Это поговорить? Или попытка убийства на национальной почве?
Не уверен, что эта формулировка сейчас в ходу, ну да и Бог с ней! Хм, ну или Б-г
Я бы сказала погром, с ледяным спокойствием добавила мама, и, усмехнувшись чему-то, дополнила:
На пятидесятом году Советской Власти!
Однорукий задышал часто и глубоко, а я, вспомнив, добавил:
Жидёнка душить пришли Это как?
Это начал селянин и замер, а я будто наяву увидел, как в его голове прокручиваются шестерёнки, давно проржавелые от безделья. Одно дело бытовой конфликт, и другое
Это Никаноровна! выпалил он с каким-то облегчением, Ведьма старая!
Встав зачем-то навытяжку, он уставился на нас взглядом побитой собаки, и от этого мне стало как-то тошнотно. Подобное холопство я никогда не переваривал, да и не понимал, отказываясь признавать себя «маленьким человечком» перед кем бы то ни было, из-за чего в школе, да и позже, у меня бывали серьёзные проблемы.
Да-а протянул я, в принципе не понимая, как дальше вести беседу. Другое время, другие люди
Я это нерешительно сказал переговорщик, пойду? Людям, значит, сказать
Ступай, голубчик, отпустила его мама, ступай
Пятясь, и не то кивая, не то кланяясь при каждом шаге, он отошёл за угол дома, и несколько секунд спустя калитка деликатно скрипнула.
да чтоб я ещё раз! не столько услышал, сколько угадал я, а затем, уже заметно громче и куда как отчаянней:
Ты, дескать, человек привычный, в правлении колхоза! говоривший замолк ненадолго, и мозг подкинул мне картину, как тот, однорукий, достав из кармана портсигар, закуривает и выдыхает едкий табачный дым.
А того не понимают, продолжил он монолог, что иные разговоры хуже, чем свёклу, мать её, целый день
Ась? переспросил его кто-то, невидимый для нас.
Хуясь! резко отозвался член правления, будто кнутом ударил, Заводи давай! Не день, а чёрт те что! Ну, Никаноровна, ну, ведьма
Послышался звук плохо отрегулированного движка мотоцикла, удаляющегося вдаль.
Так и не представился, мама печально покачала головой.
Действительно, поддакнул я, натужно улыбаясь, никакого воспитания!
Переглянувшись, мы, не сговариваясь, сели пить чай, и время потекло песком сквозь пальцы. Давно уже остыл кипяток, а в розетках с вареньем поселились осы, выев его едва ли не на половину, а мы всё сидим и
ждём. Разговоры о чём бы то ни было кажутся неуместными, и, обронив несколько слов, мы замолчали, не сговариваясь. Мама, не опуская кружку на стол, задумалась о чём-то так глубоко, что даже осы, изредка приземляющиеся на руки, оставляют её безучастной.
Я же, напротив, полон сиюминутного ожидания, и, помня о том, что с каких-то точек это место может просматриваться, ощущаю себя, как на пресс-конференции с недоброжелательно настроенными журналистами. Она ещё не началась, но взгляды, изучающие и враждебные, ощущаются буквально физически.
Время ощущается буквально физически, и каждая секунда, очень тяжёлая и кажется, горячая, падает на мои обнажённые нервы. Наблюдая, как движутся тени от предметов, жду
Наконец, вдали послышался треск мотоцикла и встрепенулся. Он, не он
Кхе послышалось за калиткой. Он
Ма-ам говорю шёпотом, трогая её за руку и пробуждая от спячки, приехал тот Талейран местный.
Кхе!
Входите, пригласил я, и однорукий, почему-то бочком, вошёл во двор, держа в руках шляпу.
Переговорил я, значит, с народом, начал он, не присаживаясь, и мы решили, что до участкового, оно всегда успеется кхе!
У нас, в колхозе Талейран всё-таки присел, и, надев было шляпу, снова снял её и завертел в руках, внезапно ставших неловкими, Да, в колхозе дома, в общем, пустуют некоторые. Они это на балансе!
А с Никаноровной он снова повертел в руках шляпу, и, примерившись было положить её на стол, передумал и прижал к груди, кашлянув пару раз, С Никаноровной неладно получилось, да
Мы вот, уже более уверенно продолжил он, и решили в правлении, что вам, значит, не стоит здесь от греха. Переселиться пока, да а с Никаноровной мы уж как-нибудь сами, по свойски!
