Лучники набросили тетиву и наложили стрелы. Они ждали команды. Князь стоял на стене, вглядываясь в предрассветную мглу. Что-то было не так. То движение, что шло от вражеского лагеря, не было похоже на атакующие колонны с лестницами. Наоборот, белесые пятна, что углядели воины сверху, оказались бабами и подростками, каждый из которых тащил связку хвороста, которую бросал в ров перед воротами.
Простите, родненькие! кричали снизу. Побейте нас стрелами. Лучше так умереть, чем под ножами обров.
Не стрелять! крикнул князь, который не смог отдать такой приказ. Нужно бы, да не мог. Даны поглядывали на него с недоумением. Чего это конунг время теряет? Они же так скоро ров засыплют.
У ворот все соберитесь, негромко сказал Самослав немолодой уже женщине, что смотрела на него снизу и рыдала в голос. И он добавил Люту, который стоял за его плечом. Готовьтесь ворота открыть.
Ой, поняла я! всплеснула тетка руками и начала хватать за рукав тех, кто подходил с хворостом к воротам. Ров тут был почти завален фашинами, а плотно увязанные ветки все несли и несли. Она что-то шептала пленникам, пугливо поглядывая в сторону лагеря, и те потихоньку собирались в кучу, стараясь изобразить осмысленную деятельность. Через пару минут тяжелая воротина открылась, и гомонящая толпа человек в сорок начала втягиваться внутрь.
Быстрее! заорал князь, когда увидел, как тени в сотне шагов от стены зашевелились, и оттуда полетели стрелы, ранящие и убивающие тех, кто пытался пройти внутрь. Ворота затворились, а пару отставших мальчишек втянули на стену веревками.
Солнышко встало, осветив первыми лучами аварский лагерь и еще сотню баб и детей, что покорно шли к стенам, неся в обнимку связки хвороста. Сзади них выстроились лучники, готовые открыть огонь. Хан Турсун как бы говорил: Я понял тебя, мальчик. Ты слабак. Ты не будешь стрелять в своих, а значит, ров скоро будет засыпан руками твоих же людей.
Само как будто слышал мысли своего врага. Это был тест, и он не прошел его. Он почувствовал усмешку воина, который состарился в походах. Воина, который дважды осаждал Фессалоники и грабил предместья самого Константинополя. Что ему деревянный курятник в убогой словенской дыре? Хан, не задумываясь, перебил бы всех, кто помогал его врагам. А у местного князька оказалась кишка тонка. Турсун был приятно удивлен. Слабость словенского владыки сбережет ему немало воинов.
Еще сорок ртов в городе, княже, хмуро сказал Лют. У нас еды на месяц, потом будем свои сапоги варить.
Знаю, отмахнулся Самослав.
Почему ворота не заваливаем? Скоро таран подтянут, допытывался боярин.
Не спеши, пресек Само его расспросы. Нужны мне ворота, успеем завалить.
Ждем чего-то? жадно спросил Лют.
Ждем, кивнул князь. А вот если не дождемся, то конец нам тут всем придет. И заваленные ворота не помогут.
***
Великий хан, беда! оборванный парень лет шестнадцати, что прискакал сюда из кочевий, смело глядел в глаза тудуну. Воин растет. Не побоялся по следам войска пройти, и злую весть принести. Пощадили его словенские стрелы, от ран которых хворают две сотни воинов, а еще столько же ушли навстречу богам.
Говори! нахмурился Турсун. До сих пор всё шло, как надо. Сопляк, что построил этот город, оказался не волком, а бараном. А это значит, что совсем скоро с него снимут шкуру, а его мясо пойдет в котел.
Полукровки разгромили мое кочевье, великий хан, ответил парень. Воины ушли в поход, а дома остался один муж из пяти. Налетела сотня всадников и перебила всех. Наши стада погнали на север, к Дунаю. Я успел ускакать, чтобы предупредить тебя.
Когда это случилось? взревел хан.
Я скакал сюда десять дней, мой хан, ответил паренек. Я из племени консуяр.
Далеко! удивился Турсун. Эти крысы ушли далеко от своих земель. А что с другими племенами?
