А, кстати, и Акулина очень неплохое имя.
Сама Людмила Ивановна была совершенно уверена, что девочку следует назвать Александрой в честь сына, которого она хотела родить, но вместо этого почему-то родила двух дочек.
Папа бегал по квартире, размахивал руками и кричал, что отцу не имеют права запрещать называть ребенка тем именем, которое он хочет. А хотел папа назвать Аську Катькой.
Эмма Григорьевна не кричала, она вообще редко повышала голос, но тихо говорила, что дочку будут звать Асей, потому что когда она плачет у нее получается а-а-а-ся-а-а-а-ся-а-а
Аська с Чарликом из своих углов удивленно пучили глаза на все происходящее. Первой обычно надоедало Аське. Сначала она усиленно кряхтела, и, если никто этого не слышал, а этого никто, конечно, не слышал, она издавала первый писк. Это было сигналом к боевым действиям для Чарлика, который начинал тихо скулить. Но их совместный тихий скулеж присоединялся к общему шуму лишь как жужжание надоевшей мухи. Тогда Аська разражалась диким воплем, к которому вскоре присоединялся истошный лай верного Чарлика. Тут все прекращали спорить, кидались к Аське, начинали ее успокаивать а Чарлик в это время быстро прятался под диван и молча наблюдал за всеми. В результате Аська снова оставалась без имени.
Так бы Аська, навсегда наверное и осталась безымянной, если бы не Анька дочка маминой подруги Ларисы Александровны. Она была уже взрослая ей было 8 лет. Однажды, играя с Чарликом, она сказала:
А пусть Чарлик найдет ляльке имя.
Тут все уставились на нее и спросили, как это собака может дать имя человеку или вообще кому-нибудь?
А очень просто, объяснила Анька, надо написать на бумажках все имена, которые нравятся, и бросить на пол. Какую бумажку Чарлик возьмет первой, то имя и будет.
Взрослые оторопело смотрели на Аньку и не понимали, почему такое простое решение им раньше не пришло а голову.
Григория Игнатьевича с трудом уговорили поменять Пелагею на Елену, написали четыре желанных имени на четырех бумажках, бросили их на пол и позвали таксу. Чарлик пулей влетел в комнату, схватил первую попавшуюся записку и с ней куда-то исчез. Все кинулись ловить Чарлика. Анька, деловито собрав оставшиеся бумажки, пошла за взрослыми. Вся семья ловила Чарли, а он забился в свой любимый угол под диван и рвал на куски свою добычу.
Все пропало, прошептала Людмила Ивановна, сев на пол, придется начинать сначала. Этот волкодав все сожрал.
Это не волкодав, а такса, заметила Анька, а все имена здесь. Какого имени не будет то и съел Чарлик.
Все опять вытаращились на Анька.
Это не ребенок, а депутат Государственной думы, сказала Эмма Григорьевна, забирая у нее записки.
Ася! радостно воскликнула она, прочитав бумажки Чарлик слопал Аську!
Так Аська стала Аськой.
Спокойной ночи, малыши!
За обедом Аську уже стали сажать за общий стол. С розовым слюнявчиком на шее она важно восседала, болтая ногами, на своем высоком стульчике, неизменно держа в левой руке салфетку Проглотив очередную порцию каши, она тут же вытирала этой салфеткой пухлый ротик. Этому ритуалу Аська не изменяла никогда.
Однажды за обедом Эмма Григорьевна, запихнув Аське в рот очередную порцию пюре, случайно столкнула на пол нож, лежащий на столе. Аська вытерла ротик, уставилась на упавший нож и, ткнув в него пальчиком, невозмутимо объявила:
Нозь упа.
Мама от неожиданности сунула ложку с Аськиным пюре себе в рот. Папа, уронил на пол сахарную кость, которую он всегда грыз пополам с Чарликом. Дедушкины очки упали в тарелку, а из бабушкиного половника, который она держала в руках, на скатерть лился суп.
Она что-то сказала?! очнулся первым папа Петр Аркадьевич.
Кажется там фигурировал нос, ответил дедушка.
Эмма, она что умеет говорить?! прошептала бабушка.
Она сказала, что нож упал, хлопая глазами, пробормотала мама.
Но ей всего 9 месяцев! схватился за голову папа. В таком возрасте ребенок не может говорить предложениями!.
