А вы так мне и не дали адреса, куда я должен буду послать газеты и журналы.
Ах, сейчас! У вас есть с собой карандаш? Благодарю вас.
Она написала несколько на своей карточке. Я прочел:
Anna Kropotoff.
Monza, via Beretta, Albergo del Re, 147.
О, это верно большая гостиница, где вы стоите? Я тоже призадумывался, где мне остановиться.
Почему вы думаете? засмеялась она.
Очень странна была ее улыбка. Губы улыбались, а глаза смотрели по-прежнему печально, не меняя своего выражения.
Как же сто сорок седьмой номер?
Нет, вы пожалуйста не думайте этого. Гостиница самая крошечная и чисто итальянская. Там всего девять комнат; но они для пущей важности начинаются с номера сто сорок второго. Это из самых дешевых «albergo», какие я только могла найти. Вы знаете, что я плачу? Пять франков за все. Тут и комната, и прислуга, и завтрак, и обед, и даже освещение.
Послушайте да это чудесно. Я непременно перееду.
Если вы хорошо говорите по-итальянски, с вас возьмут то же. Как вы владеете языком?
Cosi-cosi (так себе).
Ну если «cosi-cosi», так заплатите шесть. Причем обманувший вас на один франк хозяин сам себя будет считать величайшим разбойником и плутом. Скучно только немножко у нас. Почти никого никогда нет. Правда, недавно стояли итальянские артисты. Даже из знаменитостей.
Вот тебе и на. Из знаменитостей в таком отеле?
О, когда не поют, они очень экономны. В чашке кофе себе откажут, а вниз есть завтрак ценой в одну лиру являются в бриллиантах. Это по утрам. На женщинах серьги, брошки, вся ювелирная выставка, на мужчинах перстни, браслеты. Противно. И притом все они какие-то лакированные. Смотрят на вас так, будто они вас этим осчастливливают. Ну, вот мы и приехали.
Направо и налево тянулись высокие дома Монцы; вдали из-за них едва-едва я видел какие-то дивные купола и колокольни, чудно рисовавшиеся на темном синем небе.
Так вы не забудьте вашего обещания! поднялась моя спутница, подавая знак кондуктору остановить конку.
О, нет! Завтра же вы получите.
Не знаю, как и благодарить вас. И, не подавая руки, она поклонилась и вышла. Стройная фигура ее еще раз мелькнула вдали, когда «трам» въехал на средневековую узкую улицу и встал. Я вышел, болтая со своими спутниками.
Странное впечатление оставила во мне моя новая знакомая.
«Что за тип?» думал я, вслушиваясь на память в ее печальный голос. Ее манера говорить, мысли, которые она облекала часто в изящную форму, заставляли думать, что на сей раз судьба меня натолкнула на далеко недюжинную личность. Я любовался ее движениями и приемами. Свое, более чем скромное, черное платье она носила с таким достоинством, сама печаль этих черных южных глаз так шла к ней! Рядом с этим то и дело вскользь мысль о смерти Точно тоскливая тема, проникавшая всю музыкальную пьесу.
Устала жить, или жизнь разбита?
Когда же было устать? Еще и тридцати лет нет?
Я оставался довольно долго в Монце; ходя по ее улицам и любуясь на остатки далекого прошлого, как вдруг на одном повороте столкнулся с Кропотовой.
Неожиданность! И очень приятная! проговорил я.
Не думаю, улыбнулась она.
Почему?
Я скучная. Да и оторвалась как-то от всего. Главное от всего русского.
Вы говорите, что давно не слышали русского слова. Но вы ведь читаете русские книги?
Нет. Первое время я покупала лейпцигские издания, просмотрела все, теперь и этого не достать.
Но зато переписываетесь с родными? как будто без всякого намерения уронил я.
Она вздрогнула, повела на меня взглядом пристальным и в тоже время тревожным. Я понял, что дотронулся до больного места.
Родных у меня нет, я совсем одна. Никого позади и никого рядом. Пустота кругом такая.
Отчего же вы не вернетесь домой? Впрочем, виноват, может быть вы
Эмигрантка? О нет! прервала она меня. Так закисла, по русскому обычаю. Жаль оставить Италию, приросла к ней сердцем, шутила она. Вот вам новый литературный тип, разгадайте-ка, чего дурит барыня?
