Сергей Жебаленко
VHS (именно так: Вэ-Ха-Эс), или Не-законченная жизнь, суггестивный роман
Любые сходства персонажей
с реальными людьми,
а также событий
с реальными событиями
НЕ случайны.
Это подлинная история,
а если что-то не совсем так, то всё равно правда.
Пролог
VHS (Video Home System)
аналоговый формат видеозаписи,
разработан и представлен
компанией JVC в 1976 году.
Мародёрство? переспросил военный. Я за такое расстреливал на месте.
Нет, это был не «вертолёт», это был сон.
Мы сидим втроем на берегу полуденного ленивого ставка, на полянке под деревьями в тени. Сидим за столом, который был когда-то, давным-давно, сколочен из досок, причем обработанных «не сильно качественно», и я вижу потрескавшиеся узоры древесины и поржавевшие шляпки гвоздей, утопленные фактически уже в белое (серое) дерево.
Не очень далеко вижу водную гладь неподвижного жаркого серо-зеленого зеркала воды, квакают лягушки на берегу да щебечут у нас над головами какие-то пичуги.
Я на лавочке с одной стороны, а напротив меня двое справа худощавый немолодой (но и не старый) человек неопределенного возраста с коротко стриженой головой и в синей футболке. Слева мужчина чуть постарше, поплотнее в своей конституции, с круглым лицом и в пятнистом камуфляже. Судя по возрасту как минимум подполковник, если не выше, знаков различия на полевой форме, понятно, никаких ни рода войск, ни звания, ничего.
Он помолчал немного, потом добавил:
Иногда вдвоём-втроём мы проводили некий такой военно-полевой суд, но все равно расстреливали.
И замолчал.
Худощавый хмыкнул, но ничего не ответил, повернулся ко мне.
Они оба словно ждали от меня чего-то, и я начал:
На работу в пожарную часть я попал, будучи уже достаточно взрослым, что-то лет в тридцать, сказал я, водителем на пожарную машину. То есть, я дежурил, ходил в караулы, но выполнял обязанности исключительно водителя. Привозил пожарный расчет к месту вызова, работал насосом из машины (воду давал по команде), но собственно пожары я не тушил.
Худощавый слушал меня, чуть склонив набок свою стриженую и «несколько непропорциональную» кривую голову с торчавшими в разные стороны ушами.
Даже не так уши у него были не оттопыренными, не лопоухий он был (как тут еще выразиться-то?), левое ухо чуть выше правого и оба лишь слегка наклонены вперед, как у иных борцов вольного стиля.
Это называется уши сломаны. Только своей худой комплекцией он не сильно-то смахивал на борца-вольника; те пожилистее и покрепче будут.
И озорная (да и такая же кривая, как сама голова) ухмылка на лице.
Военный больше молчал, чем говорил.
Впрочем, нет, он вообще молчал, и за все время разговора я от него услышал только несколько фраз.
Я хотел было продолжать, но худой перебил:
А что, правду говорят, что вы на пожары без воды приезжаете?
Нет, это не правда, отвечаю я.
Неправда, Игорь, прикинь? легонько своим худым плечом толкает военного худой.
Так они знакомы!
Военный никак не прореагировал на это его «прикинь», и даже не пошевелился; у него был такой вид, словно его вызвали на малосущественное и неинтересное совещание, где присутствовать обязательно, но не обязательно.
В лице у этого военного читалось и виделось некое противоречие.
Правильные черты овального, почти круглого лица, умные (но скучающие сейчас) глаза и усы.
Даже усики.
Если мысленно их подвернуть концами чуть кверху, то они могли бы быть похожи на те, которые носили прапорщики в царской армии. Нет, не белогвардейские прапорщики, у которых в глазах тоска поселилась на всю оставшуюся эмигрантскую жизнь, а те, которые «ещё до того как». Ну, еще те при царе которые. У которых еще блеск стоял в глазах и жизнь кипела, а взгляд непроизвольно выискивал в толпе на набережной женскую фигурку. Эти прапорщики и есаулы (или как там их еще) и в атаку неслись на своих скакунах с таким же блеском в глазах.
А у этого ни усов кверху, ни блеска в глазах.
но, правда, и тоски никакой
Серьезное умное, но равнодушное к нашему разговору спокойное лицо.
