Эстратико замер.
У тебя удивленный вид.
Что, прямо ничего с этим не делать?
Осторожнее, Эстратико.
Ты хотел сказать «с ней», я прав? Альсада глубоко вздохнул. Ему не хотелось ввязываться в перепалку за это можно было схлопотать от комиссара. Это довольно распространенная ошибка, особенно если опыта маловато. Я понимаю, к чему ты клонишь, и ты никогда от меня не услышишь, что одни дела важны, а другие нет. Но нужно помнить: есть такие семьи, которые будут ежечасно названивать и спрашивать о подвижках как правило, эти же семьи могут похвастаться друзьями в высоких кругах. А есть семьи, которые и звонить не станут, потому что даже не знают, что стряслось. Я хотел бы обойтись без всей этой нервотрепки и оправдываться за это не намерен.
Думаете, тут и впрямь дело нечисто?
Ничего себе поворот! Вот же геморрой этот Эстратико! Единственное, что его оправдывало в глазах Альсады, это искренняя увлеченность профессией.
Надеюсь, нет. Такие женщины
Паула его бы убила. Стереотипы, Хоакин, плохи не тем, что они неправильны. А тем, что правильны не до конца. Но что такое истина в его профессии? Лотерея, не больше.
Такие женщины любят бурные вечеринки, и, возможно, гулянка потревожила кого-то из соседей или девушку задержали с запрещенными веществами, но позже отпустят под залог, а всю вину на себя возьмет парнишка, с которым она крутила шуры-муры на этой неделе. Возможно возможно! она долго была в завязке и сорвалась или легла делать аборт. Может, ни с того ни с сего уехала отдохнуть, никого не предупредив. Впрочем, не сообщить сестре, которая точно будет волноваться, не знаю, как тебе, а мне такой сценарий кажется неправдоподобным. У тебя есть братья или сестры, Эстратико?
Нет, сеньор. Помощник комиссара поспешно сменил тему: А когда нам показали фотографию, у вас не возникло ощущения, что где-то вы эту девушку уже видели?
Видимо, у кого-то не самые лучшие отношения с родней.
Эстратико.
Да, сеньор!
Не стоит думать, будто я не понимаю, к чему ты ведешь.
Что, сеньор?
Сколько людей живет в Буэнос-Айресе?
Три миллиона? предположил Эстратико.
Два миллиона восемьсот тысяч. Но можно и до трех округлить. Как по-твоему, сколько среди них женщин в возрасте двадцати пяти тридцати пяти лет?
Тысяч двести?
Великолепно. Весьма точное предположение. Итак, двести тысяч. Сколько среди них темноволосых и, скажем так, симпатичных?
Я вас понял, инспектор.
Что-то сомневаюсь.
Просто хотелось узнать
Само собой, твое замечание было абсолютно невинным. Как и вопрос об особых приметах, помнишь? Включи голову, Альсада выразительно постучал себя по виску указательным пальцем, пока в ней не зародились какие-нибудь безумные теории. И пока их никто не услышал. Наследница Эчегарай в мусорном баке. Только этого нам не хватало. Нет уж. Во всяком случае, пока мы не найдем что-то, хотя бы напоминающее факт. Он вдруг поймал себя на том, что изъясняется совсем как комиссар Галанте: Я рассчитываю на твою осмотрительность. Мы поняли друг друга?
Да, сеньор. Я просто подумал: вот было бы здорово, если бы женщина, которую мы видели утром, и оказалась той самой пропавшей сестрой.
Здорово? Здорово?! Альсада задохнулся от возмущения. Здорово было бы, если бы утро не началось с трупа в мусорном баке! На помойке! «Здорово», ну ты и сказанул!
Эстратико испуганно замер.
Отправляйся в Кастекс, рявкнул Альсада. Видеть тебя не желаю, пока не разыщешь консьержа. А между делом поглядишь на квартиру. С соседями пообщайся и все такое.
Один? переспросил помощник комиссара со смесью ужаса и гордости в голосе.
Да, Эстратико, один. Уверен: ты и без меня справишься квартира ведь пуста. А когда вернешься, составь мне список всех висяков с неопознанными жертвами по городу нет, лучше по всему Большому Буэнос-Айресу.
Но, сеньор, их очень много
Пора поставить мальчишку на место.
Именно. И проверь каждый, чтобы убедиться, что жертвой не является Норма
Эчегарай? не утерпел Эстратико.
Что ты сказал?
Есть, сеньор.
Так-то лучше.
И с документами Долорес разберись, ладно? Ей уже давно пора домой. Тут Альсаду посетила другая мысль: А заодно попроси ее сегодня не выходить на, хм, работу.
