Со свету Мудрицкий наткнулся на чьи-то ноги, споткнулся через что-то громоздкое, больно ударившее по ноге, но быстро сориентировался, сделал вглубь несколько широких размашистых шагов, словно по наклонившейся палубе, и упал на свободное место, взгромоздив на колени сумку с камерами.
И оглянулся.
В мягких кожаных креслах сидели, в общей сложности, человек восемь. У многих, как и у самого Мудрицкого, на руках сумки, а в проходе на полу также сумки-кофры из-под камер и штативы. Такой же громоздкий штатив на полу и «ударил» Феликса по ноге.
Два самых передних кресла микроавтобуса, водительское и пассажирское, были развернуты в салон, и там возле лобового стекла получалось нечто вроде президиума. В водительском кресле сидел Подскребаев, а на месте пассажира молодой человек, также коротко стриженый и также гладко выбритый. Черные брюки и белая рубашка с коротким рукавом это у них, похоже, униформа.
Я ведь тебе говорил самую маленькую, услышал Феликс голос Подскребаева.
А она у меня тут тоже есть, маленькая, он постучал по крышке кофра. Просто сумка большая.
Сзади кто-то что-то сказал, Феликс не расслышал, но «зал» рассмеялся, Мудрицкий снова оглянулся. Глаза уже привыкли, и он разглядел, что в микроавтобусе в основном-то как раз и сидели видеооператоры: с разных каналов, из разных студий, лица почти все знакомые за исключением двух. Мудрицкий коротко поднял руку в знак приветствия, кто-то кивнул в ответ, кто-то «промолчал».
Итак, начнем, Подскребаев держал в руке лист бумаги, но смотрел в «зал». Для тех, кто еще не в курсе: старт от заправки Тюменской нефтяной компании ТНК, что за Мотелем, на поселке Калинкино, на перекрестке улиц Подскребаев наклонился к белому листу, короче, сами знаете, где это.
И снова поднял взгляд от листка:
Едем по маршруту: Мотель, далее проспект Ильича до улицы 50-летия СССР, перекресток 50 лет СССР и Театрального проспекта, далее по Театральному на Первую Линию. С улицы Артема на Киевский проспект мимо Северного автовокзала и далее по прямой до конца. Финишная черта кольцо «Аэропорт»! Парковка за троллейбусной остановкой. Всем понятно? Пилоты, понятно?
На передних креслах кивнули, и в одном из них Феликс узнал Николая Дмитриевича. Сегодня он был не в традиционном деловом пепельном (или черном, или сером) костюме, а в мастерке необычно глубокого синего цвета.
Подскребаев наклонился к своему листу бумаги и, внимательно водя пальцем по строчкам, продолжал:
Операторы стоят на Мотеле трое: на клумбе в центре Зотов, на клумбе со стороны Макеевского шоссе Иванченко, на клумбе в сторону моста Филимонов. На перекрестке проспекта Ильича и бульвара Шахтостроителей Сергиенко с Фадеевым
Теперь, предварительно и предусмотрительно вооруженный информацией от Леши Шматко, Мудрицкий слушал с пониманием процесса и, когда Подскребаев закончил перечислять точки съемок и «закрепленных» операторов, поднял руку.
Молодой человек в пассажирском кресле рядом с Подскребаевым коснулся локтя своего шефа, и тот поднял глаза.
Чего тебе, Мудрицкий?
Феликс встал, словно студент в аудитории:
Все ваши локации правильные, грамотные, но третьего оператора на Мотеле я бы поставил не на клумбе, а на мосту, на самом верху. Там есть место, где можно устроиться со штативом. Когда мы снимаем тест-драйвы, я всегда рекомендую эту точку съемки. Более длинный и более красивый план получается
Подскребаев бросил вопросительный взгляд на Николая Дмитриевича, и тот через короткую паузу равнодушно шевельнул плечом, Феликс это увидел.
Федор вздохнул, обдумывая слова Феликса, и ответил:
Мудрицкий, операторы стоят на перекрестках не для того, чтобы снимать «красивую картинку», а для того, чтобы фиксировать нарушения Правил дорожного движения. Пилоты, услышали?
Федор обвел взглядом первые ряды.
