Я молчал.
Думал, конкурс формальность, ничего и проверять не будут?
Классный, ответственный за конкурс, шутливо постучал мне по лбу. Ну думал И что? Я просто написал свое мнение: автор сатирически изображает распущенный мир, где развлекаться с малолетками за деньги обычное дело. А Тончжу, препод обществознания, стал распекать меня, мол, я это нарочно сделал убедиться, что в литературе тот ни бум-бум. Ну и чтобы поржать, конечно. В довесок он припомнил мне драку в начале четверти и вынес абсолютно идиотский вердикт: двенадцать месяцев испытательного срока, а если снова накосячу, меня ждет порка девяносто девять ударов. Что ж, наказание откладывалось, и мне ничего не оставалось, кроме как с горькой усмешкой покинуть учительскую.
Пока все идет гладко я не получил ни одного удара. И не только я. В нашем классе сорок человек, и каждому, кто в чем-то провинился (а таких большинство), Тончжу назначил испытательный срок и возможное наказание в случае нового «преступления». Например, одному нужно быть паинькой целых четыре месяца, иначе придется наворачивать сорок кругов на спортплощадке; второму месяц, а не то будет драить полы в классе до блеска; третий может отделаться и неделей, иначе придется раскошелиться на напитки для всего класса.
С отцом Тончжу познакомился в тот роковой день, когда мы переехали в этот район. Оказалось, что классный живет по соседству, в доме напротив, в такой же квартирке на крыше, как наша. С тех пор моя жизнь превратилась в кошмар. Перегнувшись через коробки, еще не распакованные после переезда, папа доверительно поинтересовался, что тот думает о моем будущем. Спрашивать о моем будущем Тончжу, который, ступив за порог школы, чудесным образом перевоплощается из учителя в обычного говнюка, просто смешно. Ведь педагог он только в рабочие часы таков его идиотский принцип. Поэтому классный отвечал с неохотой:
Да, я читал эссе Вандыги Впечатляет! Такая оригинальность, чувство юмора Думаете поступать на филологию?
Папа принялся рассказывать, каким одаренным ребенком я рос. Тончжу поддакивал, похлопывая себя по колену. Так они нашли общий язык, и на следующий день мне пришлось бегать по школе в поисках Тончжу, чтобы вручить подарок от папы булавку для галстука с золотым напылением в восемнадцать карат. После этого случая любви к литературе у меня, мягко говоря, не прибавилось, зато прибавилось у папы, которому Тончжу бессовестно навешал лапши на уши.
Отец наспех распаковал синие коробки, в которых, как я и думал, оказались сценические костюмы, и сел, прислонившись к одной из них.
Директор Чон жалуется. Говорит, налоги бешеные. Теперь вместо нашего кабаре будет «Кола-бар», сказал он с нотками горечи в голосе.
Кола-бар?
Уже и вывеску сменил будет все внутри переделывать. Ни зазывалы, ни танцоры ему теперь не нужны
В четвертом классе я перерос отца. Такой он маленький человек. Но маленький не значит ребенок, хотя посетители кабаре будто не понимали этого. Они обращались к нему как к какому-то пацану: «Эй», «Подойди-ка», «Малой» Папу аж передергивало от подобного обращения, а они начинали ржать. Но, похоже, весь этот цирк уже мало кого привлекал. И хорошо. Не выношу подобных уродов.
Значит, будешь устраиваться в новое заведение?
Нет, кабаре сейчас непопулярно Нужно искать что-то другое.
Папа положил свой крошечный фрак на самое дно огромной сумки.
Мингу звали танцевать в Пучхон, а он уперся, говорит: «Не поеду».
Да? зачем-то переспросил я.
Дядя Мингу, преданная душа, лишь безмятежно улыбался.
Когда отец выступал, зрители покатывались со смеху. Мы с дядей были единственными, кто мог оценить его профессионализм. Дамочки, которым папа не доставал и до пояса, засовывали купюры под ленту его фетровой шляпы и хлопали по заднице. Как ребенка. Но, в отличие от них, дядя всегда уважал отца. И тот научил его танцевать джиттербаг, ча-ча-ча, джайв Дядя очень старался. И в какой-то момент даже превзошел своего учителя.