Я не знаю точно, мой хан, потупился парень. Но, я видел по дороге убитых родичей. От наших земель до Дуная три дня пути. Они не могли пройти незаметно. И еще Они угнали только лошадей. Я вернулся назад, когда они ушли. Они не тронули баранов, но табун лучших коней увели с собой.
Да зачем им бараны? раздраженно сказал хан. Что они будут с ними делать? Они хотят посадить в седло всех, кто может держать лук. Это же и так ясно. Иди в лагерь, парень, найди своих родных. Мы отомстим за твою семью.
Турсун сжал в руке чашу с медом, который цедил сквозь зубы. Нужно спешить. Если это то, что он думает, то все может закончиться очень скверно. Да! Нужно послать глашатая к стенам города. А вдруг?
Не прошло и получаса, как всадник на низкорослой лошадке неспешно двинулся к воротам, а к его копью был привязан белый лоскут. Стрелять в него не стали, а вместо этого позвали князя, который поднялся над частоколом так, чтобы его было видно.
Говори! сказал Само.
Я пришел передать тебе слова моего хана, словен. Обрин говорил почти без акцента. Откройте ворота, отдайте оружие и все, что есть в городе, и тогда вы останетесь живы. Если ослушаетесь, мы возьмем город, и тогда вы все умрете жестокой смертью.
Это все? спросил князь со скукой в голосе. Поезжай назад и передай своему хану. Город мы не сдадим, но я готов с ним договориться. Пусть приходит сюда. Я клянусь Перуном и Яровитом, что ни одна стрела не полетит в его сторону.
Ты услышан, словен! Я передам твои слова хану. Обрин развернул коня и поскакал в лагерь, аккуратно объезжая горелые бревна, что когда-то были домами в городском посаде. Пройти две сотни шагов пешком урожденному всаднику даже в голову не пришло.
Тудун выдержал время. Негоже ему мчаться на зов раба. Но и послушать, что он скажет, было интересно. Увидеть врага своими глазами всегда полезно, а послушать его полезней вдвойне. И вскоре хан с небольшой свитой подъехал к воротам, которые со скрипом отворились. Навстречу ему выехал молодой парень в странном доспехе и в шлеме, изукрашенном золотом и чеканкой. Светлые усы свисали почти до голого подбородка, что несказанно удивило хана, носившего густую бороду.
Что ты хотел сказать мне, раб? презрительно спросил его Турсун.
Тот парнишка из кочевья уже добрался до тебя? Ну, тот, у кого вырезали родственников? задал Само неожиданный вопрос.
Откуда ты знаешь? выпучил глаза хан.
Это я приказал пропустить его, без ложной скромности ответил Само. Ни одна стрела не полетела в его сторону. Вдруг ты не знал об этом.
Так это твоих рук дело? нахмурился хан.
Моих, кивнул Само. И не только это. На пути сюда гонцы из других племен. Кочагиров, насколько я знаю, едва половина осталась. Полукровки почему-то оказались очень злы на них.
Я вырежу твое сердце и скормлю собакам, хан понемногу наливался яростью, но два десятка лучников, стоявших в открытых воротах, удерживали его от глупостей.
А вот кочевья племени забендер никто не тронул, продолжил князь. Странно, правда? Вот твои воины удивятся.
Ах ты, кусок дерьма, прорычал хан. Да ты гнилой, как ромейский евнух! Ты хочешь на меня моих же воинов натравить?
Ага! со счастливой улыбкой подтвердил Самослав. Я тебя обрадую, к тебе скоро прискачут еще десятка полтора беглецов. Я приказал их отпустить. Весело получилось, правда?
Я сдеру с тебя шкуру, мальчишка, хан пошел пунцовыми пятнами и едва сдерживался.
Это еще не все, небрежно бросил Само. Теперь слушай мое предложение. Две тысячи солидов и я выкупаю пленных по честной цене. Ты уходишь в свои земли, и мы заключаем мир на три года.
Пять тысяч и все, что есть в городе, гордо заявил хан.
А иначе что? прищурился Само.
А иначе я вырежу тут всех под корень. Я опустошу эту землю. Я уведу всех в степь, а эти пашни заселю своими рабами.
У тебя есть время до утра, ответил на его пассаж князь. Потом я снимаю свое предложение.
Чего? от такой беспримерной наглости хан Турсун даже неприлично открыл рот. Он ничего подобного еще не слышал.