Все нарушения пенализируются. Проезд на красный свет снятие с гонки. ДТП снятие с гонки. Ремонт всех пострадавших гражданских автомобилей и лечение людей за свой счет, плюс штраф организаторам и так далее. Все помнят?
Феликс опустился на место.
Теперь машины и Подскребаев начал перечислять имена и фамилии, экипажей.
Всех машин и их экипажей водителей с операторами на месте правого пассажира оказалось пять.
Феликс пожевал своими тонкими губами: кто тебя, блин, за язык тянул?
Но что правда, то правда, когда гонка началась, Феликс все-таки поймал краем глаза оператора на Мотеле, и тот находился как раз на макушке моста.
Глава 12 Докторский обход
весна, 1972-й год
Удивительная штука медицина.
Я полусидел на подушке, Вера держала перед моим лицом небольшое зеркальце, и из него смотрел на меня не умудренный жизнью пятидесятилетний мужчина «в расцвете», а мальчик
Кто же ты такой, блин?
Худой и нескладный, словно гнутая оглобля. Вытянутое кверху лицо, не виски, а две впадины, губы тонкие и их концы слега опущены всё это означает, что юноша, несмотря на свою молодость, человек жёсткий, может быть даже жестокий. Скулы крупноватые и слегка выдаются вперед, что могло бы передавать мужественность или угрозу, но ни того ни другого не ощущалось. Как это иногда бывает в дизайне нового автомобиля: отдельно каждый элемент что-то собой представляет, выражает какую-то явно откровенную или наоборот потаённую мысль дизайнера, оригинальная головная оптика, особой формы противотуманные фары, необычные и непривычные выштамповки на капоте, крыльях, на боковинах кузова но завершенной картины нет.
Не складывается
Также и это лицо в зеркале.
Ломаная линия тонких бровей романтик или мечтатель?
Короткая стрижка спортсмен?
Но общая картина скорее грустная, если даже не печальная.
Лицо мне не знакомо, и этих щек еще ни разу не касалась бритва: кожа гладкая и бархатистая, словно у младенца, лишь легкий темный пушок над верхней губой да иссиня-черные брови.
Глаза? Они-то, как раз мои. Я вижу, что это мои глаза но лицо нет, не моё!
Кто же ты такой, черт тебя подери?
Я негромко, но зло и от души, досадливо выругался. Тонкие губы в зеркале один к одному повторили артикуляцию популярного у мужиков матерного слова, извини меня, Вера.
Дверь палаты широко распахнулась, и стремительно вошел доктор Сергей Андреевич.
Ты его что, побрить собираешься? спросил он весело. Ему еще рановато.
И, обращаясь ко мне:
Ну-ну, герой как ты тут?
Похоже, других слов у этого доктора не было. И еще я подозреваю, что с этими словами он заходит в каждую палату «ну-ну, герой, как ты тут?»
Вера с зеркальцем отошла, а я продолжал тихо сходить с ума.
Доктор, я тут давно в коме?
В коме ты, парень, не был, а без сознания пролежал Вера, с какого он у нас?
С прошлого вторника.
А сегодня? Сегодня у нас снова вторник, сам себе пошутил доктор. То есть неделю, а если еще точнее, то целых семь дней. И чувствуешь ты себя, похоже, вполне удовлетворительно.
Настроение у доктора было если не игривое, то очень хорошее, он был энергичен, возбуждён и деловит, и, спустя несколько минут, я сообразил, почему обход!
Он пролистнул мою амбарную книгу и мгновением позже, видимо, что-то понял.
Вопросительно повернулся к медсестре.
Он пытался вставать, выдавила она из себя.
Нет-нет, пока рановато, задумчиво проговорил доктор и углубился в свою (мою) амбарную книгу.
Держа ее в правой руке, он начал писать левой, как обычно справа налево (или сверху вниз?), как это обычно делают левши. Вопроса моей попытки встать они больше не касались, а причина его энергичности или, точнее сказать, некой суетливости, повторяю, выяснилась через минуту.
Широко раскрылась дверь.
Вошли: профессор, тот самый постаревший Григорий Мелехов с густыми лохматыми бровями, и с ним студенты, те же пять человек, два парня и три девушки.