Он давал вам что-то пить? Может, что-то колол?
Штефан снова кивнул. Он смотрел на окровавленную палубу с дирижабля. Мать и отец стояли, обнявшись, и махали ему, прощаясь. Тогда он возненавидел такие иллюзии, но все же был благодарен герру Виндлишгрецу за то, что не сошел с ума на корабле, полном мертвецов.
Тогда думаю дело в этом. Но не станем же мы, в самом деле, примешивать наркотики в напитки зрителям, улыбнулся Готфрид.
Эй, мне тоже интересно, чего там нельзя зрителям показывать, Хезер села рядом. Штефан вообще-то ужасный ворчун и не очень умеет радоваться.
Это неприятно, предупредил Штефан, глядя, как она протягивает Готфриду руку.
Радоваться?..
Она замолчала, и сознание в ее глазах померкло. Остались пустые темные стекла. Губы растянулись в неестественной улыбке, обнажив зубы. Штефана передернуло верхняя половина ее лица оставалась неподвижной, а нижняя рисовала улыбкой и морщинками истеричное счастье.
Не выдержав, он отдернул ее руку. Пальцы словно прикусило электрическим разрядом. Хезер всхлипнула и обмякла у него в руках.
Эй, позвал он, убирая несколько прядей с ее лица. Ты как?
Фу, коротко резюмировала Хезер, не открывая глаз.
В юности я попытался удивить подружку. В постели, до того мне уже казалось неэтичным она умная девчонка. Похватала вещи, хлопнула дверью, но потом написала, что чувствует себя так, будто я над ней жестоко надругался, и ничего с собой сделать не может. Даже извинилась, представляете, горько усмехнулся он. В общем, я думаю лучше мне заняться мороками.
Наш чародей подсвечивает гимнастам снаряды, вспомнил Штефан. Они никогда не жаловались
Это мелочь. По мелочи можно, к тому же тут такое дело они ведь хотят видеть снаряды, верно? А вы радоваться не хотели.
Люди приходят в цирк радоваться, заметила Хезер. Она выпрямилась и вытерла мокрое лицо платком.
Бросьте. Чтобы это сработало, человек должен вприпрыжку нестись на ваше представление, с полностью открытой душой. Много у вас таких зрителей?
Штефан задумался.
Начало нового века было удивительным временем. С одной стороны паранойя и пресыщенность, с другой он видел совершенно детский восторг на технологической выставке, когда молодой ученый из Кайзерстата показывал фиолетовые электрические молнии. Или когда открывали новую картину какого-нибудь известного художника. В моде были огромные полотна на исторические темы, со множеством фигур и проработанными деталями. Штефан сам видел, как люди надолго замирали, словно завороженные они смотрели на совершенно неподвижное изображение, но в их глазах виднелись сполохи живых сцен.
Поэтому толпа и не принимала новых художников из Флер импульсивных, нарочито примитивных, передающих движение несколькими хирургически точными мазками. Штефану эти картины нравились, но он понимал, чего люди ждут от живописи долгих эмоций, которые нужно выискивать самим. На этих картинах эмоция была обнаженной, выставленной на обозрение.
А каким художником был Томас? Какой картиной было их представление? И с какими чувствами люди на самом деле шли на их представления?
Я не знаю, вслух ответил он на свой вопрос. И на вопрос Готфрида тоже: Не знаю.
Томас рассказывал, в Гардарике любят зрелища. Они на представления тратят столько денег, что можно маленькую армию содержать А Колыбели их видел? Хезер, казалось, полностью очнулась, но еще не натянула свою обычную маску и говорила тихо и чуть растеряно.
Видел несколько снимков
Тесс мне альбом показывала. Она дружила с их известным антрепренером не помню имя. Так вот, у них Колыбели все золотые и белые снаружи, и темно-серые внутри. Причем не как на Альбионе, там везде дорогущий мрамор, свечи, холодные лампы и драпировки.
Штефан попытался представить. Получилось что-то несуразное.
