Вокруг испуг и смрад горящей серы
Пусть не поэтом
Здесь что думал сказать это подвиг почти,
Нам бы сделать ещё хоть что-то.
Только всё на прослушке (и ты учти)
Выявлять это их работа.
Исподлобья взгляд, нас ничто не ждёт,
Мы в бараках, вокруг охрана.
Ждали вот он век золотой идёт,
А пришёл отмороженный, сраный.
Одобрения шум, единение масс,
Безразличие тех, кто умнее.
Разве пара-тройка нашлась среди нас,
Зная, что промолчать больнее.
Осмелев, голос подняли, закричав:
Люди вас обманули, грабят
Ну а те, кого защитить хотят
те молчат,
Или ложью себя похабят.
Скоро четверть века ми́нет уже,
Как безвременье наступило,
Когда волю и совесть забрали себе:
«Гопота с подворотни дебилы».
Ты не бойся, не верь, ничего не проси
Если больно терпи без звука.
Пусть поэтом тебя не зовут прости,
Лишь бы не называли сукой.
* * *
Небесный дирижёр готовит свой оркестр,
Внизу устали ждать и нет свободных мест.
Достали инструменты оркестранты,
Листают ноты, поправляют банты,
Переговариваясь, смотрят на него.
Неповторимого и строгого того,
Который всё начнёт, взмахнув десницей,
И полетит по небу в колеснице,
И зазвучит мелодия дождя
Такая дивная и разная всё время.
Ни выучить, ни повторить её нельзя,
Без изменения лишь основная тема,
Потоками воды сбегающая вниз.
Не жанр, а так причудливый каприс,
Фантазиями автора навеян.
И дело не в гармонии, размере,
А в том, как мы его услышим,
Как он звенит и разбегается по крышам.
Не тот, который моросит уныло,
А на душе и зябко, и постыло,
А дождь-оркестр симфонией гремит,
Литаврами грохочет и дрожит,
Гудит фаготом водосточных труб,
И откликается прикосновением
к свирели
чутких губ.
Кого-то он баюкал, нянчил и покоил,
Кого-то разбудил и дал энергии прилив,
Усилив ритм и тон и выделив мотив,
Акцент усилил барабанным боем
Потом аккордеона дышащие звуки,
И замер дирижёр, и опускает руки.
И пробегают струйки по стеклу,
К которому прижмусь, лицом прильну,
Чтобы услышать шёпот кастаньет
И всё затихло, и сошло на нет
* * *
А ведь я тебя родил и вырастил
От большой любви, не из милости.
Создал образ и сваял во плоти,
И в этот мир выпустил
прости.
Здесь наивная и чистая душа
Полной грудью не сможет дышать,
А говорить, то что думает,
Станет только тот, кто безумен
или безудержен
В том, что сделать что-то пытается
И от равнодушия задыхается,
И удивлён, и досадой мается
А вокруг либо стена тупости
Либо животный хохот от глупости,
Выражающей общее мнение,
Которое усиливается с появлением
Желания сохранить баланс,
А может, всех загоняет в транс
Всеобщего одобрения и восхищения
поклонения.
И мне не изменить ничего, не сломать
нужно время
И можно лишь надеяться, ждать
какого-то
изменения.
И больше нечего сказать и добавить,
И не уберечь уже, не избавить,
И не оградить от этого срама
и не спасти,
И хоть я не виноват ни грамма,
И такая всей жизни драма
Я всё равно говорю:
прости!
Я и Пастернак
Я вышел из вагона на перрон,
Меня встречали с духовым оркестром
Прям как героя, прям как вип-персон.
Кружилась голова, покрыта фетром,
Полы пальто распахивались ветром
И всё как наяву, и вроде бы не сон.
Носильщик подхватил мой чемодан,
С улыбкой глядя на меня, как школьник
Я поискал в кармане, вынул «стольник»,
В другом платок и мелкие монеты,
Помятые трамвайные билеты
Где карты, портмоне? одни вопросы.
В нагрудном в портсигаре папиросы,
Очки в футляре из простой резины
И зажигалка с запахом бензина
(Курить я бросил, что за чертовщина?!).
