Я иду спать, неожиданно заявила Мириамель.
Она встала и направилась к тому месту, где приготовила себе постель, и Саймон обратил внимание на то, что она постаралась устроиться подальше от него.
Как хочешь. Он не понимал, рассердилась она на него снова или нет. У него часто возникало такое ощущение, когда они обсуждали всякие мелочи. О серьезных вещах говорить было еще сложнее, такие темы смущали и пугали. А я еще немного посижу у костра.
Мириамель завернулась в плащ и легла. Саймон смотрел на нее сквозь пламя костра. Одна из лошадей негромко заржала.
Мириамель?
Что?
Я говорил серьезно в ту ночь, когда мы сбежали. Я буду твоим защитником, даже если ты не расскажешь мне, от чего тебя следует защищать.
Я знаю, Саймон. И спасибо тебе.
Снова наступила тишина. Через некоторое время он услышал тихую мелодию Мириамель что-то напевала.
Что это за песня? спросил Саймон.
Она зашевелилась и повернулась к нему:
Что?
Что ты пела?
Мириамель улыбнулась:
Я не заметила, что стала ее напевать. Она весь вечер звучала у меня в голове. Ее пела мне мать, когда я была совсем маленькой. Я думаю, это песня эрнистирийцев, которая дошла от моей бабушки, но слова почему-то на вестерлинге.
Саймон встал и подошел к своей постели.
Ты мне споешь? спросил он.
Мириамель колебалась:
Даже не знаю. Я устала, и у меня нет уверенности, что я помню все слова. К тому же это печальная песня.
Он лег и накрылся плащом, внезапно почувствовав, что дрожит. Ночь обещала быть холодной, и ветер шуршал в листве.
Пусть ты и спутаешь какие-то слова. Мне было бы приятно тебя послушать.
Хорошо, я попытаюсь. Мириамель немного подумала и запела.
У нее был немного хриплый, но приятный голос.
В Катин-Дэйре жила девушка, начала она. Хотя Мириамель пела негромко, медленная мелодия заполнила всю темную лесную поляну.
В Катин-Дэйре, возле Серебряного моря,Самая прекрасная девушка на свете.И я любил ее, а она любила меня.У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается.Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.Мы встретились, когда осенняя луна сияла в небеВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В серебряном платье и золотых туфелькахОна танцевала и дарила мне улыбку.Когда зимний лед лег на крышиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Мы пели у зажженного камина.Она улыбалась и дарила мне свои губы.У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.Когда весна спала в поляхВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В святилище Мирчи горели свечи,Она дала мне клятву.Когда лето горело над холмамиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,В городе объявили о свадьбе,Но она не пришла, чтобы выйти за меня.У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-Дэйре.Когда вновь взошла осенняя лунаВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Я видел, как она танцевала в серебряном платье,Но ее партнером был другой.Когда зима показала свои жестокие когтиВ Катин-Дэйре, у Серебряного моря,Я покинул городские стены.Это место больше не будет мучить меня.У Серебряного моря дует холодный ветер,Растет высокая трава и всюду лежат древние камни.Там покупаются сердца, а любовь продается,Снова и снова звучит одна и та же историяВ жестоком Катин-ДэйреКакая красивая песня, сказал Саймон, когда Мириамель закончила петь. Печальная. Навязчивый мотив все еще звучал у него в голове, и теперь он понимал, почему Мириамель напевала его, сама того не замечая.
Моя мать пела ее в саду, в Мермунде. Она всегда что-то пела. Все говорили, что у нее необыкновенно красивый голос.
Некоторое время они молчали. Саймон и Мириамель лежали, завернувшись в плащи, и каждый лелеял свои тайные мысли.
Я совсем не знал своей матери, наконец сказал Саймон. Она умерла при моем рождении. Да и отца я никогда не видел.
Я тоже.
К тому моменту, когда странность этих слов проникла в сознание Саймона, Мириамель повернулась спиной к огню и к нему. Он хотел спросить, что она имела в виду, но почувствовал, что она больше не хотела разговаривать.
