«Кот для чая, коровы для маскировки!»
Вслед за странной репликой Эрни услышал и шаги, и осторожно открыл глаза.
Он все еще стоял возле столика, только выглядел этот столик совсем иначе: столешница с не очень ровными краями под небольшим наклоном крепилась к настоящему пню, обтесанному, но почти цельному, разве что без корней. Чайник, из носика которого все еще валил густой пар, тоже остался на месте, только остывал он теперь на плите, вполне соответствовавшей его размерам: плита была водружена на печь с дымоходом, уходящим в потолок.
Пол был чистым, почти идеально ровным, отполированным, но состоял из широких досок с неровными краями, изогнутые линии стыков складывались в довольно странный узор. Можно было представить, что ствол одного дерева аккуратно распилили на тонкие «ломтики» одинаковой толщины, а потом сложили их на плоскости, как пазл. Эрни невольно вспомнил карту мира, где края удаленных друг от друга материков имели почти одинаковые очертания.
Окно уменьшилось и «уехало» влево, а справа от него появилась дверь, деревянная, изнутри закрытая на грубый железный засов.
«Занавес», свисавший с похожей на карниз мачту, по прежнему хранил молчание где-то там, где, как казалось Эрни, должно было находиться окно стандартной небольшой квартиры.
Глава 3. Голодный дух и Мистер По
Из окна, которое находилось там, где оно находилось, однако, открывался вид на ночной заснеженный лес, подсвеченный россыпью звезд и серебристым серпом молодого месяца.
Эрни, затаив дыхание, смотрел в окно. Он еще никогда не видел зимний лес ночью. Казалось, груз последних тяжелых недель куда-то исчез. Спокойный, мудрый, искрящийся лес манил его к себе, как будто готовый похлопать его по хрупким уставшим плечам ветвистыми лапами, подбадривая. Как будто уснувший подлесок мог вобрать в себя всю печаль, все горе, всю беду. Как будто весной после дождя здесь просто вырастут грибы и ягоды, которые растут всегда, независимо от того, счастливы ли люди, живущие в городе..
Прости, я перепутал эти банки. Та, в которой хранится чай, очень похожа на ту, в которой я держу порошок для маскировки пространства. Кстати, меня зовут Том, а ты?..
Эрни вздрогнул и повернул голову влево, на звук голоса. Том держал на каждой ладони по одинакового размера и формы железной банке. На банке в его левой руке толстый кот в цветастых плавках и гавайской рубашке, зажмурившись, растянулся на шезлонге. Действительно, между ним и коровами в бутсах было некое едва уловимое сходство, наверно, их рисовал один и тот же художник.
Эрни.
Рад знакомству. Кстати, Эрни, ты уже можешь опустить обратно свою правую ногу: с этим полом в ближайшем будущем больше ничего не случится.
Невольно улыбнувшись, Эрни опустил ногу на пол, только сейчас заметив, что она ощутимо ноет.
Можешь выйти и осмотреться, если хочешь.
Спасибо, это было бы неплохо.
Эрни уткнулся взглядом в носы тапок-мышей.
А, да, твои куртка и ботинки, они в прихожей. В той самой, через которую ты попал сюда. Просто пройди сквозь занавес. Хотя, знаешь, я мог бы поискать для тебя что-нибудь потеплее.
Спасибо, не нужно беспокоиться, я ненадолго.
Эрни прошлепал к занавесу на полуонемевших ногах, уголком глаза параллельно разглядывая расширившуюся и видоизменившуюся комнату. Он успел заметить камин и плетеное кресло-качалку с небрежно перекинутым через ручку пледом возле него, гамак, подвешенный к потолку, нишу-арку в стене, в которой умещалась кровать с пологом, небольшая, но вполне подходившая для взрослого человека.
Перед занавесом Эрни ненадолго остановился. Сквозь просветы между нитями и «побрякушками», нанизанными на них, прихожей не было видно. Был виден голубоватый свет, точнее, это выглядело так, как будто голубой туман подсветили прожектором. Эрни сделал глубокий вдох и шагнул вперед, осторожно раздвинув нити руками, на всякий случай зажмурив глаза и задержав дыхание.
