Помоги нам, заступница наша Богородица, помоги нам в нашей беде.
Налила мужу кружку кваса и, направившись к двери, сказала мимоходом:
Каша в чугунке, молоко в кринке, хлеб на столе, я пошла Буренку доить.
Единственная комната в хате была почти до середины разделена на две половины глинобитной печью. В правой половине за холщовой занавеской стояла родительская кровать. Возле печи над дверью разместились сколоченные из досок полати. Левая половина детская. На сбитом из досок топчане лежал матрац, набитый соломой. Укрывались дети дерюгой из грубого холста. Когда наступали холода, самые маленькие перебирались на печь, где было теплее и уютнее.
Посреди комнаты, объединяя обе половины, стояли стол и две скамьи, напротив стола на беленой стене висел киот. Под образами теплилась зажженная лампада. А за иконами торчали высохшие вербочки. Сумрачно смотрел Спаситель на чадящую перед ним лампадку. Тут же, рядом Ильинско-Черниговская икона Божьей Матери. Ею в доме очень дорожили, так как ее подарил родитель в день свадьбы Харитона и Анны. Во многих местах доска потрескалась, с краев отлетела краска, но от нее исходил какой-то особенный, внутренний свет, вселяющий радость в душу. Почитание этой иконы в семье было столь велико, что ни одно событие семейной жизни не совершалось без благословения и молитвы у этой иконы.
Харитоновы сыновья походили на него: высокие для их возраста, с темными кудрявыми волосами и крепкими белыми зубами. А дочка Лукерья вся в мать пошла: у нее были светлые волосы и большие серо-зеленые глаза.
Харитон сел за стол, придвинул к себе кружку, отхлебнул глоток кваса, а когда потянулся ложкой за медом, встретился взглядом со старшим сыном. Отец улыбнулся и кивнул. Он всегда так делал, когда был в хорошем настроении. Моисей самый старший, ему уже пятнадцать годков стукнуло, поэтому он был первым помощником в работе. Уже в пять лет сажал его отец верхом на коня, поручая возить борону. Это дело считалось детским. Когда не было полевых работ, Моисей пас гусей и овец. Теперь он мог самостоятельно запрячь в телегу лошадь, чистил хлев.
Глава семьи ласково смотрел на Моисея, на его худое длинное тело, радовался смышленому взгляду из-под густых черных бровей и думал: «Весь в деда Ивана».
На Руси издавна существовал обычай: когда в селе рождался ребенок, счастливые родители шли в церковь к священнику, чтобы он окрестил младенца. Конечно, при этом учитывались пожелания отца и матери.
Первенец родился в сентябре, в день памяти пророка Моисея. Батюшке уж больно понравился младенец, и он сказал Харитону и Анне:
Нарекаю его именем пророка. Пусть творит добрые дела на земле.
Моисей, Максим Сковпень и Андрей Руденко были закадычными друзьями. Как выпадет свободная минута, так сразу собираются и в лес. Нарежут острыми ножичками веток ивовых, наделают свистулек и по всему селу бегают с хлопцами, только свист стоит. А ножички Это Андрей уговорил отца смастерить их всем троим из обручей, что бочки стягивают. Эта троица всю голову задурит и себе, и соседям! Моисею и Андрею все с рук сходило, а вот Максима отец наказывал. Читать «Жития святых» заставлял. Друзья бы тоже хотели с ним почитать, да только грамоте их никто не учил.
Ну как, вкусно? улыбаясь, спросил Харитон, отхлебывая горячий взвар.
Ага! громко ответил Моисей. Ему наперебой весело поддакивали малые Иван и Ефим. Лукерья щи не ела, она тихо стучала по столу деревянной ложкой, внимательно разглядывая своего брата Ефима.
Ты чего не ешь? спросил Харитон.
Она, тятя, молока напилась, пояснил Моисей.
Тут Харитон всплеснул руками:
Растудыт твою! Сынку! Совсем с ума выжил. Обуваться неохота. Сходи Карюхе воды плесни в поилку.
Сейчас, тятя, бегу, допивая молоко, послушно сказал Моисей.
Ефим вызвался помочь брату и вскочил из-за стола.
