Ни за что бы она не поверила, что мой сын стал математиком
* * *
Поступить в университет сразу после школы не удалось, и пошёл работать на авиационный завод. Пока кадровики проверяли мои документы и биографию (завод же был военным), месяц работал подсобником бригады каменщиков на строительстве здания прачечной при детском саде. Надо было быстро подавать каменщику в руку кирпичи, раствор лопатой. Так мне это нравилось, как растёт здание, под перестук мастерков, что и сам размечтался стать каменщиков. И стал в первом же студенческом стройотряде
Однажды, всей бригадой, сели после работы выпить. Первый стакан водки в жизни Повело, но домой пришёл сам.
* * *
«Та заводская проходная, что в люди вывела меня». В отделе кадров женщина меня спросила: «А вы кем приходитесь», и назвала мою же фамилию какого-то известного и с солидной должностью на заводе человека. Саня Дойников, мой одноклассник, с которым вместе устраивались, в шутку ответил ей за меня: «Это его дядя». Так благодаря Сане мы с ним попали в самый главный и престижный цех сборочный. И эта случайность повлияла на наши биографии
Десятки самолётов МИГ-21, в разной степени готовности. Сначала только смотрел, как работают другие. Наконец, мне доверили и монтажи. Собирал приборы в закабинном отсеке, стыковал крылья. Однажды, в уже собранном монтаже, уронил гаечку. Оставлять её в самолёте было нельзя. Пришлось разбирать монтаж и снимать все приборы. Нашёл эту гаечку на самом дне. Двойная работа, но урок для меня был большой: всё надо делать предельно аккуратно и внимательно.
Ещё одна моя оплошность чуть не кончилась ЧП. Из цеха меня направили на аэродром, где на самолёте не работал один прибор. Заменил его. Вернулся в цех и скоро хватился: из инструментов не хватает пломбира (на каждый прибор надо было ставить личную пломбу). Побежал со своим зелёным ящиком на аэродром. Мой самолёт уже с гулом выруливает на взлёт. Незакреплённый предмет в самолёте это же снаряд внутри! Бегу наперерез, со стремянкой в одной руке, с ящиком инструментом в другой. Лётчик заметил меня кабина самолёта ещё не закрыта, стал глушить двигатель. Быстро поставил стремянку, снял крышку закабинного отсека вот он, мой пломбир! Хватаю его, закрываю люк крышкой. Кто-то сдёргивает меня со стремянки, бьёт в нос Толпа мужиков сбежалась, ругаются все.
Вечером, после работы, наш бригадир Саша Снегирев налил мне полстакана розоватой «массандры». Так на заводе называли спирт.
* * *
Почти год каждое утро с огромной толпой рабочих иду на завод, в свой цех. Было чувство гордости: я частичка рабочего класса страны. Шла война во Вьетнаме. Наш завод выпустил большую самолётов для защиты этой страны. Однажды в заводской столовой за стол ко мне сели лётчики наш, майор, краснощекий, здоровенный, и вьетнамец маленький, как шестиклассник, щёки впалые. Наш лётчик густо намазал горчицей кусок хлеба, что я с удивлением посмотрел. «Так хоть глаза выпучишь говорит. Вьетнамец ковырял котлетку.
Я тогда вёл статистику, сколько сбивали в небе Вьетнама американских самолётов. Гордился, что и мой труд есть в самолётах для братского Вьетнама. В Википедии написано, что СССР поставил тогда этой стране 150 МИГ-21, вьетнамские лётчики сбили на наших МИГах 165 американских самолётов, потеряли же 65 боевых машин, погибли 16 вьетнамских пилотов.
* * *
Приехал к нам в отпуск брат моей мамы, дядя Саша Клюшин. Полковник, служил в штабе Дальневосточного военного округа. Вечером рассказывал о войне, а воевать он начал младшим лейтенантом, танкистом, под Минском, в 41-м. Как он, раненый, еле выполз из разбомбленного санитарного эшелона, как после госпиталя ещё три раза горел в танке.
Дядя Саша после войны служил военным атташе в Египте и в Греции. После встречи с ним прочитал книгу Константина Симонова «Живые и мёртвые», посмотрел одноименный кинофильм и решил: буду военным историком.
Эта встреча с дядей и книга Симонова стали, как сейчас бы сказали «триггером» в моей судьбе.
