Все, чего мы хотим сейчас, так это ни с кем не видеться. Завтра я куплю новое платье. Здесь я замечаю, что становлюсь нервной и дерганой, а совесть велит читать мистера Ринга Ларднера, чтобы заработать свои 50 гиней51.
20 апреля, понедельник.
Счастье это иметь маленькую ниточку, на которую будут нанизываться вещи. Например, пойти к портнихе на Джадд-стрит или, скорее, подумать о платье, которое я бы могла заказать у нее, и представить, что оно уже сшито, это и есть ниточка, которую как будто опускаешь в сундук с сокровищами, а достаешь с уже нанизанным жемчугом. Бедняжка Мерфи в смятении из-за вспыльчивости и резкости Леонарда оба эти эпитета он, разумеется, отрицает. У нее нет ни драгоценной ниточки, ни сокровищницы; для нее вещи не нанизываются и не соединяются в очаровательные бусы, которые и есть счастье. А вот мои дни, скорее всего, будут наполнены им. Мне нравится эта лондонская жизнь в начале лета прогулки по улицам и площадям, а потом, если мои книги (забываю рассказать про памфлет52 Л.) будут иметь успех, если мы сможем начать ремонт в Монкс-хаусе, и установить для Нелли радио, и поселить Скитсов [неизвестные] в коттедже Шанкса53, и если, если, если Что будет, так это интенсивное удовольствие, периодически сменяемое глубоким унынием. Плохие отзывы, не стоящие внимания, а потом вдруг восхитительный взрыв аплодисментов. Но на самом деле мне лишь хочется отдать £3 за пару сапог на резиновой подошве и гулять в них за городом по воскресеньям.
Если говорить о моем нынешнем душевном состоянии, есть только одна вещь, которая не подлежит обсуждению, я наконец-то нашла свою нефтяную скважину, но не могу писать достаточно быстро, чтобы заставить ее бить ключом. Сейчас во мне бурлят по меньшей мере шесть рассказов, и теперь я чувствую, что готова облечь свои мысли в слова. Есть еще, конечно, множество препятствий, но я никогда прежде не чувствовала такого напора и спешки. Я верю, что могу писать быстрее, если писать значит выплескивать фразы на бумагу, а потом печатать их и перепечатывать переделывать; писательский процесс сейчас напоминает скорее широкие мазки кистью, а пустое пространство я заполню потом. Неужели я могу стать интересной не скажу великой, но известной писательницей? Странно, но при всем моем тщеславии я до сих пор не очень-то верила в свои романы и не считала, что смогу в них выразить себя.
27 апреля, понедельник.
«Обыкновенный читатель» вышел в четверг54; сегодня уже понедельник, а я до сих пор не получила ни одного отзыва, ни в частном порядке, ни в прессе; это как бросить камень в пруд и увидеть, что воды сомкнулись над ним без малейшей ряби. Но я вполне довольна и волнуюсь меньше, чем когда бы то ни было, а пишу лишь для того, чтобы потом не забыть о чудесном прогрессе в написании своих книг. Я сидела в студии «Vogue», то есть у Бэков55, в их логове, которое мистер Вулнер56 построил себе для работы, и, возможно, именно там он думал о моей матери, мечтая, полагаю, на ней жениться. Сейчас мне кажется, что у людей множественная структура сознания, и я бы хотела исследовать сознание на вечеринке, сознание человека в платье и т.д. Мир моды Бэков, в котором миссис Гарленд57 руководила процессом, это, несомненно, целостный мир, объединяющий и защищающий людей от таких, как я, от чужаков. Эта множественная структура очень сложна (мне явно трудно подбирать слова), но мысленно я постоянно возвращаюсь к ней. Сознание на вечеринке, например, или сознание Сивиллы58. Его нельзя расколоть. Это нечто подлинное. Его надо сохранять целостным. И все же я не до конца понимаю, что хочу сказать*. Кстати, я собиралась написать Грейвсу59, а потом забыла.
