Снова взял слово священник.
Спасибо, Николас. Какое теплое посвящение. А сейчас послушаем стихотворение, которое близкая подруга Марлы Сильвия посвятила этому скорбному событию.
Господи, прошептала Джесс.
Сильвия поднялась на кафедру и откашлялась, прочистив горло.
Жизнь! начала она громко с нажимом.
Затем сделала паузу, окинув взглядом весь зал, и выкрикнула:
Прошла! теперь она смотрела прямо на нас.
Я отвела взгляд.
Любовь! вопила Сильвия. Вечная нота!
Зал ощутимо напрягся.
Дочь. Сестра. Мать. Друг. Не иссякнет светлый лучик вдруг.
Слева от меня послышались странные звуки. Это Джесс, уткнувшись лицом в ладонь, пыталась задавить смех. Ее грудь колыхалась. В отчаянье она повернулась ко мне, слезы истерического хохота набухали на нижних ресницах. Это оказалось крайне заразительно Я уронила голову на грудь, смех раздирал меня, от усилий сохранять тишину у меня свело живот. Мила продолжала внимательно слушать Сильвию, но челюсти ее заметно сжались.
Лети, извечный мотылек! изрекала Сильвия, запрокинув голову и мечась взглядом по потолку. Взмахни! гнусавый голос Сильвии сорвался.
Похоже, ее глубоко тронули собственные слова. Лицо Милы исказилось.
Взмахни крылами!
Теперь мы уже втроем, скукожившись, тряслись от беззвучного смеха так, что дрожала скамья.
Извините, прохрипела Джесс, обращаясь к паре, сидевшей по левую руку от нее.
Тем временем в стихотворении Сильвии появился бит, она практически читала рэп, активно помогая себе руками. Мила так сильно сжимала мое запястье, что у меня на коже отпечатались следы от ее холеных ногтей. Когда декламация наконец завершилась, с задних рядов раздались жидкие аплодисменты друзей Марлы.
Ну, хоть кому-то понравилось, сказала Джесс.
Поминки собирали в квартире отца Генри, в паре кварталов от церкви. Мы всей толпой двинулись туда. День выдался прохладным и ярким, солнечные лучи отражались от белых домов Челси. Я щурилась, глядя на них, и курила, глубоко затягиваясь. Под это сияние я вдруг вспомнила лицо Генри, когда он нес на плече гроб своей сестры. Нежданные слезы навернулись на глазах. Смерть Марлы, без вопросов, была трагедией, но жалость я испытывала к нему, к Генри, который, я знала точно, ни за что не опустил бы гроб со своих плеч, если бы это могло хоть что-то изменить.
Я извиняюсь, сказал Пэдди, сделав глоток из своей фляжки, но неужели больше никто не заметил чудовищный плагиат в речи Ника Ташена?
Что? переспросил Дил.
Мне показалось, прозвучало довольно мило, сказала Мила, забирая у Пэдди фляжку.
Никому ничего не напомнило?
Мы дружно помотали головами.
Эх вы, натуралы!
Алле! возмутилась Джесс.
Пэдди отпустил в ее сторону воздушный поцелуй и продолжил:
Эта речь практически слово в слово слизана с речи Чарльза Спенсера, которую он толкнул на похоронах принцессы Дианы.
А как будто похоже, призналась Мила.
А как будто ты ее помнишь, съязвила Джесс.
Вот попомните мои слова, он просто погуглил в сети «траурная речь брата на похоронах сестры», первое, что выскочило, скопировал и распечатал это дерьмо.
Ну, скажем, ему досталась совсем уж не простенькая задачка, примирительно сказал Найл.
Ой, да пошел ты, Найл. Хватит тащиться от этого дешевого пафоса.
В это время мы нагнали группу людей, тоже идущих с похорон, они разом обернулись и холодно посмотрели на нас.
В доме повсюду стояли прыщавые подростки с бокалами красного и белого вина на подносах, а стол был заставлен тарелками с треугольными сэндвичами и слоеными рулетиками с мясом.
Квартира Роба Ташена располагалась на втором этаже четырехэтажного дома в георгианском стиле, светлая и скромно обставленная. Жилище без детей. Широкий арочный проем отделял кухню от огромной гостиной, где высокие створчатые окна выходили на улицу. Я огляделась в поисках Генри, но его нигде не было, как и остальных Ташенов, впрочем. Дил, зная мои предпочтения, протянул мне бокал красного вина, и мы уселись на один из плюшевых диванов.