Ничего страшного не произошло, воздух в месте невидимого барьера как будто был гораздо более плотным, Эрни как будто протиснулся сквозь воздушную нору. Когда «давление» вернулось в норму, а шелест нитяного занавеса остался позади, Эрни открыл глаза и глубоко и шумно вдохнул. Прихожая, действительно, была та же самая, и куртка, шапка и ботинки были там же, где он оставил их.
Запах леса заметно ослаб, а вот из подъезда тянуло жареной картошкой, и пустой желудок Эрни снова подал голос.
Он взял в охапку одежду и ботинки и, теперь уже смелее, раздвинул нити занавеса. Перед ним не было ничего, кроме тумана, на этот раз светившегося зеленым. «Почти как в фильмах ужасов». Вслух сказал Эрни и рассмеялся: зеленоватый туман не внушал ему страха, наоборот, он заманчиво пах свежезаваренным чаем, пряниками, чем-то печеным и благородным деревом. Здесь не было ни верха, ни низа, ни потолка, ни стен, только зеленоватая мгла, безотносительно существовавшая сама по себе.
Эрни отступил на пару шагов, снова зажмурился, и представил комнату, в которой должен оказаться: кровать в нише, кресло, камин, гамак и стол, Тома, суетящегося возле печки; затаив дыхание, шагнул сквозь занавес, и очутился в лесном доме.
Том действительно сидел на корточках возле печки, придерживая сквозь сложенное в несколько раз полотенце противень, тыкая вилкой в пирог с румяным боком, пахший чем-то восхитительным, но еще сыроватым.
Возле той двери, что вела в заснеженный лес, тоже стояла вешалка для одежды, имелась полочка для обуви (доска, втиснутая между бревнами сруба) и маленький стул с кривоватыми ногами. Эрни наскоро втиснулся в ботинки, не зашнуровав их, накинул куртку, не застегивая, и осторожно отодвинул тяжелый дверной засов.
Старая дверь распахнулась сама, бухнув о полку возле окна, и морозный воздух улицы и тепло из недр дома, столкнувшись, завихрились паровым облаком. Эрни осторожно прикрыл дверь и сбежал по заснеженным ступенькам в белоснежный сугроб, провалившись в снег по колено.
Воздух заполнял легкие как ледяная вода, обжигающе живая.
Эрни сделал несколько больших шагов, как будто бредя через снежное озеро навстречу ветвистому берегу, и оглянулся.
Снаружи дом походил на миниатюрный терем с красивым крыльцом, освещавшимся фонарем, возраст которого было трудно определить на глаз. Точнее, это был как бы кусочек терема, торчащий из зеленоватой дымки. Границ этого густого изумрудного тумана не наблюдалось: он был везде, от земли до неба, на востоке и западе. И Эрни снова поймал себя на мысли, что его это совершенно не пугает.
Он отвернулся от дома и тумана, и побрел по заснеженной поляне, как будто погружаясь в снежное озеро. Казалось, что лес совсем близко, но Эрни брёл и брёл, проваливаясь глубже и глубже, а деревья, оранжевые глаза-блюдца совы, шорохи, шум крыльев, топот лап, оставались все так же неумолимо отделены от него пространством снежного озера. Эрни хотелось дотронуться до ствола старого высокого дерева, позвать белку, заглянуть в оранжевые глаза, покачаться на упругих ветвях молодой пихты, но он так устал, ужасно устал, смертельно устал..
Тонкий серебристо-холодный серп месяца падал и падал куда-то вниз, подпрыгивая среди кружащегося серпантина звезд, таких ярких звезд, снова упал, наверное, мир рухнул, и стало темно.
«Не сспии-и, зам-мёрррр-знешь! Зам-мёрррз-нешь! Зам-мёрррз-нешь!»
Сквозь темноту к мозгу Эрни настойчиво рвался скрипучий голос, хриплый, назойливый, сварливый, странный голос. Кто-то царапал его грудь длинными ногтями, будто пытаясь разорвать свитер и добраться до сердца, что-то перистое хлопало по его щекам и ушам, что-то острое, ужасно пахнущее, щипало за нос.