Народа нет Носильщик у такси
Мой чемодан на землю опустил.
Я дал ему купюру из кармана.
Он на меня взглянул, оторопев:
«Такую сдачу и на день не дали плана»
(Он по червонцу у коллег собрал у всех).
Я сел в машину, не сказав, куда поеду
(А время на часах как раз к обеду),
Однако мой водитель за баранкой
С шутливою обычной перебранкой
Уверенно довёз и счётчик отключил.
Ему я мелочи с опаскою вручил,
Сказав спасибо, вышел из машины.
Он сам открыл багажник, вынул чемодан
И, что-то ловко отсчитав на сдачу,
Мне пожелал здоровья и удачи
И завизжали по асфальту шины,
И был таков (не гадан и не ждан).
Иду уверенно, как будто я здесь был
И подхожу к красивому подъезду
(одной высотки),
Что на улице Партсъезда
Вот только номер почему-то позабыл.
В парадном полумрак и пахнет луком,
На каждой двери до пяти звонков.
Как всех они будили резким звуком,
Потом, освобождаясь от оков,
скрипели двери,
А увидев и проверив (кто позвонил),
цепочку сняв,
Распахивались полностью
и, запустив меня,
С привычным лязгом
закрывались на засов
Вошёл, не вижу, кто стоит в передней.
Или ушли уже, оставив одного?..
Нащупал выключатель, щёлкнул что за бредни
Один, и рядом, правда, никого.
Лишь кот, задравши хвост, о ноги трётся.
Вдруг голос: «Папироски не найдётся?»
Смотрю субъект в очках и в майке из сатина
И в брюках из потёртого поплина
Взъерошенный с похмелья мужичок.
Одна рука висит (последствия «удара»)
И запах чеснока и перегара
На майке красный с Лениным значок.
Отдал всю пачку и шагнул вперёд,
Куда идти сам чёрт не разберёт
(Ещё и кот прохода не даёт).
Вот дверь направо мне знакома вроде
Казалось, здесь бывал и при народе:
Стихи читал, курил и пил портвейн.
Крутился возле ног какой-то Рейн,
Ахматова стояла с сигаретой,
Есенин пьяный и почти раздетый,
В меня вцепившись, что-то говорил,
И я его отчаянно журил
Чёрт, что со мной?.. Совсем не понимаю
Шагнул я в комнату, снял шляпу, а снимая,
На зеркале остановил свой взгляд.
И что я вижу? Мне мерещится: свят, свят
А в зеркале стоит чужой мужчина
(С улыбкой руки уперев в бока),
Довольно молодой лет сорока:
Высокий, видный, с крупными чертами
На вытянутом, рубленном лице,
С волнистыми густыми волосами,
С морщиной между тёмными бровями
(А мысли о зазнайке-гордеце).
Я посмотрел на ноги, отвернулся,
Себя за нос подергал, обернулся.
«Кто в зеркале?» возник тотчас вопрос.
И вот ещё то ли вокруг всё меньше стало,
(А может, мне очков не доставало),
А может, я значительно подрос?..
На кресло кинул шляпу, снял пальто,
Стою в костюме старого покроя.
Задумался А может, я в запое
А может, шутит или дурит меня кто?..
Потом ещё взглянул и враз обмяк,
Комок во рту и задрожали ноги
Ведь в зеркале ведь это Пастернак,
О Боже! Что со мною происходит?..
Так, значит, здесь я с ним,
А он со мною там?..
И ходим друг за другом по пятам:
Страдаем, любим, ссоримся, едим
Наверное, моё второе Я
Смеётся и со мною хороводит.
Или злодей тупой меня изводит,
Играя на границе бытия
И мира параллельной жизни с нами
Нам не понять: ни веры, чувства, знаний
Не хватит, чтоб подумать, оценить
и описать стихами,
И что скрывается за фразами, словами,
И по кому не будет колокол звонить.
* * *
Чашка кофе и первая сигарета,
Ты в кровати и ещё не одета.
На столе наброски лёгкие, осторожные,