Спрыгнул или упал.
Из Джон Джей?
Вот это здание?
Да, это Джей.
Значит, из Джон Джей.
Коп курил, и когда затягивался, выглядел так, будто вот-вот готов был выплюнуть легкие.
Я думал, ты имел в виду колледж на 57-й.
Джордж стоял и смотрел на него.
Не знал, что на 57-й есть колледж.
Ты что, не местный? спросил детектив.
Восточный Коннектикут.
Ясно. Джон Джей Колледж. В центре. Криминология и все такое. Такие, как я, его хорошо знают.
Кто-нибудь видел, с какого этажа он упал? Вы представитесь? Вы из два-семь?
Все произносили номер участка, называя две цифры.
Вообще-то, из два-пять, просто был на 110-й, когда услышал вызов. Я детектив Джон Снеттс. Кроме шуток. С-Н-Е-Т-Т-С.
Кто-то из два-семь прибудет, или вы этим займетесь?
Отдел по расследованию убийств. Манхэттен, север. Мое дело подготовить почву.
Убийств? спросил Джордж.
Они всегда первые, ответил Снеттс.
Джордж поблагодарил его. Анна не смотрела на него, ее взгляд был прикован к мальчишке на тротуаре, к неестественно вывернутым конечностям. Джордж коснулся ее спины. Они взглянули на Артура, сновавшего над телом со своим фотоаппаратом, погрузившись в специфику обстановки, как заядлый хирург, полицейские практически не обращали на него внимания. Он выискивал поблизости надежные источники света. Пухлый было в нем нечто, заставившее Анну подозревать, что он девственник, но пылкий и проворный. Пару секунд он смотрел на них, затем по-артуровски кивнул и вернулся к работе. Джордж указал на другую сторону улицы, смена фокуса. В ста пятидесяти футах напротив почти чудесным образом находилась больница Святого Луки, чуть ближе, где все гудело, свет слепил глаза, стояли оранжевобокие «Скорые», виднелись черные силуэты копов и медиков, проходивших сквозь двойные двери в приемник и возвращавшихся обратно. Мальчишка разбился прямо у больницы «Скорой помощи». Свет полицейских мигалок, машин «Скорой помощи»: тошнотворное, головокружительное мгновение, сюрреалистичное, как и все, что происходило этой ночью. Джорджа словно на миг подключили к иностранному телеканалу: немецкому, польскому или русскому, со странным освещением и сомнительной ценностью. Язык ничего не выражал.
Три медика из больницы склонились над мальчиком, но вскоре поднялись, срочных мер уже не требовалось.
Констатируем в госпитале, сказал один из них Снеттсу, и тот кивнул.
Запишу час тридцать девять.
Двое принялись вытаскивать носилки из кареты.
Надо дождаться ребят из убойного и судмедэксперта, пока не забирайте его, предупредил их Снеттс.
Лицо Анны было спокойным, серьезным, ни тени ужаса, Джордж осознал, что и его собственное было таким же. Кислота давала отрешенность, или нет, следовало назвать это принятием вот оно, кажущееся реальным, неразрешимое, неизменное, неумолимо таинственное, полное фактов настоящее, которое нельзя запланировать, нельзя переиграть в памяти, изменив его, ведь оно перед тобой, в твоей голове, и ты принял его.
Он попытался представить, как это больно. Быть может, теперь перед лицом смерти он будет вот таким: может ли кислота изменить твое отношение к смерти? Больно будет лишь секунду, он отсчитал ее: раз одна тысяча[34]. Затем ты оказываешься в темноте, похожей на сон. Боже, какой чудовищный удар. Лицо Анны рядом: застывшее, безмолвное, серебристо-розовое, по нему пробегают красные и белые вспышки, полицейский стробоскоп.
Я чувствую, сказала она. Чувствую, как падаю, падаю, падаю, ничто в мире еще так не падало. Она была где-то далеко, голос был спокойным, как вода в пруду, и неясно было, что лежит в глубине.
Но упала не ты, сказал Джордж.
Она повернулась к нему:
Вот как? Я это чувствую. Вижу темный водоворот, а затем ослепительный свет, падаю, падаю, падаю. Падаю. Никогда не представляла, каково это. Твой желудок выстреливает в небо. Ты падаешь, а то, что внутри, хочет остаться там, где ты был. Легкие забиваются в глотку. Кожа идет волнами, как вода, тянется вверх. Это безумие. Это отвратительно. Странно, но в какой-то степени это даже комфортно, заманчиво. Полет. Таков, какой он есть.
Он хотел обнять ее, притянуть к себе, но чувствовал, что ей это не нужно, и товарищески опустил руку на ее плечо, а затем убрал.