Какая-то чушь собачья, проворчал Дил.
Я откинула голову на высокую спинку дивана и лениво созерцала происходящее вокруг нас. Сесили Симмонс упорно сверлила нас взглядом.
Терпеть не могу всю эту бредятину о «Божьей воле», не унимался Дил. Ей было всего двадцать девять. Нет здесь никакой «Божьей воли» это была трагическая случайность.
А где ребенок-то? спросила я. Весь день его нигде не было видно.
Дил пожал плечами. Мы потягивали вино, привалившись друг к другу, и я ощущала тепло его тела. Сесили перехватила мой взгляд и стала пробираться к нашему дивану.
Шухер, прошептала я, прикрываясь своим каре.
Привет, Дилан, привет, Джони. Сесили склонилась и, поцеловав нас по очереди в щеку, присела рядом на оттоманку. Печальный день, да?
Ага.
Мне так жаль ее родителей.
Ясно дело.
Она была единственной дочкой среди сыновей.
Ага.
Ты как? Сесили целиком переключилась на Дилана. Это было так смело сесть к ней в скорую.
Дил убрал ногу с ноги и уселся поглубже на диване.
Да ладно. Чего сейчас об этом говорить.
Не каждый решился бы на такое. Наверное, ужасно было?
Честно сказать, я и не помню ничего. Помню только, подумал, что она не должна оставаться одна.
Ого.
Дил наклонился веред, опершись локтями на колени. Без его тепла я сразу ощутила, как в комнате холодно.
Отлучусь в одно местечко, сказала я.
В ванной комнате я долго держала руки под горячей водой, надеясь, что тепло распространится на все мое тело. Голоса гостей за дверью сливались в общий низкий гул.
Я присела на унитаз, чтобы проверить телефон.
В общем чате нашей компашки было сообщение от Джесс:
А мы можем пойти перекусить, пожалуйста!
И СМС от мамы:
Сегодня по телику «Добрый доктор»! «Би-Би-Си Один», в 21:00.
Ручка двери задергалась.
Извините, секундочку! я посмотрелась в зеркало, вытерла остатки туши под глазами и открыла дверь.
Это была Кристиана Ташен.
Здрасьте! выпалила я. Соболезную и сожалею о вашей потере. Мы виделись с Марлой на Новый год. Служба была просто прекрасной.
Кристиана зашла в ванную и захлопнула дверь.
Я поплелась обратно в гостиную в надежде найти дружескую руку, на которую могла бы опереться. Сесили уже сидела рядом с Дилом на диване и хихикала над его разглагольствованиями, прикрываясь ладонью. Следующим в ход пойдет молескин со стихами. Тут я увидела Генри, он разговаривал с одним из тощих старичков. И вдруг меня словно молнией ударило, я поняла, что передо мной совершенно незнакомый человек. У Генри было настолько красивое лицо, что оно часто служило ему непроницаемой маской, но в тот момент некие эмоции явно овладели всеми его чертами. Об этом кричали его глаза, каждая пора его кожи. Что же это было? Я уже собиралась уходить, когда Генри наткнулся на мой взгляд. Он резко вскинул подбородок, словно ретивый конь, подзывая меня. Я одним глотком осушила свой бокал и подошла.
Джони, это мой дядя Лохлан, представил нас Генри.
Здравствуйте, сказала я, протягивая руку.
Старикан проигнорировал мой жест, подошел и поцеловал в обе щеки. От него несло хересом, и какое-то время я чувствовала на коже оставленные им холодные мокрые пятна.
Вы подруга Марлы, не так ли? спросил дядя Лохлан.
Его голос напомнил мне голос моего школьного директора: педантичный, пропущенный через нос.
Хм, да. Правда, скорее друг Генри, но в какой-то мере и Марлы.
Всего лишь друг, а? Старикан пихнул локтем Генри, который, похоже, где-то витал.
Соболезную и очень сожалею о вашей потере, забубнила я. Вы со стороны семьи Ташен или
Боже упаси, гаркнул дядюшка Лохлан. Я брат Крисси.
Ах да, точно! поспешила исправить оплошность я, подумав, что могла бы сама догадаться.
У него были такие же соломенного цвета волосы, как и у Кристианы. Во всем облике не угадывалось даже и намека на ту мягкость и теплоту, которой обладал отец Генри. Я взглянула на Генри ничего общего.