Может быть, ответила Даша. Я не знаю.
Ты скажи, если бы не ребенок, ты хотела бы прийти?
Ага.
Вот и приходи. Обязательно приходи, слышишь?
Соня начала возиться и поднывать.
Что это она у тебя? спросила Лиза.
Может, голодная, может, холодно ей.
А как ты ее понимаешь?
Методом проб и ошибок. Даша вынула дочку из коляски и принялась ее укачивать. Ты же, например, свою кошку понимаешь, хотя она и не говорит.
Сонины щечки были холодными. Лиза погладила Соню по ножке.
Правда, хорошая такая, словно куколка.
Конечно, ты у меня очень хорошая, сказала Даша Сонечке. Самая лучшая девочка на свете.
Пока Даша качала Соню, Лизе позвонил отец, и она ушла. Даше показалось, что с облегчением. Она посмотрела ей вслед: Лиза уходила быстро. То ли ее действительно ждал отец, то ли не знала, как отделаться от Даши.
Соня, почуяв, что мама отвлеклась, по-настоящему раскричалась, и так, что Даше пришлось почти бегом катить коляску домой. Пока они ехали быстро, Соня повизгивала, а когда остановились на светофоре, то завыла сиреной.
Пожилая женщина, упакованная в пальто от шеи до лодыжек, похожая на Дашину учительницу физики, нагнала их, легко, будто само собой разумеется, отодвинула Дашу от коляски и, подняв полог, наклонилась над Соней.
Ну что же ты так кричишь, ну что же ты так плачешь, что случилось с такой замечательной деткой? заворковала она мягко, будто рассказывала сказку. Наверное, мама тебя не покормила вовремя? Наверное, тебе холодно в такой легкой шапочке? Ты моя бедная! А ты посмотри, она обратилась к Даше уже нормальным голосом, у ребенка уши голые. Шапка сползла, все уши наружу. Да и шапка для красоты же куплена, не для тепла.
На секунду Даше почудилось, что эта посторонняя безумная тетка готова выхватить у нее коляску и покатить к себе домой. Женщина уже пыталась самостоятельно шуровать внутри, поправляла на Соне шапочку и байковое одеяльце. От того, что чужие руки прикоснулись к Сонечке, Дашу бросило в жар. Она едва сдержалась, чтобы не вырвать коляску силой.
Ей же сквозит, не понимаешь, что ли? Знаешь, сколько я отитов видела у таких маленьких? Заморозила ребенка. Конечно, она у тебя кричит. Малышка плачет, сердце кровью обливается, а ты даже на руки ее взять не можешь. Как будто ты ей не мать.
«Вы что? Это моя сестра», хотела ответить Даша, но вместо этого развернула коляску и сказала:
Мне пора ее кормить.
Кого она обманет? Ей снова казалось, что все женщины вокруг нее по умолчанию знают правду: видели Дашу в клинике или в роддоме или слышали про нее от мамы, от Тамары Ивановны, от кого-нибудь из школы. И что она одна в толпе наглых, вездесущих, громогласных женщин, каждая из которых точно знает, что и как делать правильно, как жить верно, а как нельзя, и от их коллективного знания не спрятаться и не скрыться.
Могла бы и спасибо сказать! донеслось ей в спину. Молодежь! Что, в интернетах ваших ничего не пишут про вежливость и благодарность?
Даша сделала вид, что ничего не услышала, и ускорила шаг.
Дима вернулся домой в половине восьмого. Даша, как и утром, кормила осоловевшую Соню, лежа на диване. Тамара Ивановна на кухне смотрела сериал про больницу и жарила котлеты. От запаха лука по всей квартире Дашу мутило. Она не выносила лук, особенно в сочетании с мясом, а Тамара Ивановна, как назло, верила в лук как в средство от всех болезней и щедро строгала его во все блюда.
Ты долго, прошептала Даша, увидев Диму. Где был?
Он бросил в угол спортивную сумку и ехидно ответил:
В библиотеке.
Врешь!
Четыре пары, потом тренировка, потом надо было пересечься кое с кем.
Тебе так уж обязательно ходить на эти тренировки? И пересечься, наверное, можно было в другой день? Я тебя жду, твой ребенок тебя ждет.
Дима в уличных джинсах лег с ними на диван, обнял одновременно Дашу и Соню, провел большим пальцем по Сониной щечке и спрятал лицо в Дашиных волосах.
Как тут мой Сочень поживает?
Ты бы переоделся сначала, сказала Даша. В уличной одежде, руки не помыл, ребенка хватаешь.
