Тугрик оказался смышленым зверьком: он заметил, сколь горькие дни переживает Натан, и потому с усердием производил смешные глупости и забавные нелепости.
Все изменилось, когда часы пробили двенадцать.
Шерсть на еноте вздыбилась, глазки сверкнули решительно и сурово. Форточка с треском распахнулась, и в комнату ворвался холодный предгрозовой ветер. Енот лапкой успокоил стихию, и гроза отступила. Он забрался в соседнее с Натаном кресло, обрел величественность и степенно наполнил стопку водкой.
За истинный союз еврея и енота! вознес Тугрик рюмку над ликующей мордочкой. Ну что? Спасем гармонию?
Не дожидаясь ответа, Тугрик распахнул пасть и лихо опрокинул в нее стопку. Уткнулся носом в хвост, и смачно, глубоко втянул воздух черными ноздрями.
А тебе вот так сделать не дано, енот откинулся в кресле, заложил лапки за голову и поглядел на Эйпельбаума чрезвычайно миролюбиво.
Натан не был ни потрясен, ни ошарашен: как-никак ему доводилось встречаться с ангелом и с Кантом. Потому явление говорящего енота не могло поколебать основ мировоззрения Эйпельбаума; не могло и напугать. Натан чувствовал нечто вроде досады: появление в его жизни очередной инфернальной сущности знаменовало крупные перемены. А для перемен нужны силы, которых сейчас у него не было. Эйпельбаум утомленно закрыл глаза.
Не поможет, то ли с сочувствием, то ли с иронией заявил енот. Думаешь, ты галлюцинируешь? Я угадал? Да?
Натан прекрасно понимал: болтливый енот не галлюцинация, а самая кондовая реальность. А Тугрик, глядя на решительно закрывшего глаза Натана, оскорбился.
Ага! Я понял! ушки енота обиженно задрожали, и вслед за ними задрожал от обиды весь Тугрик. Ты думаешь: как же по́шло я стал галлюцинировать! Да? Как низко пало мое воображение! Да? Конечно, я не Кант тебе! Возможно, я даже не ангел, я и это допускаю! Тугрик успокоился так же внезапно, как рассвирепел, и заговорил с некоторой фамильярностью: Друг мой! Тебе очень повезло, что пришел именно я! Знаешь, порой откровения приходят через таких жутких существ! В таких непристойных пространствах, в таких похабных обстоятельствах! Даже если мы с тобой сейчас крепко выпьем, мне не хватит бесстыдства о подобных явлениях тебе рассказать! И не проси, Нати
Тираду енота прервал треск будильника. Тугрик от неожиданности подскочил и опасливо обернулся: часы показывали половину первого.
Зачем тебе ночной будильник? обратил он к Натану недоуменную мордочку, и Эйпельбаум вступил с ним в диалог, что стало его первой магической ошибкой.
Напоминает, что спать пора.
Тугрик прикрыл глазки и левой лапкой посчитал пульс на правой. Убедившись, что инфаркт от возмущения его миновал, енот заговорил быстро и сердито:
Спать?! Тебе пора спать?! Ты невероятный! Ты, а не я! Ты что, сейчас побредешь к кровати? В этих жутких тапочках? И заснешь? И захрапишь?! Натан!..
Эйпельбаум вздохнул. Был в этом вздохе элемент тоскливой самокритики, но энергии по-прежнему не было.
Все у тебя шиворот-навыворот, все с ног на голову! глазки енота возмущенно сверлили Натана, не теряя при этом огненного любопытства. Будильник у тебя звонит, чтоб напомнить: пора спать! Где такое видано?
Эйпельбаум почти не слушал Тугрика. С неуместной и какой-то горькой нежностью он поглаживал скатерть. Проницательный енот угадал подтекст этого жеста: Натан вспоминал прикосновения к утраченной возлюбленной. Или делал вид, что вспоминает? Но зачем устраивать спектакли перед зверем? Резким движением енот прервал поглаживание скатерти, и Эйпельбаум почувствовал, какая мощь заключена в лапках Тугрика. Натан собрал всю силу воли, иссякающей под нажимом енота, и произнес:
Я не готов. Я слишком кажется, он хотел сказать «страдаю», но все же не стал изливать душу перед первым встречным енотом.
