С превеликим удовольствием.
Гомес Суарес, граф Фериа, сообщает он с новым, еще более глубоким поклоном.
Джейн, похоже, поражена до потери речи тем, что ею заинтересовался испанский граф, так что я прогоняю с лица усмешку и бросаюсь ей на помощь:
Милорд, это Джейн Дормер, а я леди Кэтрин Грей.
Жэ-ейн Дор-ма повторяет он, и я, не удержавшись, фыркаю. Граф едва ли замечает мою невежливость он смотрит на Джейн так, словно ему явилась Пресвятая Дева. Delectata![6] продолжает он по-латыни.
Ego etiam[7], отвечает она.
Вот когда я жалею, что не уделяла должного внимания латыни! Старая няня, когда заставала меня над тетрадками в слезах от того, что даже малышка Мэри умнее меня, всегда приговаривала: «Ничего, милая, ты у нас такая красавица, что можешь не тревожиться обо всем остальном!».
Si vis, nos ignosce, serae sumus[8], добавляет Джейн и берет меня за руку, чтобы уйти.
Vos apud nuptias videbo[9], отвечает Фериа. Единственное понятное мне слово «nuptias»; оно означает «свадьба».
Когда мы входим в коридор, я подталкиваю Джейн локтем и шепчу:
Кажется, ты кому-то приглянулась!
Не одной же тебе всех очаровывать, смущенно улыбнувшись, отвечает она.
Нет-нет, этот точно твой!
Джейн понимает: я хочу, чтобы меня желали все вокруг. Это сильнее меня. К тому же помогает отвлекаться и забывать обо всем, о чем хочу забыть. Я обращаюсь мыслями к Гарри Герберту, с радостным возбуждением от того, что скоро его увижу. Он где-то среди англичан, сопровождающих Филиппа Испанского. Хорошо, что я упросила Магдален Дакр одолжить мне туфли на деревянной подошве, в которых кажусь выше ростом! Она говорит, в них невозможно ходить: но я все утро расхаживала взад-вперед по коридору, привыкла к толстым подошвам и, кажется, неплохо с ними справляюсь. «Гарри Герберт, Гарри Герберт, Гарри Герберт», шепчу я на бегу, устремляясь в покои младших фрейлин, чтобы переодеться.
Когда я, торопливо поправляя чепец на голове, вхожу в покои королевы, все уже готовы идти. Сьюзен Кларенсьё строит процессию, громовым голосом объявляя каждому его место. Разумеется, тут начинаются споры о том, кому куда встать. Maman пристраивает Мэри и меня на место, по праву нам принадлежащее почти в самое начало процессии, позади нее самой и графини Леннокс, еще одной кузины королевы со стороны Тюдоров; но кузина Маргарет начинает возмущаться она хотела идти в паре со мной. Маргарет пробирается сквозь толпу, пытается оттереть Мэри плечом; чтобы защитить сестру, мне приходится дать ей хорошего тычка, смерить сердитым взглядом, да еще, как бы невзначай, наступить на ногу а в тяжелой туфле с толстой подошвой это должно быть больно! Но все это время я думаю: будь жива сестрица Джейн, она сейчас шла бы в паре со мной, а Маргарет с Мэри. Подобные мысли гложут меня изнутри; и еще хуже становится, когда я вспоминаю, что в соборе, где ждут джентльмены, нас не встретит отец, такой статный и красивый в своем парадном камзоле. Думать об отце совсем не могу. Я глубоко вздыхаю, чтобы не дать пролиться слезам, щиплю себя за щеки, кусаю губы. «Гарри Герберт, Гарри Герберт, Гарри Герберт»
Венчание, свадебный пир а дальше слуги убирают посуду, выносят столы, и начинаются танцы. Испанцы сгрудились с одной стороны зала: физиономии мрачные никто не улыбнется! Англичане, столпившись у другой стены, меряют их враждебными взглядами. Не свадьба, а поле боя! Муж королевы хмурится: ему подали ужин на серебре, а ей на золоте. Впрочем, даже угрюмый он очень недурно выглядит. У него лицо Габсбурга, вытянутое и с тяжелой нижней челюстью, но фигура отличная; и я задумываюсь о том, чем же королева она совсем потерялась в своем роскошном свадебном наряде, и тяжелые драгоценности словно гнут ее к земле надеется привлечь внимание молодого мужа.