Мы не можем летать и не можем ходить по воде, прошептал он.
Люди все время так говорят.
Четыре копа стоят у одной из патрульных машин. Снеттс сказал одному:
Джимми, дай рацию, кто там, наверху?
Карельсен и Дурик.
Оказывается, они называют одного из своих «дуриком», тихо сказал Анне Джордж. Та посмотрела на него без удивления, просто приняв это как должное. Факты. Парень по кличке Дурик.
Пара придурков, процедил Снеттс. Какой позывной у Карельсена?
Коп что-то пробубнил, Снеттс нажал на боковую кнопку, затем сказал:
Один-четырнадцать, прием, один-четырнадцать, снова нажал кнопку две последующие секунды показались Джорджу очень долгими, а потом послышались помехи и:
Да, это один-четырнадцать, прием.
Детектив Джон Снеттс из два-пять. Подтверждаю, что вы в Джон Джей Холл, какой этаж, прием?
Подтверждаю Джон Джей, тринадцатый, прием.
Сколько свидетелей, прием.
Двадцать, может, тридцать. Никто не видел, что случилось, но почти все слышали, прием.
Ладно, иду наверх с Джимми и как его там Снеттс щелкнул пальцами в сторону копа по имени Джимми, указал на его напарника.
Томми Тонелли, сказал Джимми.
Т.Т., сказал Снеттс. Прием.
Подтверждаю, конец связи, донеслось из рации.
Мне тоже надо наверх, сказал Джордж Анне. Она обернулась, движения ее были медленными, будто в банке с гелем. Глаза смотрели куда-то вдаль.
Чувствуешь, какой бетон твердый? послышался ее глухой голос. Какой холодный?
По неизвестной причине, о которой он думал позже, он ответил:
До конца времен.
Эй, Очевидец, окликнул его стоявший сзади Снеттс. Покажи, как побыстрее попасть внутрь.
Идем, тихо позвал Анну Джордж.
Шли в молчании. Снеттс был впереди, постоянно оборачивался и спрашивал, туда ли он идет. Двое в форме держались сзади. Когда они поднялись по лестнице, ведущей со 114-й на территорию кампуса, Джордж указал Снеттсу на дорогу, огибающую старый теннисный корт. Снеттс ускорился, обогнал их всех, но они настигли его у древних лифтов, как и рассчитывал Джордж[35]. Прогромыхав вниз, один из них распахнул двери, и Анна доехала с ними до пятого этажа.
Что с моей кокой? спросила она.
Ты знаешь, где ключ. Дождись меня или приходи потом в офис.
Прекрасная женщина скрылась за дверями лифта, и Джордж перевел взгляд на Снеттса. Все вокруг двигалось медленно, двери лифта клацали и грохотали, и он слышал отдельные звуки, видел каждую черточку на лице Снеттса и как тот встретился с ним глазами. В его голове звучал голос Анны и слово «кока». Кока. Погоди-ка.
Кока-кола, сказал он Снеттсу. Газировка такая.
Казалось, прошло полчаса с тех пор, как она сказала «кока», и он выставил себя дураком, а Снеттс даже не понял, о чем речь[36], и они, конечно же, поднялись всего на один этаж, так что прошло лишь несколько секунд.
Снеттс ответил ему полукивком и четвертью улыбки.
Полагаю, чуть раньше ты уже принял кое-что покруче. Он предупредительно вскинул руки: Не мое дело, я из другого отдела.
Мы наслаждались просветленностью, сказал Джордж. Катались, э-э-э, на пароме.
А, просветленность, сказал Снеттс. Немногие постигают сатори на пути к острову Стейтен.
Джордж задумался.
С ней я могу найти его где угодно.
Ну да, согласился Снеттс. Есть такое.
Тринадцатый этаж. Число, приносящее несчастье[37], сегодня больше, чем когда-либо, но совесть не мучила ни МакКима, ни Мида, ни давно умершего Уайта, ни кого-либо в университете. В бесконечном коридоре с узкими дверьми, ведущими в маленькие узкие комнаты, царил переполох, ощущавшийся Джорджем, едва успевшим выйти из лифта. Будто была учебная пожарная тревога или угроза минирования: двери раскрыты, в коридоре говорят люди, женщины со спутанными волосами в длинных хлопковых рубашках, у кого-то на глазах слезы, они обнимаются или обнимают мужчин в шортах и футболках. На улице стало прохладно, но здесь стояла жара, на верхних этажах Джей всегда было жарко. Тупое, громоздкое, грубое здание с дешевой отделкой внутри: к верхним этажам поднималось все тепло отопительной системы, а из-за крытой медью крыши в солнечные дни там припекало. Летом можно было сдохнуть от жары.