В пятницу, в 16:30, только представьте себе, стоит у двери, вытаращив глаза, мужчина в синей рубашке, без шляпы, с копной взъерошенных волос. «Миссис Вулф?» Я, опасаясь и подозревая, что это какой-то гений из «Nation», решивший излить душу, отвела его в подвал, где он сказал: «Я Грейвс». «Я Грейвс». Все уставились на него. Казалось, он несся по воздуху со скоростью 60 миль в час [ 96,5 км/ч] и вдруг ненадолго приземлился. Потом он поднялся наверх, а я, несмотря на всю свою хитрость, не догадалась заблаговременно вскипятить чайник. Бедный юноша сплошной протест и позерство. Он как грубая копия Шелли60, за исключением перекошенного носа и невнятных черт лица. Но осознание гениальности плохо сказывается на людях. Он задержался до 19:15 (мы собирались на «Цезаря и Клеопатру» странную риторически-романтическую пьесу раннего Шоу61) и был наконец вынужден попрощаться, после того как описал нам свой образ жизни столь увлеченно, что и слова не вставишь. Он готовит, его жена убирает; четверо детей учатся в начальной школе; жители деревни снабжают их овощами; они обвенчались в церкви; его жена называет себя Нэнси Николсон62, не хочет ехать в Гарсингтон и говорит, что заслужила дом просто так; на реке; в деревне с квадратной церковной башней; рядом, но не возле железной дороги все это, понятное дело, он ей обеспечил. Называющая себя Нэнси Николсон делит друзей на овец и коз. Все это звучало для нас по-молодежному, особенно когда Грейвс вдруг выдал, что происходит из семьи настоятеля церкви, епископа, фон Ранке63 и т.д. и т.п., только с одной целью: сказать, что презирает родственников. И все же, все же он милый простодушный пустоголовый молодой человек, но почему в наше время мы должны что-то кому-то доказывать? Ведь можно же было когда-то жить спокойно, без протестов. Возможно, я пыталась расположить его, так как это моя слабость. Л. был непреклонен. Потом нам предложили билет на кубковый матч, чтобы продолжить общение. Грейвс приехал в Лондон после шести лет отсутствия; в поездах его всегда укачивает; он гордится своей чувствительностью. Нет, я не думаю, что он напишет великие стихи. «Ну а вы что пишете?» Чувствительные тоже нужны; недоразвитые, запинающиеся заики, которые, возможно, облагородят свой собственный участок в Оксфордшире64.
А в воскресенье у нас была первая прогулка в Эппинг65.
* Я имела в виду второе «Я».
29 апреля, среда.
Спешу (Мур66 ждет), но должна зафиксировать факт длительного, эмоционального, довольно трепетного и волнительного визита Тома прошлым вечером; он сообщил нам о своем освобождении («Но я еще не подал заявление об увольнении») от банка; какое-то ниспосланное небесами назначение обеспечило его «четырьмя пятыми от нынешней зарплаты» и определенными «социальными гарантиями», которые вступят в силу в октябре следующего года идет ли речь о леди Ротермир (которая стала «очень милой») или о четвертом издании журнала, он не уточнил. А еще у него есть на примете дом недалеко от Слоун-сквер, арендная плата всего £58, и Том мечтает начать жизнь с чистого листа, о чем он в одиночестве думал все свое свободное время на протяжении последних нескольких недель67. Он проанализировал свою жизнь и увидел, что его отношение к миру, особенно к Вивьен68, стало скромнее, податливее, человечнее. Этот добрый, чувствительный, благородный человек обвиняет себя в том, что он типичный американский муж, а наедине (Л. ушел за почтой) рассказал, что исключительно по моему совету Вивьен ничего толком не делает по дому с июня прошлого года, только пишет! Затем он выступил в защиту того, чтобы не писать, и, углубившись в психологию жены, назвал это уловкой с ее стороны. Потом он, предупредив нас, что ему приходится тщательно выбирать выражения, спросил Л.: «Знаете ли вы что-нибудь о психоанализе?». Л. с присущей ему ответственностью ответил утвердительно, и тогда он поведал нам странную историю о том, как доктор Мартин заставил Вивьен задуматься о ее детском страхе одиночества, и теперь она не спускает с него, с Тома, глаз. Последние три месяца он сидел и мурлыкал у Вивьен в комнате, бедное бледное создание, а если ему приходилось отлучаться, то по возращении он обнаруживал ее в полуобморочном состоянии69.