Как видишь, может, заметил Григорий Игнатьевич, доставая очки из тарелки с супом.
Петя, а Гриша прав, почему не может? Так иногда бывает Ну, это раннее развитие пыталась объяснять Людмила Ивановна, которая уже пришла в себя.
А я думаю, что у нее просто не было повода вступать с вами в разговоры, опять вмешался дедушка.
Эмма Григорьевна стала тормошить Аську:
Асенька, киска, что ты сказала? Повтори, пожалуйста, что ты сказала. Мамочка тебя очень просит. Ну, пожалуйста!
Аська посмотрела на нее своими глазками-вишенками и вдруг выпалила:
Неть.
Как это неть, ты не хочешь говорить? Ты что, не будешь говорить? спросил Петр Аркадьевич. И тут Аська сразила всех наповал. Она взяла со стола бутылку с соской и прежде, чем сунуть ее себе в рот спокойно заявила:
Не будесь.
К двум годам Аська могла целый день трещать без умолку и всем давать ценные советы. Сидя на своем стульчике на кухне она торжественно объявляла:
Бабуя, сецясь ты меня покойми.
Асенька, но тебя же я собиралась кормить, удивлялась мама.
Неть, мамоцька, ты юководи пьяцессом.
Как-то Эмма Григорьевна играла на пианино. Вдруг из соседней комнаты раздался Аськин вопль:
Мама, сейцьсь зе пеестань игять ты мне месяесь яботать!
От Аськи можно было ожидать чего угодно, поэтому все сразу кинулись к ней в комнату посмотреть на ее работу и остолбенели. Воткнув в ушки концы трубки, которой бабушка слушала сердце у больных детей, и ухватив Чарлика за хвост, Аська пыталась приставить другой конец этой трубки к чарликиному брюху. Пес жалобно скулил и тщетно пытался вырваться из рук доктора, а Аська приговаривала:
Бойной, вам надо сдеять опеяцию и укой.
Чарлика от операции спасли, а Аське объяснили, что собак нельзя таскать за хвост, даже когда их лечишь.
Особо болтливой Аська становилась, когда ее укладывали вечером спать. Спать Аська совершенно не любила и пускалась на всякие хитрости, чтобы оттянуть это мероприятие, чем доводила всю семью до полного изнеможения. Первым к Аськиной постели посылали Петра Аркадьевича.
Давай спать, доченька, ласково начинал папа.
Давай, охотно соглашалась Аська, закрывала глазки и тихо добавляла: Зякази казьку.
Какую же тебе рассказать сказку? спрашивал папа, не ожидая подвоха.
Пья куецьку ябу.
Ну вот, жили были старик со старухой, и была у них курочка ряба
Нет, не так, тут же встревала Аська, стаик со стаюхой зили у сямого синего моя, а сейцясь надо гаявить зили-били дед да баба и бия у них куяцька яба.
Через десять минут, следуя всем аськиным замечаниям, папа с трудом добирался до конца сказки. Аська лежала с закрытыми глазами. Петр Аркадьевич поднимался, собираясь уйти, и тут слышал:
А тепей закази пья епку.
Папа со стоном падал на стул. На Репку, рассказываемую по Аськиному сценарию, уходило еще двадцать минут, и конец истории, когда на помощь дружному коллективу, вытягивающему из земли заколдованный овощ, прибегала, наконец, мышка, Петр Аркадьевич досказывал заплетающимся от сна языком. Аська примолкала, и папа тихо, стараясь не дышать, выползал из комнаты.
Что это за ребенок! кричал папа на кухне, Эмма, пойми у меня завтра тяжелая операция, мне надо еще поработать, а из-за нее у меня уже нет сил! Если она еще не угомонилась, то справляйся ней сама! Я иду спать!
Аськин папа тоже доктор. Только он лечит не детей, а взрослых и не уколами, как бабушка, а разрезает им животики. Это у папы называется делать операцию. То есть уколы он, конечно, тоже делает, но это, когда уже что-нибудь отрежет. Аська никак не могла понять, зачем надо сначала резать живот, а потом долго-долго его лечить.
Аська, конечно не спала, потому что, когда Эмма Григорьевна приоткрывала дверь, она видела, что Аська, задрав одну ногу на стену, вдохновенно распевает: