После столь краткой и вразумляющей речи многие, собравшиеся на площади, еще сильнее взрастили злобу на Константинополь и его власть. И не один подумал: «Вот ты уплывешь на своих кораблях, а мы тут посмотрим еще, какая вера и какой порядок нужны нам, а не вам, ромеям»[7].
Но Лизандрос, сопровождаемый Ксеноном и свитой, уже двинулся во дворец, где уже все было готово к пиру во славу победителя.
Свое искусство показали акробаты, затем выступил глотатель живого огня Керим, умеющий еще и выдувать пламя изо рта.
И вот настало время для пантомим Тамира.
С первого же появления Алоли все гости сразу же оживились. Ее легкие, мягкие движения, нега, с какой она расположилась, полуобнаженная, у ручья, заставили гостей перестать есть и пить. А появление охотника, сладострастно крадущегося к девушке, вызвало напряжение у многих даже перехватило дыхание, когда хищник, изображаемый Та-миром, делающий непристойные жесты, набросился на Алоли. Тамир ловко снимал одежды с девушки, вот начиналась любовная борьба, и барабан рассыпал дробь, и тут, к всеобщему восторгу, появлялся живой медведь.
Боковым зрением Тамир видел, с каким вниманием следил за развитием действия Лизандрос, приподнявшись на своем ложе.
Казалось, он готов кинуться на выручку Алоли.
Но охотник в страхе бежал, а красавица гладила медведя. И он радостно рычал. Чтобы его успокоить, Алоли начала петь:
Тамир, притаившись за занавеской, скрывающей его от гостей, видел, с каким восторгом смотрит на Алоли Лизандрос.
Сработало!
Но жгучая ревность уже жгла сердце.
Вот началось сольное выступление Алоли.
Все песни ее были хороши, но особенно Тамир любил, когда она пела песню «Сила любви», которой ее обучила мать:
Эта была лучшая песня Алоли, и после нее она танцевала, ударяя в свои барабанчики, и уже совершенно покоренные ею зрители смотрели, как она, почти обнаженная, продолжает:
И после этого она легко, кошачьими шагами ускользала за занавес.
Гости хлопали в ладоши и не только Лизандрос, но и дефенсор[9]Аксантос, и Наклетос, и другие участники пира.
Эта египтянка, танцовщица, начал Лизандрос, наклонившись к префекту.
Понравилась? сделав слегка игривую мину на лице, спросил Ксенон.
Весьма, ответил с намеком Лизандрос.
Я позову этого фигляра, начальника цирка. Он сговорчив. Всё устроит.
Лизандрос протянул кубок к префекту, кубки, встретившись, издали мелодичный звук они были из серебра.
Когда всё было устроено, Тамир шепнул дочери:
Ты у него обязательно проси, чтобы он взял нас собой. Поняла? А как даст согласие, тогда и ты соглашайся.
Ей было и гадко, и в то же время приятно, что сам комит просит ее остаться с ним.
Выходит, план отца и самом деле может осуществиться!
Она ничего не ответила, лишь кивнула.
Утром всей цирковой труппой они прибыли на пристань.
Тамир стал искать комита, но его не пустили на корабль. Тогда он потребовал у стражника, чтобы его свели с владельцем корабля.
Но стражник грубо оттолкнул Тамира, да так, что тот полетел с трапа на землю.
Тамир встал, отряхнул пыль, всё еще не понимая, что страже дан приказ не пускать циркачей на корабль.
Он пошел вдоль набережной, высматривая, не появится ли на палубе рослая фигура комита.
Не высмотрел.
Подошел к дочери:
Иди поговори с ним. Алоли, завернувшись в милоть, стояла не шелохнувшись. Она всё видела и всё поняла. Иди! приказал отец. Он обещал, так?
Обещал.
Так иди!
Она пошла к трапу корабля.
Все циркачи смотрели, как она что-то говорит стражнику, как тот отрицательно крутит головой.
Алоли вернулась к повозке, на которой стояла клетка с медведем. На другой повозке был сложен весь цирковой скарб.
Неожиданно Тамир сорвался с места и побежал к кораблю. С лету хотел прорваться мимо стражи, но получил такой удар копьем в грудь, что отлетел, упав на парапет.
К нему скорой походкой подошел Керим, факир.