Их Колыбели похожи на облака, подсвеченные солнцем, подсказала Хезер. Снаружи. А изнутри как будто ты внутри облака. Или пещеры, но не сырой и грязной, а Тесс говорила, как будто ты очень долго взбирался на гору и дошел до вершины, а там эта пещера. Ты устал, измучен, а там темно, тепло, сухо и спокойно. Они так видят Сон.
Готфрид слушал с интересом. Штефан отметил его удивительную тактичность многие адепты, которых он видел в Морлиссе, были агрессивны и не упускали возможность поднять чужую веру на смех.
Так вот, я думаю в Гардарике будет благодарная публика. Только нам нужно представление подготовить такое, чтобы как вы, Готфрид, сказали?
Удалое и развеселое, зевнул чародей.
Глава 8
Механический тигр
В тот год Томас попытался ввести в представление механического тигра. Машина была непростительно уродливой, несуразной и совсем не смотрелась на арене.
Раньше использовали дрессированных животных, растерянно сказал Томас, задумчиво разглядывая электрический хлыст светящийся огненный хвост, который только искрил и щелкал. Но их нерентабельно держать. И люди уже не удивляются ну прыгает тигр через кольцо, какая невидаль.
А если машина делает то, зачем ее создали люди удивляются? с сомнением спросил Штефан и тут же осекся.
Ему было семнадцать. Перед тем, как попасть к Томасу, они с Хезер ночевали в подвале. Штефан украл с веревки пару одеял, одним он оборачивал раскаленную отопительную трубу, чтобы рядом с ней можно было лежать, другим они с Хезер укрывались. И ему вовсе не хотелось обидеть этого рыжего чудака и снова оказаться на улице. В цирке по крайней мере кормили, можно было спать под крышей и хватало работы.
Но механический тигр был действительно уродливым. С огромными зазорами между медными пластинами, разрисованными черными полосами. С широкой мордой, полной карикатурно-длинных зубов, он и тигра-то напоминал только окрасом. Штефану он казался больше похожим на несуразного броненосца.
Т игр сидел посреди арены, лампочки в его глазах светились желтым, а хвост медленно мотался туда-сюда с пронзительным скрипом.
Мне его подарили, будто оправдываясь, сказал Томас. Я все пытаюсь найти то, что теперь отличает цирк от театра или карнавального шоу. Когда везде машины грани стираются.
И чтобы помочь, вам подарили механического тигра? неловко ухмыльнулся Штефан, раздраженно сдувая со лба жесткую прядь.
Он стоял, глубоко засунув руки в карманы и жалел, что не может сказать что-нибудь умное. Или смешное. Хоть как-то быть полезным. Конечно, вчера он помогал механику закручивать гайки и натягивать тросы, и даже упал со снаряда на страховочную сетку (никому и никогда он бы не признался, в какой восторг его это привело, и как ему хотелось дождаться, когда в зале никого не будет, и повторить), но этого было мало.
Томас замахнулся хлыстом, и тигр отпрыгнул в противоположную сторону. Пластины глухо лязгнули, и Штефану под ноги выкатилась шестеренка размером с монету.
А можно достать настоящего тигра? спросил он, подбирая деталь.
Зачем? спросил Томас, опуская хлыст. В его глазах явственно читалось отвращение.
Мне кажется, людям не нравятся машины, осторожно начал Штефан. Люди злятся на машины, ну по крайней мере рабочие, а кто не злится тех они раздражают. Машины это грязь, грохот, болезни. Люди просто руками мало работали, поморщился он, вспомнив, как злила его необходимость с утра до вечера копаться в огороде, когда с этим прекрасно справился бы дешевый механизм.
И что же?
Ну знаете, я слышал, что в Рингбурге какие-то люди дисъе
Дисъюнгцион, подсказал Томас.
Да, «разделенные», кажется или «отделенные»?.. В общем, вы знаете, кто это. Которые ложки и стулья руками делают и за бешеные деньги продают.
И причем тут это чучело?
Штефан зажмурился и прошептал строчку из Колыбельной на родном языке, добавив в конце совершенно богохульное ругательство.