Тугрик вознес к люстре невнятную, но свирепую молитву. Подскочил к холодильнику, достал банку маринованных томатов и метнулся вместе с ней обратно к столу, возмущенно бормоча: «Не готов он Он не готов!»
Я снова должен выпить, объявил енот, а то ведь ты Наваждение, а не человек! Эй! Я чудо! Понимаешь? Чу-до.
Эйпельбаум кивнул. С прискорбием.
Енот выпил. В одиночку.
Знаешь Натан хотел начать издалека и вежливо, но понял, что и на это у него нет эмоциональных сил. Давай ты пока Давай ты помолчишь недельку хотя бы? И посидишь вон там?
Натан указал в угол кухни. Енот обернулся, увидел пустую коробку из-под телевизора и перевел взгляд на указательный палец Эйпельбаума.
Благодари Будду, что я сейчас не вполне енот. А то бы я вцепился в твой обнаглевший палец!
Кусай, Натан смиренно поднес палец к пасти Тугрика.
Хорошо, Натан, улыбка енота стала коварно-сладкой. Иди и спи. Только смотри сны повнимательней. Может, что важное увидишь. А я и правда
И енот, махнув пятьдесят грамм и закинув в пасть три помидора черри, юркнул в коробку.
Натан, облегченно вздохнув, перекрестился, но вспомнил, что никогда не был христианином. Поднял взгляд на «люстру прозрения». От нее помощи ждать не приходилось, да и в прошлый раз озарение слишком дорого далось Натану. Перевел взгляд на письмо далай-ламы, лежащее на столе, и самоназидательно произнес четыре благородных истины, которые запомнил наизусть: «Существует страдание. Существует причина страдания желание. Существует прекращение страдания нирвана. Существует путь, ведущий к прекращению страдания великий восьмеричный путь».
Произнеся четыре истины, Эйпельбаум затосковал так глубоко, так по-русски, что руки сами потянулись к водке.
А я ведь тоже не буддист теперь, раздался из коробки приглушенный голос енота. Знаешь, каким безмятежным я был в Гималаях? Я ведь там не мог разговаривать Потому что не видел в этом смысла, поспешно добавил Тугрик. Там не умел говорить, а здесь замолчать не могу. И мыслю, мыслю, мыслю Неудержимо!
Он высунул из коробки нетерпеливую мордочку.
Кто виноват? Что делать? Когда я был буддистом, я отвечал на эти вопросы однозначно: никто и ничего. Но сейчас! Здесь! В Москве! В России! усики Тугрика вдохновенно задрожали. Я исполнился таким беспокойством, такой всемирной отзывчивостью, такой верой в невозможное! Исполнись и ты, а? Мы! Мы с тобой! Енот выпрыгнул из коробки и вскочил на стол, разбив две тарелки. Мы разыщем ответы! И начнем действовать! О, как мы начнем действовать задрожит земля! Я желаю деяний, а не созерцаний! Страстно желаю. И пусть прахом идут четыре благородные истины! И восьмеричный путь туда же! Отрекаюсь! и енот сделал лапкой величественный отвергающий жест, словно кто-то незримый предлагал ему корону.
Н-дааа, протянул Натан. Удружил далай-лама Слезь-ка со стола. Ну пожалуйста! Чего ты хочешь?
Енот начал спуск на пол. Натану показалось, что Тугрик намеренно сделался адски неуклюжим: передними лапками держался за краешек стола, а задними, не достающими до пола, беспомощно сучил в воздухе. Эйпельбаум а что ему оставалось? нехотя помог еноту. (Стоит ли говорить, что это была его очередная мистическая ошибка?)
Тугрик встал напротив Эйпельбаума и возвестил:
Ты оставил достаточный след в истории мирового секса, Натан. Пришла пора оставить след в истории отечества.
Енот вдруг обнял Эйпельбаума за ноги и прошептал, уткнувшись в его колени:
Я как приехал сюда, как только границу пересек, так меня всего будто холодом обдало, потом в жар бросило, и чувствую, кожей и даже шерстью чувствую горе, горе по всей этой земле, горе и несправедливость И края нет ни этой стране, ни ее страданию
Эйпельбаум прикрыл рукой глаза: закрытых век уже было недостаточно.
Спаси Россию, Натан.
Вяло улыбнувшись, Эйпельбаум отнял руки от глаз и погладил Тугрика.