И разгадывать не стану, сама скажет, если захочет.
А вы значит привыкли, как это в Петербурге и Москве делается. Чуть скучающая дама увидит писателя, сейчас же первым делом глаза закатит, а потом: «Ах, если б вы знали Моя жизнь это такой роман!» Случалось вам, верно, не раз слышать это.
Бывало, засмеялся я. И все-то романы в том и заключаются ведь, что скучающая супруга наградит своего толстого мужа рогами и считает себя необыкновенной особой.
А еще чаще, что и рога она наставила только в воображении. Вы думаете нет таких? А потом рассказывает. Я слышала, что разговаривать о грехах даже приятнее, чем делать их.
«Нет, не это!» откинул я уже было слагавшуюся у меня идею «разбитой жизни».
Настоящие романы, романы действительности не такие. Они насмерть бьют. А если и уцелеешь, так останешься искалеченным! Да как еще! Как надорванный: каждое дыхание с болью да с натугой.
Я не показал вида, что придаю какое-нибудь значение ее словам, хотя красные пятна на ее щеках разгорелись, а вокруг рта легла глубокая синяя полоса. Она закашлялась и поднесла к губам платок, на котором осталась кровь. И кашляла она трудно: на шее жилы точно синие шнурки проступили, грудь колыхалась вся.
Вы верите в безвыходные положения? спросила она.
Нет. По чистой совести скажу вам, таких положений не знаю. Нам сегодня они кажутся безвыходными, потому что, отуманенные или горем или страстью, мы недостаточно ясно видим перед собою. А завтра может принести с собою спасение.
Какой вы счастливый человек! уже с некоторой завистью проговорила она.
Вот тебе и на! Как это счастливый?
Так! Значит у вас никогда еще настоящего горя не было Да что это, в самом деле, я завела такой похоронный разговор
Не всегда же вы такая. Но я, может быть, увижу вас иною.
Разве вы действительно хотите сюда приехать?
Да. Монца мне очень нравится. Зелень, прохлада, сады! Этот грандиозный Ламбро под мраморными мостами. После Милана ведь чистый праздник подышать здесь не отравленным, а почти деревенским воздухом.
Надеюсь, что вы не у нас остановитесь?
Именно, в знаменитом Albergo del Re, считающим свои номера с номера сто сорок второго.
Напрасно, там все так убого, так жалко! Голые стены, каменные полы.
Зато дешево. И притом, вы сами говорили, много солнца.
И тараканов.
Еще одним воспоминанием о родине больше.
А другое какое же? Впрочем, я заболталась с вами. Мне ведь давно пора, я и так уже опоздала.
Она хотела, по-видимому, подать руку, но раздумала и, приветливо кивнув мне, быстро пошла в противоположную от меня сторону.
Странная какая! вслух проговорил я и пошел куда глаза глядят, любуясь и голубой полосой неба наверху и красивой оригинальностью этого города.
В Милане, куда я вернулся, был какой-то народный праздник. На другой день в Dal-Verme, первом после «Скалы» театре, в последний раз пела Миньону Ферни-Джермано. На третий и на четвертый ничего не случилось, но я как-то позабыл о своем обещании, на пятый не вспомнил о нем, а на шестой меня потянуло к морю, в Геную. Расстояния тут короткие. Четыре с половиной часа, и после жаркого, душного Милана, перевалив Апеннины, вы дышите нежной и оживляющей brezza ветерком с моря, ласковым как прикосновение локона любимой женщины, тихим, как ее сонный лепет, в котором вы скорее сердцем, чем ухом, отгадываете свое имя.
Дивно хороша была морская даль, сливавшаяся с небом, так что смутные силуэты каких-то судов казались совсем воздушными, скользящими по лазури небесной, точно они вышли из тех облаков, медленно и лениво таявших посреди напоенного солнечным светом простора. А тут на помощь морю и небу пришла южная песня, родившаяся свободной волной и, как вал в берега, бьющаяся в ваше сердце с какой-то неразгаданной, но гармоничной мольбой С южной песней улыбнулась южная красота До Монцы ли с ее отшельницей было!..