6
1981 год
Суббота, 5 декабря, 00:05
Звонок бежевого телефона на тумбочке Паулы Арангурен вспорол тишину весенней пригородной ночи, будто нож мясника. После пары пронзительных трелей Паула выдернула подушку из-под головы Хоакина и приподнялась на локте. В темноте она не видела лица мужа, но знала, что он рядом, за джунглями черных кудрей, которые он согласился не стричь в угоду своей супруге. Паула демонстративно откашлялась. Телефон зазвонил в третий раз. Тогда она сняла трубку, поднесла к уху и невозмутимо произнесла:
¿Dígame?[7]
И кто это, черт возьми, трезвонит посреди но возмутился было Хоакин, силясь разглядеть часы в темноте.
Паула шикнула на него, внезапно напрягшись.
Хоакин отвернулся от нее, пытаясь рассмотреть время на будильнике «Касио», стоявшем на его тумбочке. Светящиеся стрелки порой складывались в надменную улыбку Чеширского кота, но не сейчас. Пять минут первого. После полуночи ничего хорошего не случается так говорил отец, объясняя, почему братьям Альсада нельзя гулять допоздна.
Будет лучше, если трубку возьмешь ты, строго произнесла Паула, прикрыв динамик рукой.
Тут-то Хоакин все и понял.
Он заметил, как сверкнуло ее обручальное кольцо. Не поднимаясь, потянулся к жене смуглой рукой и схватил телефон. Провод тугой спиралью обвил побледневшие костяшки.
Звонила соседка брата. Даже в этой чрезвычайной ситуации не узнать ее голоса было невозможно. С тех пор как Хорхе Родольфо с женой Аделой поселились на одной площадке с ней, она систематически за ними шпионила. Хоакину вспомнилось, как брат пародировал соседку изображал, как она, шаркая, бредет по площадке к их двери, а потом возвращается к своей.
Хорхе Родольфо всегда описывал ее тон как самодовольный. Сейчас ее голос звучал мрачно.
За вашим братом пришли, сообщила она.
Он был не первым, кому позвонили с подобной вестью. Еще до него многие переживали то же смятение, тот же страх, тот же гнев, то же бессилие. И после него еще не раз будут сыпаться те же вопросы, выкрикиваться те же оскорбления, сдерживаться те же слезы. Много лет спустя волны от всех этих звонков сольются вместе, превратившись в мантру обреченного поколения. Вспыхнут протесты, потянется череда бедствий и испытаний. В эссе и долгих речах люди будут рассуждать о том, что можно было сделать, а чего нельзя.
Хоакин повесил трубку и сухо объявил:
Я пошел.
Нет, только и смогла произнести Паула, словно пытаясь задержать его и не дать новой реальности ворваться в их жизнь. Она повторила это слово, когда Хоакин выскочил из постели, будто надеялась, что два «нет» защитят эффективнее, чем одно. Она повторила его в третий раз, про себя, когда Хоакин кинулся на кухню, и прошептала его, тихо-тихо, когда он вернулся с уличной обувью в руках.
Муж был погружен в свой собственный внутренний монолог. С его губ нет-нет да и срывалось какое-нибудь «¡Bastardos!»[8] или «¡Hijos de puta!»[9]. Одевшись наполовину, он метнулся в коридор.
Где мой блейзер?
Блейзер? Лето же, Хоакин!
Мне надо спрятать пистолет.
Паула глубоко вздохнула, прежде чем ответить:
Кажется, ты его повесил на стул у двери.
Она слышала, как он беспокойно мечется по коридору, как замедляет шаг и наконец останавливается. Найдя то, что ищет, он всегда успокаивался. В отличие от нее.
Подойди сюда! позвала она.
Хоакин тут же возник на пороге спальни. Пауле невольно вспомнился день, когда она впервые обратила на него внимание тогда он вот так же стоял в дверях университетской аудитории, прислонившись к косяку, за несколько минут до того, как закончилась лекция. Возможно, он ждал совсем другую девушку этого он ей не рассказывал. Девятнадцатилетний, словно бы уставший от взрослой жизни, поджарая фигура скрыта под бежевым плащом, доходящим до самых лодыжек, длинные пальцы то и дело выцепляют из кармана сигареты, а с губ не сходит улыбка человека, который всегда получает то, чего хочет. С тех пор борода у него поредела, а килограммы прибавились, придав внушительности самому молодому инспектору полиции в Буэнос-Айресе. При виде Паулы в ночной рубашке Хоакин не моргнул и глазом.