Сиди, ешь, строго сказал отец. Без тебя управится.
Я тоже хочу помогать, жалостливо протянул Ефим.
Тогда к мамке иди, корову помоги подоить, назидательно проговорил Харитон.
Иван засмеялся и с издевкой посмотрел на брата.
Ефим, насупившись от обиды, зашмыгал носом и присел на лавку, опустив глаза под стол. Там на земляном полу, застеленном соломой, скрестились его босые ноги с заскорузлыми от грязи пальцами. Потом бросил взгляд на окно во дворе почему-то стало светло, в небе мелькали отблески красного цвета и, недовольно кашлянув, посмотрел на отца: хотел ему указать на красное небо.
Вдруг дверь с шумом распахнулась, на пороге показалась испуганная Анна и заорала благим матом:
Го-орит!!!
Что горит? оторопел Харитон.
Ее крик перешел в визг:
Ой, мамочки! Село горит! и она выскочила во двор.
Харитон, наспех завязав в сенях лапти, крикнул жене:
Смотри за детьми!
На улице было темно, но совсем рядом огромные столбы красного огня поднимались и разрывались в черном небе. Гулко и тревожно зазвонил колокол. Повсюду раздавались громкие, встревоженные крики людей.
Пламя поднималось над несколькими хатами, с треском пожирая их стены, крыши, и, гонимое ветром, двигалось вдоль улицы.
Харитон схватил стоявшее возле стены ведро, выскочил за плетень и побежал за толпой. Недалеко от его дома горели три крестьянские хаты. Народу было полно. Все кричали, бегали, тащили ведра с водой, лили в огонь. Но пожар только разгорался, зловещие языки пламени взлетали высоко в небо и падали на соседние дома и строения.
На пожар прибежало все село. Из колодцев воду доставали медленно по одному ведру. Поглядев на это, люди кинулись к речке и стали оттуда ведрами таскать воду.
Стоявшая несколько поодаль белая церковь была освещена огнем, блистали красноватым светом купол и крест.
Харитон подбежал к горящему дому. В лицо дохнуло нестерпимым жаром, волосы затрещали. Он вылил в огонь воду и отскочил. Хата горела внутри и снаружи, пламя с гулом уходило в ночное небо.
Он недоумевал: еще каких-то полчаса назад в селе царила тишина дымились костры во дворах, в окнах тускло светились лучины. А сейчас пламя неумолимо поднималось вверх и, подчиняясь ветру, зализывало огромными языками стоящие одна с другой хаты.
Вскоре загорелся еще один дом. Столб огня взметнулся вверх и потащил с собой клочья горящей соломы и пылающие деревяшки все это тут же падало сверху, шипело, дымилось и поджигало другие дома. Боролись в основном с пламенем, попадавшим на соседние хаты, так как горящие было уже не спасти.
Хозяева соседних домов залезали на крыши и поливали водой свои жилища. Повсюду мелькали фигуры мужиков и баб. Вокруг стоял шум и гам, сливавшийся со звоном колокола.
Пожирающее хаты пламя, гонимое ветром, неумолимо подступало к дому Харитона.
Батюшки! раздался пронзительный женский голос. Хата кузнеца горит!
Все бросились туда.
Ненасытный огонь стал пожирать усадьбу Демьяна Руденко.
Харитон сбегал на реку, зачерпнул ведром воды, вернулся на свой двор, поставил лестницу, залез на крышу.
Сынки! Выгоняйте всю живность из хлева! закричал он.
Моисей с Ванькой помчались в хлев и стали выгонять корову на улицу. Животные тоже чувствовали беду: коровы и лошади столпились в кучку и от страха жались друг к другу. Коровы громко мычали, лошади молча смотрели на происходящее. По всему селу визжали поросята и шарахались из стороны в сторону овцы.
Ефим, не понимая, что происходит, горланил от ужаса. К нему присоединилась Лукерья. Мать пыталась их успокоить, но безуспешно. С крыши ее окрикнул Харитон и показал рукой на ведро.
Анна подбежала и, сгибаясь от тяжести, полезла с ведром по лестнице. Харитон перехватил из ее рук ведро и вылил на крышу. Вода пробежала по соломе и скатилась на землю.