Гарри Герберт находит меня взглядом уже в тысячный раз за сегодняшний вечер и посылает воздушный поцелуй, а я делаю вид, что ловлю его и прижимаю к сердцу. Во время службы, когда всем нам полагалось молиться о том, чтобы Бог дал королеве наследников, мы с Гарри глаз друг с друга не сводили. Я увидела его, когда процессия поднималась по ступеням в собор, и едва удержалась, чтобы не броситься ему навстречу. Когда я проходила мимо, он тряхнул головой, отбросив с глаз темную челку, улыбнулся и я испугалась, что рухну без чувств.
Гости выстраиваются в два ряда для пава́ны[10]: джентльмены с одной стороны, дамы с другой. Гарри Герберт направляется ко мне, но его отец ловит его за руку и отправляет танцевать с одной из сестер Тэлбот. Хуже того напротив меня оказывается тот испанец с голодным собачьим взглядом, приятель графа Фериа: он совсем не умеет танцевать, постоянно поворачивает меня не в ту сторону. По правде сказать, еще и туфли на деревянной подошве страшно натирают ноги; так что при первой возможности я извиняюсь и, оставив прыщавого испанца на попечение кузины Маргарет, подсаживаюсь к Мэри, которая сидит здесь совсем одна. Все наши девушки скорее умрут, чем окажутся рядом с Мэри на глазах у кавалеров все кроме Пегги Уиллоуби с заячьей губой, но Пегги уже ушла спать. Пожалуй, только здесь, при дворе, я поняла, насколько Мэри отличается от всех. Разумеется, я знала, что она горбунья, однако дома это ничего не значило: там она была просто Мэри, наша маленькая Мышка. А здесь мне приходится защищать ее от фрейлин; они иногда хуже гадюк!
Мэри сидит, прислонившись головой к стене. Когда я подхожу, она зевает и говорит устало:
Хотела бы я уже пойти спать!
Мне хочется обнять нашу малышку, но не стоит Мэри этого не любит. Говорит, слишком часто ее тискали, вертели и тянули в разные стороны и доктора, и знахарки, что старались выпрямить ей спину. Растягивали, привязывали к доске, поили мерзкими на вкус зельями, чтобы размягчить кости. Были и священники с молитвами, а один у нас в Брэдгейте даже попытался изгнать из сестры дьявола. Но Мэри осталась такой же, как была. Я сцепляюсь с ней мизинцами: это у нас вместо объятий.
Гарри Герберт танцует с Магдален Дакр, и они вместе смеются какой-то шутке. Смотреть на это невозможно невозможно и отвести взгляд. Он берет ее за руку, и внутри у меня словно что-то скручивается в тугой узел.
У меня есть новости, говорит Мэри.
О чем?
О maman Тут она останавливается, и я сразу начинаю подозревать худшее. Что на этот раз? Хочется заткнуть уши и громко запеть, только бы не слышать, не слышать новых дурных вестей! Еще одной беды я не выдержу.
Что-то дурное?
Нет-нет, хорошее! отвечает она, подняв на меня круглые карие глаза, большие, словно у новорожденного олененка.
Так что же? Гарри Герберт что-то шепчет Магдален на ухо, и мне нужно срочно от них отвлечься.
Она собирается выйти замуж.
Обмен партнерами: Гарри передает Магдален пухлому испанцу, а сам с поклоном протягивает руку кузине Маргарет И тут до меня доходит, что я только что услышала.
Maman? Замуж?! Да что ты, Мышка! Это просто сплетни.
Нет, Киска, я слышала от нее самой.
Ну почему ей maman все рассказывает первой? В оленьих глазах Мэри мне теперь чудится лисья хитрость и вспыхивает старая зависть, какую я обычно испытывала к Джейн. Но я напоминаю себе: это же наша Мэри, бедная малышка Мэри, и она не желает мне зла.
Maman сказала мне, что надумала выйти замуж за мистера Стокса.
За Адриана Стокса? Быть такого не может! Он же ее конюший попросту слуга! Да и королева никогда не позволит
Королева уже дала разрешение, отвечает Мэри.
Это maman тебе сказала? Мысли лихорадочно мечутся; во мне поднимается гнев при мысли, что отца, лучшего человека на свете, maman променяла на какое-то ничтожество из конюшни! Как она могла?!
Тоска по отцу врезается в грудь нестерпимой болью. Я была его любимицей.