Откуда ж эти байки про пустые пожарные машины? не унимается худощавый.
Байки эти от тупости народа нашего, отвечаю я. Лишь бы языком потрепать. Ты ж ведь, судя по всему, также погоны носил и знаешь, что в карауле всегда, всё и все наготове. Как только свисток-гудок-сирена-тревога и мы уже куда-то бежим. Так и в пожарной части, все машины укомплектованы и заправлены. В том числе и водой в бочках. И караул спит одетым как в армии отдыхающая караульная смена, сняты лишь сапоги, головные уборы и ослаблен поясной ремень.
Синяя худая футболка никак не прореагировала на мое замечание про его погоны, которые он (наверняка) когда-то носил, и я продолжал:
Насос пожарного автомобиля выдает сорок литров в секунду. То есть, ты моргнул, и четыре ведра воды из бочки улетели. А емкость штатной пожарной машины всего две тонны; пятьдесят секунд работы и бочка пустая. Тлеющий мусорник можно поливать и поливать и поливать, а если серьезное возгорание, то тут наскоком не получится. Пока одна машина работает, второй расчет ищет в округе гидрант или водоем. А зевакам что? «Ну вот, опять пожарники без воды!».
Пожарные, а не пожарники, вставляет военный «прапорщик-есаул».
Да, я знаю.
Да, я знаю.
Это мы с худым почти одновременно.
Ну и? спрашивает худой.
Где-то на той стороне ставка шевельнулся нетолстый зеленый стебель камыша, и ленивая неохотная «волнушка» (не волна) медленно покатила к нашему берегу.
Да, так вот, продолжаю я, первый мой выезд на серьезный пожар случился чуть не в первую же смену. Горела хата на поселке Энергетиков, и тушили мы ее часа четыре. Нужно ведь не только возгорание ликвидировать, но и конструкцию разобрать, стены разворошить и пролить водой, чтобы ни единого тлеющего уголька не осталось. Чтобы снова не загорелось.
Ага, «разрушить до основанья»? кивнул худой.
Да, ответил я, до основания. Вернулись мы в часть после пожара, я закинул рукав в бочку, чтобы вода набиралась, заглянул под капот всё ли там в порядке, обязательная процедура, и сижу, курю. Подходит Жека Богатырёв, командир отделения со второй машины (в своем районе мы двумя «ходами» ездим), и протягивает мне книгу со словами: «На, держи, ты ведь читать любишь?».
Беру книжку толстая, «Один в поле воин». Интересная, я такую в юности читал. Впрочем, наверное, как и любой мальчишка, про разведчиков. А она с угла чуть-чуть подгоревшая, почерневшая.
Спрашиваю у Богатырёва: «Это что?».
«Трофей, отвечает. У нас так принято. Ты ж водитель, в «бою» участия не принимаешь, а мы добычей всегда делимся. Так заведено».
Повертел я книгу в руках, гарью воняет.
И у меня в голове мысли: мы только что разворошили, разобрали человеку полдома, и причем почти до фундамента, да еще и его имущества там сгорело на полжизни, а пожарные ЭТО трофеями называют?
Возвращаю я книжку Богатырёву и говорю ему: «Это не трофей, это мародерство».
«Как хочешь», отвечает Богатырёв и забирает книжку.
Я за мародерство расстреливал, снова вставляет военный.
Прикинь? оживляется худой и снова легко толкает плечом есаула. А ещё мне рассказывали, что, войдя в горящую квартиру, пожарники сначала тумбочки и шкафчики шерстят, там, на предмет всяческих ценностей, денег, «рыжья». А тушить? Тушить можно потом
Пожарные, а не пожарники, вставляет военный.
Да, я знаю, нетерпеливо отвечает худой в синей футболке и едва не кипятится. Вы чо, гоните, что ли, мужики?
Он слегка меняет свою позу, чтобы удобнее сесть на деревянной лавочке и чуть-чуть поворачивается к есаулу.
Давайте начнём с того, что война, любая война, любая (!), худой поднимает к небу свой тощий палец, это мародерство, как говорится, уже по умолчанию. Кто-то радуется трофею, который помещается в кармане или в заплечном мешке, а кто-то мародерствует отраслями и территориями. Или вы это серьезно? Игорь? Ты ж полмира изъездил!