Станислав? переспросила Катя.
Да. Точно Станислав.
ХмТак альбомы выпускные надо посмотреть, может, узнаете его. Где у вас альбомы хранятся?
Там, Катенька, в спальне, на шифоньере в коробке от новогодней ёлки. Только аккуратно доставай, стул уже сто лет не знал ремонта, весь шатается.
Катя вернулась на кухню с толстой стопкой школьных альбомов и фотографий разных лет.
Станислав, говорите? Помню я одного Станислава, на год старше меня учился, была с ним у меня одна история. Но, судя по вашему описанию, вряд ли это он. Тот Станислав сейчас, наверное, где-то в Москве стольной, ходит по дорогим бутикам, ест в шикарных ресторанах. Но давайте всё-таки с него и начнём. Мало ли Это был выпуск, сейчас скажу, тысяча девятьсот девяносто четвёртого года. Ищем.
Вера Сергеевна, надев очки в толстой пластмассовой оправе, внимательно вглядывалась в каждую фотографию найденного альбома выпуска 1994 года. Из глубины чёрно-белых фотоснимков далёкого беззаботного прошлого смотрели наивные глаза будущих врачей, учителей, военных, инженеров отличников и хорошистов, добрых и дерзких, таких близких и уже таких далёких.
Ну, узнаёте Станислава? нетерпеливо спросила Катя, уже тянущаяся пальцем показать его фотографию. Вот. Станислав Воскресенский, тот, про которого я вам говорила. Узнаёте? Он или нет?
Ты знаешь, Катенька, очень похож, наверное, он. Но я не уверена, тягуче и задумчиво протянула Вера Сергеевна. Давай мы с тобой поужинаем, а я посижу, посмотрю повнимательней, подумаю. Тут ведь так просто и не скажешь. Воскресенского я вспоминаю. Тихий такой был мальчик, худенький, личико маленькое, светящееся, фотография этого не передаёт. Кажется, в футбол играл, помню, что постоянно его отпрашивали с уроков на какие-то соревнования. А этот, что приходил, не такой. Черты грубые, суровые, взгляд тяжёлый, угнетающий. Неужели жизнь могла так человека изменить?
А другие Станиславы в нашей школе ещё учились?