* * *
В университет, на истфак, поступил после завода. Студенческая жизнь началась с «картошки». Как-то сразу подружился с Володей Плаксиным и Саней Сорокиным оба деревенские ребята.
На первой «картошке» из всего нашего курса историков с лошадьми умели обращаться только Саня да я. Возили собранную с поля картошку в бурты, потом однокурсники накрывали их соломой. Однажды после работы распрягли лошадей и погнали с Саней верхом. Он скакал впереди, и с разгона влетел в огромную и жидкую навозную яму у скотного двора. Я едва успел остановиться, а Сашка со своей кобылой стали тонуть. Кинул ему уздечку, вытащил, лошадь выбралась сама.
Купались в сентябрьской речке. Сашка смывал с себя навоз, но попахивало от него весь вечер.
* * *
Через несколько дней на той же кобыле по кличке Гаранька вместе с однокурсницей Таней Кокоревой поехали в Румянцево за капустой на щи для нашего курса. На обратном пути, с горы, лошадь понесло вниз, бежит галопом. Кочаны и Танька летят в стороны, постромки оборвались, кобыла хомут ей давил шею сзади выскочила из телеги, держу её на одних длинных вожжах, она скачет, как бешеная, я упираюсь ногами, вожжи не выпускаю. Какие-то мужики сбежались, кобыла скачет вокруг меня, держу её с трудом. Наконец, успокоилась
Какой-то мужик крикнул с восхищением: «Ай-да, цыган»
* * *
Наконец, начались лекции, семинары, коллоквиумы. Интересно, но огромный массив информации переваривать непросто. Ночи за конспектами лекций и учебниками перед экзаменами. Но учёба всё же не на первом месте: влюбился. И опять Маринка Стала моей болезнью на многие годы. И любовь безответная. «Воли моей супротив эти глаза напротив». Всего один раз взял её за руку отдёрнула, как ужаленная. Гордая была Как-то спросил: «Кто твой любимый писатель?» «Куприн», ответила задумчиво. Пришлось и мне его перечитать, а заодно и Бунина.
Лет через 30 с последней нашей встречи набрался смелости и поехал к ней. Знал, что замуж она не выходила, но у неё есть дочь. Звоню в квартиру никаких признаков жизни. «Она не выходит из дома», сказала поднимавшаяся по лестнице женщина. Поговорили минутку с этой соседкой Марина так и живёт одна, дочь её замужем, двое внуков. «Не выходит из дома». Значит, такое здоровье Вспомнил чеховского Ионыча: «Хорошо, что я на ней не женился». Стыдно стало за эту мысль Но она сама выбрала свою судьбу.
Стою в очереди на почте, кто-то трогает меня за плечо: «Валера, привет!» Я повернулся, и обмер. Передо мной стояла седая, постаревшая женщина. Когда-то это была первая красавица нашего курса Представляю, какие же чувства прочитала она на моём лице Смутилась, и ушла. «Значит, и Маринка теперь такая же». Запомню её только юной яркой, черноглазой, с такой милой улыбкой
* * *
Наши преподаватели профессора Соколов, Парусов, Маслов, Седов, Кузнецов, Сперанский, Вдовин, Оржеховский, Садовская, Русинов, «неистовая» Минкина, читавшая историю философии И ещё не один десяток умнейших людей. Всех помню по имени-отчеству. Сколько же они вложили в нас знаний Дали нам классическое образование. Запомнить, переварить всё тогда казалось невозможным. Но всё пригодилось, а главное понимание, что учиться надо всю жизнь.
За 5 лет 50 экзаменов и зачётов. Не все из нас дошли до диплома, из 50 человек на курсе выбыли человек 1012.
* * *
Практические занятия по немецкому языку, фонетика. «Сорокин, вызывает преподаватель, Казакова, Скажите «хоэ» (выше по-немецки, В.К.). «Хоэ» «Мягче, Сорокин» «Хоэ» «Ещё мягче» А сама в это время что-то пишет и не слушает. «Ну, нах» «Вот теперь лучше, Сорокин». Хохот стоял в аудитории в коридоре, наверное, слышно. Саня Сорокин очень любил латынь, выучил десятки крылатых выражений и часто их декламировал, иной раз вперемежку с русским матом. Вадик Грошев однажды на практическом занятии выдал экспромт: «Wir begrussen ihr niht aus fenster zuseen». «А теперь переведите эту фразу на русский». Кто-то из нас перевёл: «Мы приветствуем вас, не глядя из окна». Опять общий хохот