Этот? У меня есть лучше!
Другого не надо, сказал Ланс. Спасибо.
Он съел еду и выпил чай, не чувствуя вкуса. Расплатился и пошел обратно в казарму. Королева смотрела ему вслед, и только поэтому он не сутулился на холодном воздухе.
Роза лежала в нагрудном кармане. Он боялся ее помять.
Он спрятал розу под обложку «Илиады», подаренной Тетей-хелен. Когда кошмары повторялись, он садился и смотрел на него. Если бы все шло так, как должно было идти, он бы не встретил Королеву. Значит, оно того стоило.
Он ложился и повторял: «Стоило, стоило, стоило», пока слова не сливались в одно, теряя смысл, и дремота не смыкалась над ним, как темный пруд.
Потом кончились два месяца на сборном пункте, их посадили на «Мотыльки», и Ланс забыл обо всем.
Он даже не представлял, что такое возможно.
В «Мотыльке» можно было кувыркаться по всему небу. Можно было скользить вниз головой, повиснув на стропах, мотор, конечно, глох, но тут же заводился заново, стоило перевернуться обратно. Можно было войти в вертикальный штопор и сотни метров камнем падать вниз, а потом толкнуть дроссель вперед и ты делаешь два поворота через крыло и опять летишь параллельно земле. «Золото, а не птички! говаривал инструктор. Как вы о землю ни колотитесь, оболтусы еще ни одно крыло не отвалилось!»
Ланс научился надвигать очки, чтоб не слепнуть от слез, и заматывать лицо шарфом, чтоб не задыхаться от встречного ветра. Он научился делать мертвую петлю и летать вниз головой. Он научился выходить из штопора. Он научился делать вынужденную посадку с отказавшим двигателем. Он научился скользить на крыло и садиться при любом встречном ветре. Он научился прокладывать курс в тумане. Он подолгу кружил над полями едва ли в шестидесяти футах над землей, разглядывая пятнистых коров и гнедых, лоснящихся лошадей. Однажды он получил выговор за то, что сбился с курса, засмотревшись на стадо оленей.
Когда он получил «крылышки» и принес присягу, Дядя-бен подарил ему мотоцикл.
«Зачем?» спросил Ланс.
«Чтобы у тебя было что-то свое», ответил Дядя-бен. «Знаю я эти казармы! Попробуй, сынок. Тебе понравится».
Он оказался прав.
Мотоцикл и дорога это было самое лучшее, что есть на свете. После самолетов и Королевы.
Одноцилиндровый мотор в пятьдесят две лошадиные силы. Когда он заводился, казармы вздрагивали от рева. Летчики провожали его уважительным взглядом тут все разбирались в двигателях, и механики тянули с завистью: «Вот же шумный, паршивец!»
Ланс назвал его «Боанергес» «Дитя грома».
Этим вечером, как всегда, он проехал мимо часового, стрельнув глушителем, и вырвался на простор. Мошки бились в лицо, за мотоциклом вился дым. В ушах свистел ветер, медный от вечернего солнца.
Ланс сделал большую петлю и направился к ближайшей деревне, формальному поводу для его поездки.
На землю легла тень. Ланс вскинул голову.
За двести ярдов в небе маячил «брист» истребитель «Бристоль», летящий в ту же сторону. Ланс снизил скорость до девяноста и махнул «бристу» рукой.
Пассажир «бриста», в шлеме и очках, высунулся из кабины, постучал летчика по плечу и показал вниз.
Сыграем?
Сыграем!
Ланс сбросил еще десять; потом приподнялся, поддал газу и прогрохотал мимо истребителя.
Наверняка думают, что это он случайно.
«Брист» маячил среди деревьев и телеграфных столбов. Боа шел в восьмидесяти ярдах впереди. Ланс опустил левую руку и дал пару порций масла. Он опережал, стойко опережал, на пять миль в час точно.
Впереди показалась деревня; Ланс затормозил у первого дома и отдал «бристу» римский салют получи!
«Брист» поравнялся с Боанергесом и сделал круг почета.
Пассажир «бриста» с усмешкой отсалютовал двумя пальцами. Истребитель заложил вираж и ушел вверх.
Мясник, наблюдавший за гонками с крыльца, одобрительно крякнул:
Эк ты его! Что, ветчина и яйца, как всегда?
Да, сказал Ланс.
