* * *
Вошел интеллигентный с виду Богомолов с проектной документацией.
Что у тебя, мой сахарный? Всех подчиненных Олег Олегович фамильярно величал то «сладкими», то «сахарными» если, конечно, не входил в раж и не поносил их последними словами; самым невинным из них было прозвище «гаденыш».
Трубы.
Что трубы? Ты их на стройку завез?
Мы тут, Олег Олегович, изучили характеристики предложенной продукции, посмотрели схему подводки к объекту, разводки по квартирам, образцы посмотрели
Богомолов уже собирался было разворачивать перед гендиректором какие-то чертежи и таблицы, как его остановили слова, от которых инженеру-технологу стало не по себе:
У тебя что, плохо со слухом? Я же сказал брать трубы у Прощелыгина, завозить на объект и начинать монтировать. Или я должен три раза повторять? И взмахом волосатой руки О. О. смел бумаги со стола.
Так ведь замямлил Богомолов, поднимая чертежи с пола, трубы-то некондиционные. И, набравшись смелости, добавил: Сплошной брак! Они же все полопаются. В первую же зиму!
А тебя это волнует? Слушай, ты где работаешь? В «защите прав потребителей»? Я тебе за что деньги плачу? Распаляясь, Олег Олегович даже начал привставать из-за стола, опираясь на него могучими кулаками. Вид его был грозен.
Не успела дверь захлопнуться за оплеванным технологом, как у гендиректора вдруг начало стрелять в ухе, да так, что каждый выстрел отдавался даже в самых дальних уголках головы. Такого с ним никогда раньше не бывало. Плотная «ушная канонада» продолжалась еще какое-то время, постепенно уступив место отдельным, но всё еще болезненным «артиллерийским залпам». Однако и в «контуженном» состоянии Олег Олегович не прекращал работать.
* * *
Разговор с прорабом О. О. начал с тирады, которую здесь лучше не приводить. Вместо «здрасьте».
Виноват. Исправлюсь. Только это какой-то бунт настоящий. Они объявили забастовку! не обидевшись, доложил тот с досадой.
Кто они?
Строители-узбеки.
Какую еще забастовку? Ты в своем уме или нет?
Натуральную, Олег Олегович. Они требуют, чтобы им немедленно выплатили обещанное. Петицию накатали, профсоюзом пугают. Шумят, говорят, что будут жаловаться президенту. Работать отказываются!
Жаловаться? Пусть пожалуются в миграционную службу! Там их быстренько возьмут в оборот. Посидят с недельку в накопителе и на родину поедут. Под конвоем. С билетом в один конец. Они ведь у нас, если я не ошибаюсь, нелегалы?
Вот они и бузят! Не хотят, мол, быть нелегалами. Оформляйте нас, говорят, как положено.
Рот гендиректора скривился в некрасивой гримасе не то от злости, не то от боли: видно, опять прострелило левое ухо. Он даже не закричал, как это обычно с ним бывало, а по-змеиному зашипел:
Слушай сюда, прораб. Со стройплощадки никого не выпускать. Обедом не кормить. Туалеты заколотить гвоздями. Теплушки запереть. Пока не образумятся. Время пошло!
А как быть с этой, как ее петицией?
Засунь ее себе знаешь куда! взорвался О. О. Паспорта не отдавать! Деньги не платить! Самых разговорчивых переписать! Приеду с командой крепких ребят-волкодавов, они у меня вмиг забудут идеалы профсоюзного движения. Всё, сладкий мой! Всё!
О. О. что было сил шарахнул кулаком по столу. От этого удара павшаяся под руку баночка со скрепками разлетелась вдребезги, а скрепки дождем рассыпались по столу. Странное дело, но вместе с ними разбилось на мелкие осколки и изображение прораба, уже попятившегося к выходу. Картинка в глазах у генерального словно покрылась тысячами мельчайших черточек, придавших всему, что находилось перед ним, вид потрескавшегося зеркала.
«Как будто специально все сегодня норовят вывести меня из себя! причитал в мыслях Олег Олегович, оставшись один. Ну ничего, сейчас всё уляжется, вот тогда и посмотрим, чья возьмет!»
