Потянулись годы, Асалуг хорошела и умнела, вплетая в свои волосы золотые нити, а на страницы своей книги вписывая новые знания золоченым пером из соколиного крыла, да специальными чернилами, что всегда теперь находились на ее столе. Не приходилось ей более делить комнату шторой с кем-либо еще, как и не приходилось в страхе вжимать голову в плечи. Первое время Асалуг было не по себе, хотелось известить матушку, да обида все же засела в сердце. Решила тогда она, что если уж дорога была матери, то та сама решится ее отыскать. Сама же Асалуг пока решила насладиться новой жизнью.
Монарх правил твердо и решительно, часто прибегая к помощи своей обретенной дочери. Правда, он не нарек ее именем принцессы, но да Асалуг не было до этого дела. Ее любили, не били, ценили и этого ей было достаточно.
Но то ли сама девушка излишне избаловалась, или же обретенный отец осерчал, но сменилось что-то в мироздании, надломилось что-то в отношениях отца и дочери, и отец стал мало отличим от матери.
Чему ты научилась за эту неделю, дочь моя? вопрошал монарх, призвав к себе Асалуг.
От моих слов еда сама становится пригодной для обеда, отвечала Асалуг.
Пиры в монаршем замке проходили каждую неделю.
Чем порадуешь меня, дочь моя?
Я научилась видеть, когда люди лгут.
Темницы монаршего замка наполнились врагами.
Что на этот раз, дочь моя?
Я устала, отец. Каждый день я допрашиваю твоих подданых, накрываю столы для сотни человек, чищу норовистых лошадей, готовлю гончих для охоты, предсказываю грядущий день, правлю погоду и лечу твоих приближенных. Я устала отец. Быть может, мы просто посидим, да поговорим как отец с дочкой?
Монарх задумчиво покивал и отправил Асалуг в ее опочивальню.
На следующее утро к ней пришли стражи монарха. Девушка обрадовалась, решив, что отец внял ее словам. Какого же было ее удивление, когда вместо стола, сервированного на двух человек, Асалуг увидела бочку, до краев наполненную водой.
Что это, отец?
Твое наказание. Ты порождение злобы и ненависти, взращенное на яде. Таким как ты, порочащим власть богов, да прекословящим воле своего монарха, не место на нашей земле.
О чем ты говоришь? Асалуг заметалась в крепкой хватке стражей. Не ты ли прибегал к моим знаниям?
Вздор! Монарх знает, что истинная сила только у богов. Люди же, посягнувшие на знания богов, лишь подчеркивают тем самым свое ничтожество.
Если эти знания подчинились мне, так может они и не для богов, а для людей?
Отрекаешься от богов? взревел монарх, отчего Асалуг побледнела. Мнишь себя лучше них? Нет никого совершеннее богов!
Я не ставлю себя ни с кем вровень! Я человек, простой человек! Асалуг отчаянно рвалась, но ее все ближе подводили к бочке. Отец, остановись! Что, что я сделала не так? Почему вдруг ты стал так зол, с чего стал видеть во мне врага?
Ваха, презрительно выпалил монарх. Одно теперь тебе имя. Ваха та, что посчитала, будто может знать больше, чем положено! Ты посмела перечить мне, указывать, что делать!
Я лишь хотела провести с тобой время, отец!
Ты выказала своенравие, чего я не терплю. Утопите ее!
Асалуг с головой погрузили в бочку и держали ее, пока она захлебывалась. Прошла минута, две, несчетное количество времени, но она оставалась живой.
Асалуг, с одежды которой капала вода, привязали к столбу, обложив его хворостом и подожгли. Она кричала, пока пламя объедало ее платье, но не трогало ее саму. Она оставалась живой.
Асалуг бросили в вырытую яму и в четыре руки забросали землей. Прошел час или два, как она выкопала сама себя и, жадно глотая воздух, вылезла из ямы, перемазанная черной землей. Она все еще была живой.
Асалуг подвели на край обрыва и, не церемонясь, сбросили вниз. Внизу стояла целая гвардия, назначенная убедиться, что высота сделает свое дело и убьет женщину. Она осталась живой.