В казарме клубился табачный дым. Играл граммофон. Дребезжала губная гармоника Дасти, задрав ноги на спинку кровати, пытался подыгрывать.
Фальшивишь, сказал Ланс, входя.
Лихач! обрадовался Дасти. Что так долго? Опять все кусты собрал?
Мы уж думали, ты там шею где-нибудь свернул, добавил Падди.
Нет, сказал Ланс, сгружая на тумбочку сумку с едой.
Огонь в печке уже как раз прогорел. Все собрались вокруг. Таг принес сковородку и принялся командовать.
Можно было есть в столовой. Но так получалось вкуснее.
А из столицы какой-то хмырь прилетел, сказал Падди, собирая коркой жир со сковородки. На «бристе». Королевский советник, говорят. Видок вот-вот вынет кол из задницы и начнет им дубасить всех подряд.
Старика не подубасишь, сказал Таг.
А, сказал Ланс. Значит, это его я обогнал.
«Брист»?
Да.
На Боанергосе?
Да.
Таг заржал и одобрительно хлопнул его по спине.
Ланс отхлебнул чаю, раскусил кусок сахара и посмотрел на слом. Слом искрился, как алмаз на руке Королевы.
На следующий день Старик объявил, что они переводятся из резервного состава в боевой и до Самайна должны освоить воздушный бой.
Дело! обрадовался Дасти. Сколько можно сидеть в носу ковырять!
Их пересадили на «соколы». У «соколов» на крыльях были установлены пулеметы. Они начали тренироваться, стреляя в воздухе по парусиновому мешку, укрепленному на хвосте другого самолета. Механики ругались и едва успевали ставить на крылья брезентовые заплатки.
База наполнилась слухами.
Говорили про серебряные пули, про листья рябины, про клевер на удачу, сушеные кроличьи лапки, «материны слезы». Ланс отмалчивался. У него была засохшая роза и портрет Королевы, вырезанный из газеты. Ему было достаточно.
Старик, обнаруживший в ангаре намалеванные кем-то руны, устроил перед строем разнос.
Боеприпасы пришли самые обычные, зато с клеймом «благословлено епископом Кентерберийским» на ящиках.
Серебришко-то зажилили! заключил Падди.
Да наплевать, сказал Дасти. Нам и свинчатки хватит, и сунул пятак под пятку. На всякий случай.
Маленький деревянный штаб ютился на краю поля.
Дюжина летчиков маялась на ящиках снаружи, хмуро поглядывая на небо. Дасти мусолил в пальцах незажженную сигарету.
Скорей бы уже, сказал он.
Успеешь еще, хмыкнул Таг.
Может, обойдется, сказал Падди. Дикая Охота два раза по одному пути не скачет. Может, их в этом году куда-нибудь не сюда занесет.
Как мы вообще поймем, что это они?
Ланс вспомнил черный вихрь, проламывающий семь стен.
Не пропустишь, сказал он.
Тогда у него был только нож. Сейчас у него самолет. Есть разница.
Дверь штаба распахнулась. На пороге появился Старик с радиограммой в руке.
Нечисть над Кармартеном. По коням!
Они отдали честь и кинулись к ангару.
Ангар был огромный, как храм, и такой же гулкий.
Снаружи бился ветер, громыхая железом на воротах и со свистом прорываясь в щели.
На бетонном полу вокруг дюжины «соколов» суетились механики.
Ланс подбежал к своему. Рыжеватый техник помог ему забраться внутрь и пристегнуться. Сидеть приходилось на парашюте, добавлявшем дюймов шесть роста. Лансу приходилось пригибаться, чтоб поместиться в кабину.
Техник спрыгнул с крыла и показал Лансу большой палец.
Механики распахнули ворота. Просторное помещение наполнил серый свет.
Ну, сказал техник. Ни пуха!
Он с силой крутанул пропеллер.
От винта! крикнул Ланс.
Механик отскочил в сторону.
Навстречу побежало летное поле, покрытое сухой травой. Небо над ней было такого же цвета. Среди плотных облаков виднелось бледно-желтое пятно.
Ланс оторвался от земли и поднялся ему навстречу.
Следом взлетали остальные.
Сквозь треск помех пробился голос радиста:
Сокол-пять! Слышите меня?
Так точно.
Вектор 35, 53 мили, угол восемь.
Вас понял, ответил Ланс. Исполняю.
Он прибавил скорость, не переставая шарить глазами вокруг по небу и по приборам.