Тамир сидел прямо на земле в разорванной камизии, с синяком под глазом, задыхаясь от ненависти и беспомощности.
На корабли грузили мешки с зерном, несколько солдат из гвардии Лизандроса наблюдали за работающими на погрузке рабами, остальные воины были уже на кораблях.
И никому не было дела до бродячих циркачей, будто их и не существовало вовсе.
Тамир, надо ехать, сказал Керим.
Он был лыс, угрюмого нрава, приземист и мускулист. С Тамиром они сошлись давно. Керим выполнял работу не только на представлениях, но и много делал по хозяйству.
Надо просить у префекта разрешение хотя бы на одно представление. Чтобы были монеты на дорогу. Тамир снизу посмотрел на Керима. Тот помог ему подняться.
Ничего не поделаешь, придется опять кланяться префекту, сказал Керим.
Он знал, что префект Ксенон презирает Тамира и уже запретил ему быть в Александрии. Только приезд Лизандроса остановил высылку бродячего цирка.
Тамир, поддерживаемый Керимом, сделал несколько шагов к повозке.
И вдруг стал оседать.
Керим подхватил его, не дав упасть.
Дотащил до повозки, помог хозяину забраться туда.
Губы Тамира посинели, что-то забулькало в груди.
Воин из охраны так двинул в грудь Та-мира копьем, что, по-видимому, повредил ее. Но скорее всего всё пережитое вчера на пиру и сегодня утром сломило Тамира.
Керим, с трудом выговорил он. Умираю
Керим всполошился:
Кейла! Воды!
Но вода, которую дали Тамиру, пролилась по уже навсегда закрытым губам циркача.
Около тела хозяина цирка стояли его подчиненные.
Алоли смотрела на умершего отца со странными чувствами. Он был ей одновременно и противен, и близок.
В последнее время она обдумывала планы, как и куда убежать. Держала лишь горячая убежденность Тамира, что она добьется успеха пусть не как покойная императрица Феодора, но всё-таки станет знатной женщиной, близкой ко дворцу.
И вот нет ненавистного мучителя, но нет и прекрасного будущего, которое он рисовал так пламенно, особенно изрядно выпив.
Она перевела взгляд с умершего отца на море.
Корабль с Лизандросом сейчас выйдет из гавани. Ее образует мол, построенный еще по приказу Александра Великого.
Он тянется от берега на 7 стадий[10]до острова Фарос, где и сейчас светит луч маяка, видный и днем, и ночью. Потому он называется не только Александрийским, но и Фаросским.
Маяк светит!
Ничего, есть и другие корабли. Она найдет с кем уплыть в Константинополь. Главное, она теперь свободна.
А сейчас надо ехать к египетскому некрополю. Похоронить там Тамира. Хотя лучше бы выкинуть его тело в овраг, на съедение диким псам.
Поедем к некрополю. Надо его похоронить.
А чем платить? ехидно спросила Кейла.
У меня есть чем платить. И у тебя тоже будут монеты, если захочешь, властно ответила Алоли.
Глава 4
Сводники
Прежде чем покинуть Александрию, Алоли решила проститься с матерью.
Амизи встретила ее без удивления и без радости.
Что тебе? равнодушно спросила она.
Встретились в комнате Амизи, где посредине находилось ложе, у стены столик с зеркалом и принадлежностями для грима. У двери стояли кувшин и тазик для умывания.
Тамир умер.
Амизи вскинула быстрый взгляд на дочь:
Уже рассказали.
У нее было усталое лицо, и без подводки глаз, раскраски щек, без парика с рядами мелких косичек она выглядела как уже много пожившая и много чего пережившая женщина. Перед встречей с мужчинами она увлажняла себя благовониями, надевала шелковую легкую тунику, и тогда прежняя привлекательность возвращалась к ней. Тем более в полумраке, когда горела лишь одна свеча. А сейчас слишком были видны следы распутной жизни особенно на ее лице.
Слышала, ты его похоронила.
Да.
Пришла попрощаться?
Да.
Амизи смотрела на дочь и видела, что в глазах Алоли появилось нечто большее, чем грусть. Будто бы возникло что-то вроде жалости или печали. Иначе бы она не отводила взгляд, не прятала бы его, смотря в пол, или на голые стены.