Монархом было принято решение заточить ее в подземелье, где она проведет свою проклятую вечность, пока сама не решит убить себя.
Не будет тебе покоя, отец, невозмутимо говорила Асалуг, когда монарх, старея день ото дня, приходил к ее темнице. Издохнешь в муках, в тех, что причинил мне. Ни одного наследника у тебя не останется, весь род твой остановится на мне. И даже после смерти не обретешь ты покоя и каждый, что решит повторить твой путь, будет страдать на этой земле, покуда не будет принята простая истина, что знания не тьма, а свет. И если бы ты знал, как должно обращаться с собственной дочерью, то мир засиял бы для тебя.
Монарх, изрядно сдавший, не находил слов для ответа. Он боялся собственной дочери, но не мог найти на нее управы. Долго себе он в этом не признавался, считая, что не проклятье, а дар прислала к нему некогда любимая им женщина, породившая от него дитя. Но дар оказался необъятным, все же устрашился монарх своенравия дочери, узрел в ней то зерно, что некогда видел в ее матери. Попытался извести родную дочь, но потерпел поражение она знала в разы больше него, и знание это не дало утонуть в воде, сгореть в костре, задохнуться в земле и разбиться, упав с высоты.
На разных языках имя ее имело разные значения. От «прекрасной» до «дырявый сапог». У разных народов внешность ее воспринималась по-разному, от первой красавицы до жуткой уродины. Но все одинаково к ее имени прибавляли презрительное «ваха», что во всех языках означало «ведьма».
Кто такие ведьмы, откуда они взялись доподлинно неизвестно. Принято брать за основу одну из первых наиболее убедительных историй, описанных выше.
***
Торговец просит за книгу слишком много, и никак не соглашается на мое ответное предложение. Я предлагаю ему обменять его книгу на три таких же гримуара первой ведьмы, один другого краше что уже есть у меня, но он отчего-то недовольно фыркает и гонит меня куда подальше.
Понуро иду дальше. Застреваю среди ярких павильонов в цепких пальцах торговцев. Ничего с собой не могу поделать, наваждение диковинных вещей так и манит, заставляя рассматривать все вокруг и крепко держать руки в карманах того гляди достану кошелек и разбросаю свое золото во все стороны, променяв его на бессмысленное, но такое красивое барахло.
Я иду против потока, меня то и дело толкают, отбивая плечи. Одна особо рьяная дама протаранила меня, даже не извинившись. Думаю, такие дамы для того и приходят, чтобы толкаться, а сумки свои забивают покупками для утяжеления, но никак не для других нужд.
Однако, если бы эта дама меня не толкнула, не увидеть мне еще одной чудесной вещицы. Стоит сказать, что близится лето, а у меня за домом как раз разбит небольшой сад. Я часто приобретаю саженцы, чтобы разнообразить свой участок в восточном углу у меня разбит Эдем, в южном Ирий, в северном возведены священные горы из редких камней, а западный угол пока пустует.
Подходите, не стесняйтесь! У меня есть цветы в горшках, вазах, сухоцветы, долгоцветы, экзотические растения, целебные для всех хворей! суетится молодая торговка с глазами цвета родонита.
В этом горшке, показываю на большой черный горшок. Яблоня?
О, вы разбираетесь в деревьях? оживляется торговка. Все считают, что первым деревом была яблоня. Отчасти, они правы. Это дерево можно назвать яблоней.
Торговка говорит быстро, уверенно, убеждая меня, что высохшая палка в горшке и правда яблоня. Я смотрю на крючковатые ветки, и даже могу представить, как на них зреют багровые плоды. Мне известно, что далеко не яблоня была первой, но мое воображение настолько реалистично рисует раскидистые прекрасные ветви, что охотно доверяюсь россказням торговки.
Сказание третье: «Не нарушай чужие границы»
Если и есть в мире истинные искатели приключений, то родились они непременно в заводи реки Яви, где раскинулся городок, закрытый от всего мира с трех сторон горными пиками, а четвертую его сторону прикрыло широкое и мерное течение воды.