* * *
Кристина просунула в дверь свою аккуратненькую белокурую головку. О. О. знал, что внутри этой головы не было практически ничего, но это с лихвой компенсировали трехсантиметровые чарующие ресницы и ярко-красный чувственный рот. Не говоря уже о формах, от одного вида которых гендиректор забывал обо всём на свете.
К вам гость, нежным голоском объявила Кристина. Говорит, что он ваш школьный друг.
Он разве записывался? У меня в графике никаких гостей не значится. Вот моду взяли! Тут вам не общественная приемная! Не-ет, пора наконец навести порядок. Где Дмитрич? Где охрана? А ты куда смотришь?
Он говорит, что вы с ним знакомы с детства, а пришел он по личному вопросу.
Что за ерунда? По какому такому личному? Как фамилия?
Добролюбов. Анатолий.
Не знаю я никакого Добролюбова. Так этому гаденышу и скажи. Обознался, скажи. Перепутал. Пусть убирается к дьяволу.
О. О., конечно же, вспомнил Тольку, с которым просидел за одной партой все восемь лет школы, пока не ушел в ПТУ. Он слышал о том, что у Толяна в последнее время плохи дела, что кредиторы поставили его на счетчик и что, испробовав всё что можно, теперь он разыскивает старых друзей в надежде одолжить деньги. Крупную сумму.
Генеральный поморщился и выкинул славного, но невезучего однокашника Толю Добролюбова из головы, как он обычно делал с проблемами, которые мешали ему жить и работать. Как у него это получалось, неизвестно. Но этот талант он развил в себе почти до совершенства. Правда, сегодня операция забывания прошла не так гладко, как всегда. Перед глазами вдруг опять поплыли радужные круги, и Олегу Олеговичу пришлось посидеть минут пять с захлопнутыми наглухо веками, прежде чем он смог вернуться к своим важным делам.
* * *
В углу за столиком гендиректора строительной фирмы поджидал мрачного вида субъект с бритым наголо квадратным черепом.
Здорово, Сковородкин!
Тише Я же просил. Что за фамильярность? Я уважаемый человек, меня здесь многие знают, моя деловая репутация и положение в обществе
Ладно, кончай фуфло толкать. Я к тебе по делу.
Что опять?
Не опять, а снова. Выселяем из центра старичков. Видишь ли, несправедливо получается: занимают огромные квартиры в престижных сталинских домах, а у самих на оплату коммуналки не хватает. И съезжать не хотят. Ни себе, ни людям. Элитное жилье должно служить народу! Бабки у этого самого народа водятся, а значит жилплощадь надо освобождать. Короче, давай им пообещаем квартиры в твоем долгострое.
Что ты, Червонец? Нет-нет, это невозможно. С этим домом у меня кое-какие проблемы, там конь не валялся. До приемки и вселения, как до Луны.
Ну вот и хорошо! Пока дом достроится, старички уже с копыт долой. Стало быть, никому ничего давать не придется.
Погоди, а где же они всё это время жить будут, пенсионеры эти твои?
Это уже моя забота. Я дело говорю, Сковородкин. В долгу не останусь, ты меня знаешь.
Я же просил Скротум. Олег Олегович Скротум.
Не кипятись. Ну что, по рукам?
О. О. помолчал, прикидывая что-то в уме.
Какова моя доля? Тон изменился на сугубо деловой.
Вот это другой разговор. По лимону за каждую двушку.
Не уважаешь, Червонец. Дело-то подсудное!
Можно подумать, что бизнес свой ты ведешь в полном согласии с законом. Добро, о цене сговоримся. Так ты не против?
Гендиректор огляделся вокруг, проверяя, не слышит ли кто их беседы. И надо же так повернуться, что поясницу вдруг парализовал страшный приступ радикулита. Он едва не вскрикнул от боли.
По глазам вижу, что не против, радостно ухмыльнулся бритоголовый. Вот что, мне валить надо. Приходи в субботу в баню, там все спокойно перетрем. Ну, бывай, как там тебя теперь звать-величать Скромный? Скрытный? Скорбный? Никак не могу запомнить.
Жутковатый собеседник ушел, оставив Олега Олеговича наедине со своей одеревеневшей поясницей. «Нет, так много работать нельзя. Совсем себя загнал». Он заказал стакан виски. Выпил залпом.