Она бы хотела говорить ему совсем другое, и чувствовать она тоже хотела другое радость от того, что он наконец пришел. Но теперь в комнате стало тесно и душно, Димкина рука лежала тяжестью на ее боку, пахло от него спортивным залом и отчего-то ненавистным луком, он был слишком рядом, его было слишком много. Он целый день занимался интересными делами, ходил на волейбол, общался с людьми, умеющими говорить, с людьми, для которых он был своим, и Даша отчаянно ему завидовала. И пусть бы он ходил в уличной одежде Даша не боялась микробов. Но он выглядел так, словно был готов прямо сейчас уйти в нормальную жизнь.
Я что, не могу спокойно домой прийти? громко зашептал Дима. Где был? Что делал? Почему не звонил? Могу я просто отдохнуть или нет? Мне еще к семинару готовиться. Я все понимаю, но и ты тоже пойми!
Он был тысячу раз неправ, но Даша не хотела ссоры и еле сдерживалась, чтобы не закричать.
Ты не забывай, я тоже устаю, сказала она.
Гулять ходили?
Да. Дим, ты переоделся бы все-таки.
Я купил всем эклеры, вспомнил он и пошел в коридор.
А хлеб в этом доме никто не купил? закричала с кухни Тамара Ивановна.
Я схожу! закричала в ответ Даша.
Рядом было несколько магазинов, но Даша выбрала торговый центр, что подальше. Она купила полукруг ржаного и батон и поднялась на фуд-корт, на самый верхний этаж. Даша часто после школы сидела здесь с компанией и теперь надеялась встретить хоть кого-то. Она взяла кусок пиццы, колу и села за столик на одного.
Дважды позвонила мама Даша не ответила, потом принялся названивать Дима, и тогда она вообще отключила телефон. Есть, не заглядывая в телефон и не болтая, было странно и не очень вкусно. Дашу окружали счастливые люди они были с друзьями, могли сидеть здесь допоздна, их не дергали звонками каждую минуту, они могли пойти в кино (Даша полгода не была в кино), или по магазинам, или просто гулять. Даша снова почувствовала, как сильно отличается от них. Не внешне. Но ее как будто выкинуло из привычного круга нормальных людей, и теперь оставалось только смотреть на них со стороны.
Надо было торопиться, но она все-таки заскочила в «ЛЭтуаль», чтобы брызнуться духами и купить бальзам для губ в подарок Лизе. По дороге домой она останавливалась и вдыхала с запястья прохладный жасминовый аромат.
А прежде чем зайти домой, Даша еще несколько минут стояла на лестничной площадке. Она ни о чем не думала, просто стояла, пока могла еще чуть-чуть побыть Дашей, а не мамой, не «твоей Дашей», не «Дашей-ты-что-так-долго-тебя-только-за-смертью-посылать».
Глава вторая
Пять недель
Осень была теплой и ароматной, как спелая тыква, почти до последних дней октября. Даша таскала летние кроссовки, не застегивала куртку, а на большой перемене выходила с девчонками посидеть на стадионе и вовсе без нее солнце не давало замерзнуть. Все изменилось в один день, а точнее, в одну ночь: когда утром Даша спустила босые ноги на пол, она словно ступила в августовскую речку.
Даша, надень под джинсы колготки, сказала мама, наматывая на шею огромный клетчатый шарф.
Колготки! Под джинсы! Дашу аж передернуло.
У меня от них ноги чешутся!
Странно, у меня почему-то не чешутся. Надевай, лето кончилось.
Даша колготки надевать не стала, но, посмотрев в окно, вместо сетчатых кроссовок обула грубые осенние ботинки. Уже на лестнице она почувствовала, что даже через носки они натирают пятки. Особенно правую. Хорошо, что до школы недалеко.
Она выбежала из подъезда и едва не упала поскользнулась на ступеньках, покрытых едва заметной снежной пудрой. Даша поглубже спряталась в куртку: ветром хлестнуло по лицу, холодом обдало открытые лодыжки. Тонкая ледяная корка на асфальте приятно хрустела под ботинками, и Даша специально шла так, чтобы хруста было больше, ей казалось, что и воздух дымчатый, мерзлый тоже скрипит. Так странно: когда приходит зима, тебе сначала очень-очень холодно, всегда холодно, и на улице, и дома. А к середине декабря уже привыкаешь и в минус двадцать гуляешь как ни в чем не бывало. Иногда даже и без шапки.