«Рожей вышел, а мозгами нет. Ха-ха-ха!»
Если дядя молчал, посетители думали, что он высокомерный, а когда пытался что-то сказать, начинали издеваться. Самые вредные специально старались его разговорить, чтобы лишний раз поглумиться. Откуда я это знаю? Конечно, несовершеннолетним в кабаре нельзя, но кто запретит сыну видеться с отцом, пускай и у него на работе? Так вот, по случаю закрытия этого прекрасного заведения от всей души хочу пожелать его посетителям сдохнуть со скуки.
Попробуем вариант с метро. Возьмем на складе товар и пойдем торговать, поделился со мной отец.
Разве это законно? удивился я, поднимая сумку, которую он положил у двери.
Главное пошевеливаться, и тогда не нарвемся. Прокатит или нет Посмотрим.
Я водрузил сумку на тележку.
Папа и дядя почти полжизни провели в шумном полумраке кабаре, а теперь собираются торговать в метро, где яркий свет бьет в глаза и пассажиры сидят с каменными лицами. Пока за окном светло, эти двое даже из дома боятся выползти Уверен, что резкая смена обстановки ни к чему хорошему не приведет.
Тут мои мысли прервал чей-то крик:
Ванды-ыги-и! А-у-у! Ло-дырь!
Ну, разумеется Это Тончжу орет с соседней крыши. Опять приспичило погорланить среди ночи.
Кто это? удивился отец.
Наш классный, не узнал?
Пришлось выйти наружу.
Эй, чайник! Че так долго! Брось риса!
Тончжу единственный в мире препод, который способен отобрать последние крохи у собственного ученика.
Я пошел за рисом и, вернувшись, швырнул ему одну упаковку, целясь в башку. Получи и сдохни! Эх, мимо
А че белый? Черный давай!
Вчера последняя была!
Ну ты и проглот!
Господи, за что мне все это? Разве я просил его о помощи? Раньше у меня не было никаких особых привилегий. Но когда я перешел в старшую школу, Тончжу, пользуясь случаем, выбил мне льготы в связи с «тяжелым финансовым положением в семье». Это, конечно, хорошо: плату за обучение снизили, дают бесплатные обеды Папе стало хоть немного, но легче. Правда, Тончжу возомнил себя великим благодетелем и окончательно потерял совесть. Халявный рис, который вообще-то выдают мне, он может умять в одно рыло.
Здравствуйте! поздоровался отец, выходя на крышу.
А, господин До! Вы дома?
Уволился!
Будем чаще видеться!
Выходит, так!
Они перекрикивались еще пару минут, пока их не прервали.
Вот гад! Каждую ночь то Вандыги, то Мандыги[3]! Дурдом! Сволота! Телефон вам на что?! высунув голову в окно, заорал дядька из дома напротив, от которого нас отделял лишь узенький переулок. Его крик пронзил ночную мглу, как кинжал.
Пошел ты! рявкнул Тончжу в ответ. У Вандыги нет телефона! добавил он и тут же скрылся за дверью.
Да есть у нас телефон! Господи, поторопись, умоляю. Боюсь, не дотяну до конца недели
И на том спасибо
Ого, это что?
Огу Огурцере Огурцерезки.
Много продали?
Про прогнали. Ой-ей!
Кто вас прогнал?
Да есть одни. Заправляют там всем. Нужно было у них товар брать
Вот значит как?..
Оказалось, огурцерезкой тонко нарезают огурец, чтобы наложить кружочки на лицо для увлажнения кожи. Папа сказал, что бо́льшую часть этих штуковин они растеряли, пока убегали. Но это еще полбеды. Самое неприятное у дяди рассечена бровь, а на ноге красуется синяк. Похоже, он принял на себя все удары. Но даже теперь дядя не перестает улыбаться. А ведь папа ему не родня
По По Подберем.
Я специально их выбросил, сказал папа, с легкостью успокоив дядю, который переживал за потерянные вещи. Вот, возьми, он протянул ему свою любимую фетровую шляпу.
Обычно, собираясь зазывать народ в кабаре, папа надевал другую с подвесками на полях или с пером за лентой. А эта предназначалась для тех торжественных случаев, когда он поднимался на сцену. Шляпа была старая, но с годами становилась лишь краше и солиднее.