И он просто смотрел на догоравший костер, который мерцал в темноте.
29. Окна, подобные глазам
Бараны стояли так близко друг к другу, что между ними едва удавалось пройти. Бинабик пел тихую, успокаивающую пастушескую песню, пробираясь через покрытые шерстью препятствия.
Сискви, позвал он. Мне нужно с тобой поговорить.
Она сидела, скрестив ноги, заново завязывая узлы упряжи своего барана. Вокруг нее несколько других троллей заканчивали последние дела, готовясь к началу путешествия отряд принца выступал в Наббан.
Я здесь, сказала она.
Бинабик огляделся по сторонам.
Ты не могла бы пойти со мной туда, где поспокойнее? спросил он.
Она кивнула и положила упряжь на землю:
Хорошо.
Они пробрались через стадо баранов и поднялись на холм. Когда они уселись на траву, перед ними раскинулся лагерь, где кипела работа. Палатки начали складывать еще утром, и сейчас от маленького городка осталась лишь двигавшаяся масса людей и животных.
Ты нервничаешь, неожиданно сказала Сискви. Расскажи мне, что тебя тревожит, любимый, хотя мы уже видели немало печальных событий в последние дни, способных сделать людей печальными на долгое время.
Бинабик вздохнул и кивнул.
Ты права, ответил он. Гибель Джелой суровый удар, и дело не только в ее мудрости. Я скучаю по ней, Сискви. Мы никогда не увидим подобной ей женщины.
Но это не все, мягко сказала Сискви. Я слишком хорошо тебя знаю, Бинбиникгабеник. Ты встревожен из-за Саймона и принцессы?
Да, причина в них. Взгляни я сейчас кое-что тебе покажу. Он разделил на две части свой посох. На свет появилось длинное белое древко, которое заканчивалось сине-серым наконечником.
Стрела Саймона. Глаза Сискви широко раскрылись. Подарок ситхи. Он его оставил?
Думаю, случайно. Я нашел ее среди рубашек, которые сшила для него Гутрун. Саймон взял с собой совсем немного, но захватил мешок с самыми ценными вещами: зеркало Джирики, к примеру, камень с могилы Эйстана и кое-что другое. Я думаю, Белую стрелу он оставил по ошибке. Возможно, вытащил по какой-то причине, а потом забыл положить обратно. Бинабик поднял стрелу так, что она засияла в лучах утреннего солнца. Это напомнило мне кое о чем, медленно проговорил он. Стрела является символом долга Джирики перед Саймоном. Долга, который лежит на мне после смерти моего наставника Укекука и доктора Моргенеса.
На лице Сискви вдруг появился страх, хотя она постаралась его скрыть.
Что ты имеешь в виду, Бинабик?
Он с тоской посмотрел на стрелу:
Укекук обещал помочь Моргенесу. И я взял на себя его клятву защищать юного Саймона, Сискви.
Она сжала его руку в своих ладонях.
Ты все сделал, и даже больше, Бинабик. Ты ведь не можешь охранять его днем и ночью до конца своей жизни.
Тут совсем другое. Бинабик аккуратно спрятал стрелу внутрь посоха. Дело не только в моем долге, Сискви. Саймону и Мириамель уже сейчас в пустошах грозит опасность, и она будет еще более серьезной, если они направляются туда, куда я думаю. Но они также подвергают риску и всех нас.
Что ты хочешь сказать? Ей пришлось очень постараться, чтобы Бинабик не уловил боли в ее голосе.
Если Саймона и Мириамель поймают, то отведут к Прайрату, советнику короля Элиаса. Ты его не знаешь, Сискви, но я про него слышал, хотя лично не встречал. Он могущественный человек, способный безрассудно использовать свою силу, и очень жестокий. Он заставит их рассказать все, что им известно о нас, а это очень много о наших планах, о Мечах, обо всем. Прайрат их убьет, во всяком случае, Саймона, чтобы получить нужные ему сведения.