с которым он выслушивал сбивчивые рассказы детей об их «больших» проблемах и конечно же за его истории. Он шагал быстрее и быстрее, порою переходя на бег, сбивая дыхание. И вот он уже услышал голоса звонкие голоса ребят. Вот впереди, показалась сама поляна аккуратный пятачок земли, около пяти метров в диаметре, окруженный высокими деревьями, которые дарили тень и кров всем, кто собрался на этом островке прохлады среди палящего июньского солнца. От крайнего дома до поляны было метров пятьдесят и весь этот путь по тропинке, протекал под открытым небом, ни одного кустика, не то что дерева. Поэтому «Сорочья» выглядела как оазис в пустыне. Мальчик приблизился еще и несмотря на ослепляющие лучи солнца, уже смог разглядеть силуэты некоторых ребят. Он не видел их год, но даже сейчас смог узнать Настену единственную постоянную гостью этой деревни, которая была младше него на целый год. Никиту местного парня тринадцати лет, рукастого и серьезного не по годам, он рос без отца. Крепко поддающий мужчина замерз несколько лет назад в лесополосе, пробираясь от трассы к дому, перебрал на шабашке, а не добросовестные коллеги не удосужились подвезти его хотя бы до околицы, высадив из машины в пяти километрах от деревни. Витю и Борю двух братьев, которых родители отправляли сюда к родственникам на целое лето, чтобы отдохнуть от их хулиганских проделок за весь год. Стасика умного и начитанного отличника, в словах которого порою было столько напыщенного занудства, что остальные ребята не раз прятались от него, чтобы по дольше побыть без его комментариев по любому вопросу. Алена самая старшая из ребят, которой уже давно были не интересны поездки в деревню и общение, как она сама говорила «с мелкими», исключением был Никита. Он хоть и был младше, но деревенский быт сделал его серьезным и рассудительным, Алене он нравился, и вся честная компания не упускала возможности вставить в любой разговор, какую-нибудь прибаутку в духе: «Тили, тили тесто жених и невеста». Алена всегда краснела, Никита серьезно хмурил брови и грозил кулаком малолетним сватам. А однажды проходя мимо дома бабушки Алены, Ваня увидел, как она целовала Никиту в губы, стоя напротив него в зарослях сирени и держа за руку. Тогда он пулей бросился на поляну, чтобы рассказать всем ребятам о новом поводе для дразнилок. Но по дороге передумал, сам не понимая почему, он просто решил, что этого не стоит делать вот и все. И теперь всегда глядя на Алену или Никиту, его переполняла гордость за себя, как будто бы они доверили ему какой-то страшный секрет, а он смог его сохранить, как бы его не пытали враги. Хотя никто и не знал о том, что он обладает этим секретом.
И конечно же он разглядел сутулый силуэт, сидящий на пеньке и опирающийся одной рукой на костыль, а второй указывающий куда-то вдаль, вплетая этот жест в нить своего повествования, которому внимали все ребята, сгрудившиеся вокруг него на бревнах, словно галки на ветке.
Ваня побежал.
Дедушка Степан! закричал он. Силуэт повернулся. Мальчик остановился, как вкопанный раскинутые для объятия руки опустились.
Повернувшийся, был нисколько не похож на деда Степана, хотя и был под стать ему по возрасту. Вместо густой седой бороды гладко выбритые щеки с крупными порами, вместо кустистых бровей аккуратные, темные с небольшими завитками, а главное глаза, не серые, слегка водянистые источающие доброту и усталость, а темно карие, почти черные смотрящие четко, точно, как глаза ворона.
Здравствуй, проговорил незнакомец, в нашем полку прибыло?
Вторая часть фразы была обращена к ребятам. Ваня молчал.
Ну ты чего? Воды в рот набрал? Или родители не учили здороваться со старшими? снова проговорил старик. Его голос звучал как-то очень звонко для пожилого человека. Не гулко, а именно звонко. А еще почему-то в его голосе Ваня услышал, скрип калитки, шелест листвы, карканье ворона, змеиное шипение. Впрочем, все это ему конечно же показалось от неожиданности. Наконец он взял себя в руки.
А, где дедушка Степан? проговорил он еле слышно, смотря на незнакомца, но обращаясь к ребятам.
А, так ты не знаешь пока, вновь подал голос старик, беда.
Никита видимо на правах старшего из мальчиков и единственного местного, подошел к Ване, положил руку ему на плечо:
Умер дед Степан, еще зимой, он обнял Ваню, видимо сам до конца не понимая, что полагается делать в ситуации, когда сообщаешь подобную новость и просто скопировал поведение взрослых, которое видел.
В голове у Ивана зашумело. Картинка в глазах, вдруг стала размываться. Он понял, что плачет. Мысли одна за одной стали проносится в голове: «Как умер? Почему? Почему мама и бабушка ничего не сказали?», он вдруг вспомнил их замешательство, когда он сказал, что идет на «Сорочью» поляну. Слезы покатились градом.
Ну, ну будет тебе, сказал старик, протягивая к нему сухую руку, увенчанную узкой жилистой ладонью с длинными узловатыми пальцами, все там будем, добавил он проводя тыльной стороной указательного пальца по щеке мальчика, собирая слезы.
Ваня вдруг вспомнил, что однажды уже плакал на этой поляне, когда побежав по полю запускать воздушного змея, споткнулся о невесть откуда взявшуюся корягу и сильно разодрал себе ногу. Дед Степан тогда также утирал ему слезы. Но его грубые старческие руки были теплыми, а руки незнакомца просто ледяными, хотя скорее всего ему так просто показалось.
Сядь, сейчас успокоишься, проговорил Никита, расталкивая на бревне ребят и усаживая Ваню на их место. Витька и Борька недовольно зафыркали. Подошедшая Настена достала из маленького кармашка на своем сарафане платочек и подала ему.
Вот, возьми, сказала она своим по девичьи писклявым голоском.
Вообще-то, к смерти надо относиться более спокойно, это неотъемлемая часть жизненного цикла, сумничал Стасик, за что тут же получил от Алены подзатыльник.
Почему? Почему он умер? произнес Ваня, как только комок в горле провалился, и теперь висел тяжестью где-то внизу живота.