Правда из Сигхи? безмятежно спросил Готфрид, наверняка не подозревающий, почему собеседник так нервно стучит согнутым пальцем по краешку стола.
Нет, из Флер, усмехнулся Штефан, вспомнив бледного черноволосого юношу, перед каждым выступлением затемнявшего гримом все открытые участки кожи и обводившего золотом глаза. Он еще одна наша гордость. Может с помощью пои нарисовать огненную бабочку
И как он выступает в театрах? заинтересовался Готфрид.
Никак. В некоторых странах и в шатрах никак, только на улицах. Выпустим пиротехника в зале нас в большинстве стран лишат лицензии, а в некоторых еще и арестуют.
Хорошо, и кто же еще у вас есть?
Метатель ножей, нехотя признался Штефан. И его ассистентка.
Эжен Ланг был ровесником Томаса, а Энни Лаффет недавно исполнилось девятнадцать, и их роман был головной болью всего «Вереска». Штефан был уверен, что однажды Эжен все-таки метнет нож аккуратно между глаз Энни. Того же мнения придерживалась вся труппа, включая самих Эжена и Энни. Штефан давно хотел дать им расчет, но теперь не мог себя заставить лишить труппу еще двух артистов.
Кто-то еще использует метателей ножей?
У нас красивый номер. Все представление символическое преодоление смерти, было бы глупо обойтись без метателя ножей, огрызнулся Штефан.
Хорошо, кто еще?
Осветитель, механик, костюмерша
Погодите, Штефан, я спрашиваю об артистах. Вы же не хотите сказать, что у вас есть ведущая, помощница, метатель ножей, пара клоунов и мальчик, которому нельзя выступать в помещениях?
Двое умерли, трое ушли вместе с иллюзионистом, одна просто ушла. Штефану не хотелось признавать, что «парой клоунов» в этой ситуации выглядят они с Хезер. Да, у нас кризис. Можно сказать, неразрешимый.
«И ты его не решишь, нет, хренов ты колдун, ты нас всех похоронишь», обреченно подумал Штефан. Цифры говорили обратное. Хорошие, гладкие, холодные цифры. Если только революция продлится подольше.
А нет у вас ну знаете, карликов? Бородатых женщин, мужчин, поросших шерстью?
Есть, мрачно кивнул Штефан. Механик. Я же объяснил вам, мы не как тот мужик с Континента, который возил с собой толпу уродцев и оперную певицу. У нас искусство. Было.
Зачем же вы едете в Гардарику?
Мы взяли аванс. До вашей проклятой революции, которая оставила нас без фургона, гимнастов и Штефан осекся. А еще в Гардарике много ценителей прекрасного.
Меценатов, подсказал Готфрид.
Да, меценатов. Так чем вы можете быть полезны? Не очень хочется выволакивать из-под арены ваш труп.
Не волнуйтесь, на иллюзии у меня вполне хватит сил. Правда я не вижу в этом смысла, признался чародей. У вас нет труппы. Представление не делается из трех артистов, девочки-шталмейстера и мороков, даже если вы представите механика медведем, дадите ему балалайку и он будет петь «Ой ты быстра реченька».
Об этом мы подумаем на месте. Главное добраться до Гардарики, дать выступление по имеющейся программе исключив некоторые номера. А потом мы подумаем, что делать дальше.
«Мы с Хезер. И труппой», уточнил про себя Штефан.
Надо же, день только начался, а ты уже изворчался!
Штефан не заметил, как Хезер спустилась. Она села за стол и кончиком пальца потыкала в край тарелки Готфрида. Укоризненно посмотрела на чародея:
В цирке, между прочим, готовят еще хуже.
Я как раз пытался объяснить Готфриду, чем мы собираемся заинтересовать меценатов в Гардарике.
И чем же? Фройляйн, принесите кофе, еще хлеба и масла. Как нет масла? Ну тогда сыра.
Хозяйка куда-то ушла, вместо нее осталась подавальщица дочь, судя по лицу. И бюсту.
Мне бы кто объяснил, фыркнул Штефан. Но если мы в Гардарике не найдем заказчика можно будет расходиться.