Переглядываемся с мамой без слов, я вскидываю бровь, она едва заметно вздёргивает плечо вверх.
Вы бы того если бы сразу в правление, то чтобы бы, вы положение не вошли? Сразу бы, значит
Он врёт, и знает, что мы знаем
У отца в паспорте стоит какая-то пометка, и здесь, в Подмосковье, местные власти, зная, куда и как смотреть, видят эту пометку, и считают её не иначе как чёрной меткой. Не знаю, как там по закону но от греха! Самоцензура.
потому что в правлении, с фальшивым сочувствием отказав за неимением возможностей, нам и посоветовали обратиться к кому-нибудь из жителей частным образом. А они, дескать, ну никак
Негромко, будто себе под нос, он бурчит, что Никаноровна, она конечно та ещё ведьма, но и мы, пришлые, неправильно себя повели. А если бы, дескать
Н-да? холодно интересуюсь я, Неужели?
Кхм и Талейран затыкается наконец-то, и хорошо а то я уже на грани. Ему, селянину, похер! Для него есть свои и чужие, и Никаноровна, ведьма старая, которую, наверное, ненавидит большая часть села, всё равно своя. Права она или нет, дело десятое, но мы чужие, и этим всё сказано.
А мужик ваш, неловко сказал однорукий, кхе! Не пройдёт мимо! Дорога от станции, она одна, и любой человек на ней как на ладони! Когда ни пойдёт, а встретим и обскажем, куда идти надо.
Так что это несколько отживев, он водрузил шляпу на голову, и, достав совершенно такой портсигар, какой мне и привиделся, закурил, вам бы вещи собрать, да это и перетаскать потихонечку.
Да начало было мать, уже вымотавшаяся и готовая, кажется, сдаться.
Нет! озлившись, рявкнул я, транспорт давайте!
Ну как ты со старшими-то привстал осмелевший однорукий и тут же, прижатый моим взглядом, уселся обратно, забурчав себе что-то под нос.
И-эх одарив меня взглядом несправедливо обиженного человека, однорукий встал, и, ссутулившись, вышел прочь.
Миша, мы могли бы негромко начала мама, явно уставшая от затянувшегося конфликта.
Не могли бы! парирую яростным шёпотом, У тебя спина, а мне одному, небось, до вечера таскать! Да ещё и вон мотоцикл!
Будто в подтверждении моих слов, за калиткой затарахтел движок, но вопреки моим ожиданиям, звук начал удаляться. Мама только вздохнула и принялась собирать вещи, что не заняло у нас много времени.
Минут через пятнадцать снова послышалось тарахтение движка, и однорукий, закхекав и выжав положенное время, появился во дворе.
Вы это угрюмо и как-то обиженно сказал он, собирайтесь давайте! А я пока это осмотрю, всё ли тут
Сняв шляпу, он, не спрашивая, юркнул во времянку и завертел головой, пока мы выносили из комнатушки последние вещи.
Так это так, бормотал он, ну вроде, как было. Хотя с этой ведьмой старой
Подойдя к двери хозяйского дома, он подёргал её, и найдя запертой, закурил какие-то на редкость вонючие папиросы, способные, наверное, разогнать любых, даже самых закалённых и матёрых комаров. Подхватив один из узлов, и, поколебавшись, дрын, я вышел за калитку, где стоит заглушенный мотоцикл с коляской и какой молодой, но уже потрёпанный, лысеющий мужик, опирающийся спиной о руль и курящий с видом неимоверно занятого человека.
Не-не замахал он на меня дымящейся папиросой, рассыпая искры и пепел, сейчас телега подъедет!
«Сейчас» оказалось очень растянутым во времени, и мы успели вынести все вещи за ограду, а селяне скурить один две, а другой три папиросы, стоя в оглушительном и напряжённом молчании, когда показалась дряхлая, пузатая кобыла, заставшая, наверное, времена коллективизации, и запряжённая в древнюю, отчаянно скрипящую телегу.
Водитель кобылы, такой же дряхлый и пузатый, одетый, несмотря на летнюю жару, в телогрейку и почему-то в резиновые сапоги, восседает с видом человека, лично знакомого с Хароном и мало интересующегося миром живых.