А гонорар? Мы ведь взяли только аванс, нам должны будут заплатить за выступления
Штефан с облегчением вздохнул. Ему было тяжело рассуждать об актерах и символической победе над смертью, зато о деньгах он мог говорить сколько угодно. Он вытащил из нагрудного кармана жилета огрызок карандаша и записную книжку, и вдохновенно начал описывать, почему они обязательно разорятся. Половина расчетов уже была, и он почти с удовольствием дополнял их все новыми деталями. В графе «мороки» он, несколько секунд поколебавшись, обозначил будущий гонорар Готфрида вдвое больше того, что они платили Нику Блау.
Вы же не рассчитывали с нами разбогатеть, криво усмехнулся он.
На самом деле он надеялся, что Готфрид оскорбится и уйдет. Или подумает и вежливо откажется. Или начнет торговаться, и его можно будет послать. Но унизить его, предложив ставку молодого и неопытного чародея, не позволила гордость.
И посему, господа, лучше нам всем повеситься прямо сейчас спасибо, фройляйн! и не длить своих мучений и скорбей, скривилась Хезер, когда он закончил. Штефан фыркнул и сунул подавальщице чайник, сделав жест «повторить». Хезер говорила что-нибудь такое каждый раз, когда речь заходила о бухгалтерии.
А еще в честь ярмарки они задерут цены на билеты. И вообще на все, добавил он.
Будем ждать, пока подешевеет больше переплатим за гостиницу и жратву.
На корабль билет будет гораздо дешевле, особенно если мы со Штефаном согласимся его защищать в случае нападения, заметил Готфрид.
Штефан метнул на него ненавидящий взгляд.
Он терпеть не мог говорить о своих слабостях. Каждый раз приходилось буквально вырывать из себя признание, и среди многих вещей, за которые он был безмерно благодарен Томасу и Хезер было то, как тактично они обходили острые углы и заставляли других делать так же. Их труппа никогда не путешествовала по воде. Почему? Потому что мать Томаса стара, и у нее ноют кости, у Томаса от корабельной еды приступы меланхолии, Хезер укачивает, канарейки дохнут, и вообще «потому что». Всех устраивал такой расклад, но новички вечно влезали с такими предложениями, и сейчас на Готфрида некому было шикнуть.
Мы не путешествуем на кораблях, как можно дружелюбнее ответил Штефан.
Мне показалось мы познакомились именно на корабле, Готфрид намеков явно не понимал.
Да, и меня туда затащили в бессознательном состоянии.
К счастью, Готфрид не стал больше ни о чем спрашивать, но его взгляд Штефану не понравился заинтересованный, цепкий. Он представил, как чародей делает пометку в воображаемом блокноте.
За билетами Штефан пошел один. Хезер захотела в порт, Готфрид сослался на какие-то дела, впрочем, его никто с собой и не звал. Он сунул Штефану несколько купюр, пробормотав что-то вроде «надеюсь, этого хватит», а потом еще что-то про то, что ему нужно обменять морлисские деньги. Штефан хотел объяснить ему, почему это плохая идея, но потом решил промолчать. В конце концов, если бы чародей вообще не вернулся Штефану было только легче.
Башевую станцию он нашел почти сразу маленькое здание, опутанное припорошенными утренним снегом рельсами. Вот только ни одного рогатого вагончика он так и не дождался.
Штефан сидел на небольшой лавочке под навесом, курил третью папиросу, и у него мерз кончик сломанного носа. Шерстяную шайкачу, которую он обычно залихватски сдвигал на бок, пришлось натянуть чуть ли не до ушей. Удивительно, когда это Кайзерстат успел стать таким холодным.
В конце концов ждать надоело, и Штефан медленно побрел вдоль рельс к центру.
Окраина рабочего квартала, с его безрадостными серыми домами, кончилась быстро. Лигеплац был городом с картинки, и Штефан, сколько бы ни фыркал, все же поддался его очарованию. Дома были разными, казалось, во всем городе не найти двух одинаковых они различались цветом, ставнями, формой крыш и окон, затейливыми украшениями, трубами и флюгерами. Какие-то дома были неправдоподобно-белыми, словно обсыпанными сахарной пудрой. Другие, из простого красного кирпича, приветливо мерцали окнами из желтого дымчатого стекла. А в одном доме, совсем обычном, даже без странного крыльца, все окна были круглыми.