А где все эти?.. оглянувшись по сторонам, озадаченно спросил отрок.
Где надлежит им быть, там и есть. Старец усмехнулся. Ну что ж, хлопчик, толк из тебя будет, не зря тут мух кормил. А сейчас вставай, пойдем оружие тебе добывать.
Седобородый поднялся на ноги и зашагал, даже не оглянувшись. На ватных ногах Иван устремился ему вслед.
Далеко ли идти, дедушка?
Недалече. Отседа верст около двадцати, а может, и тридцать. Вот заодно ногами и померяем.
Парень только охнул чуть слышно, но поплелся за бодрым старцем.
А скажи-ка, дедушка, что тут было?
Но это, смотря, в какие времена, хмыкнул тот.
Я о нынешнем дне говорю.
Нынче ты себя нашел. Или пришел в себя тут уж кто как скажет, ухмыльнулся Всеславлич и, опершись на посох, внимательно глянул на младшего спутника.
Так что ж это, выходит, я и впрямь волчину загрыз?
Можно и так сказать. Но только не в том суть.
А в чем?
Ты в себе страх выгрыз и жалость к себе заодно.
Он, как ни в чем не бывало, зашагал далее, насвистывая что-то в усы, и птицы в листве радостно вторили ему, точно дорогому гостю.
Они прошли более двадцати верст, когда старик остановился на берегу возле днепровского переката и, посмотрев на клокочущие валы, удовлетворенно сообщил:
Здесь.
Иван огляделся, высматривая что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее оружие. Но, исключая облепленные клочьями днепровской пены валуны, которых тут было в избытке, ничего достойного внимания не обнаружил.
Копать надо будет? спросил он, полагая, что где-то тут есть тайник.
Нет, копать не придется. Дедко встряхнул седыми кудрями. Нырять придется.
Что? Иван с опаской поглядел на разбивающиеся о камни стремительные волны.
Нырять, вновь повторил старик. Вон там, видишь, меж скал, вроде как чаша? Самое то место, узнаю его. Ну что, прыгаешь или оробел? Хворостиной от врагов отбиваться будешь?
Парень с показной бравадой дернул плечом, скинул рубаху и штаны и сиганул в воду. Конечно, его плавный Донец в сравнение не шел с неукротимым Днепром, но воды Иван никогда не боялся. Клокочущие волны норовили расшибить его о корявые обломки скал, торчащие из пены, будто клыки из волчьей пасти. Он всякий раз увертывался от прямого удара, ловко уходил в глубину, стараясь отыскать неведомое оружие. В конце концов, уставший и продрогший, Иван вылез на берег и тут же увидел Всеславлича, сидящего на валуне у кромки воды.
Ну что, хлопче, не сыскал?
Да как его сыщешь, сам чуть жив остался! Я же не рыба! Пока нырял, едва голову не расшиб!
Что ж, верно, посочувствовал старец. Так ведь не расшиб и на том спасибо! Ладно, подсоблю тебе, успокаивающе махнул рукой старик и протянул юнцу веревочную петлю, к другому концу которой была привязана увесистая булыга. Аркан на шею, камень в руки и прыгай. Оружие оно на самом дне лежит, так-то, как ни бейся, до него не донырнешь.
Так ведь Иван удивленно поглядел на старика. С камнем, да в омут враз на дно потянет, да и утопнешь!
Правильно мыслишь, подтвердил дедка. Ишь ты, ума палата! Камнем сиганешь до дна и дойдешь. А как оружие схватишь, так им эту веревку и перережешь.
А ежели вдруг не найду?
А ежели найти не сумеешь, то и выныривать тебе незачем, оно ж недоучка хуже дурака, напутствовал Всеславлич. Так что сам решай, как оно: брать мою подмогу или прямо домой ворочаться. Ты думай, хорошенько думай. Землепашцем быть дело верное, доброе. Свинья конечно, не конь, а тоже от нее польза есть. На что тебе с чужой крови жить?
Иван глянул недобро и протянул руку.
Давай свою петлю.
Вот это другой разговор. Запомнил, что я тебе сказал? Седобородый приладил груз на шее Ивана.
Запомнил.
Тогда ступай с богом, да возвращайся поскорей! А я тем временем ужин слажу.
Старик отвернулся, теряя интерес к безусому юнцу. Тот поежился и с натугой поднял привязанный к веревке камень. Иван попытался унять тревожный стук сердца в груди. В конце концов, сегодня он уже столько раз умирал, пора бы привыкнуть. Уж если Всеславлич отчего-то хотел погубить его, то, верно, мог это сделать сотню раз, пока он был привязан к дереву.
Иван широко перекрестился, глубоко вдохнул, закрыл глаза, шагнул с берега головой в омут и вдруг почувствовал, что совершенно не боится. Это даже как-то развеселило его. Но тут вода хлестко ударила по лицу. Он начал быстро погружаться, да так глубоко, что и представить не мог. Воздух в легких быстро заканчивался, но благостное состояние покоя не проходило. Петля на шее уже совершенно не держала его, и он проплыл сквозь нее, едва касаясь хвостом, плеснул широким плавником и быстро, распугивая мелкую рыбешку, устремился ко дну. Сердце будто само знало, куда следует плыть. Иван вдруг заметил, как меж камней в тине, совершенно не тронутая ржой, выблескивает, будто манит, гладкая сталь клинка. И тут же плавники исчезли, снова возникли руки. Он схватил оружие и начал быстро выгребать наверх, к берегу. Старик поджидал его, сидя на камне у костерка.
Ты, я вижу, с добычей! довольно улыбнулся дед. Что ж, любо, любо! Ну, как водичка?
Иван, отплевывая воду, быстро вышел на берег.
Холодная, зубы Ивана стучали, тело била мелкая дрожь.
Иди, иди к огню, согрейся. А заодно глянем, что добыл.
Только сейчас отрок разглядел отобранное им у Днепра оружие. Это был меч, длинный, прямой, как солнечный луч, сияющий, как будто только-только покинул ножны, и острый Это Иван уже почувствовал на себе пальцы и ладонь, которыми он схватил клинок, были залиты кровью из глубокого пореза.
Ишь ты, проголодался, стало быть. Как был хровохлеб, так и остался. Старик принял оружие из рук воспитанника. Я вижу, ты его славно попотчевал, он тебе за то весь твой век благодарен будет. В бою не подведет, в невзгоде не кинет. Ну, здравствуй, старый друг! Сколько жизней не виделись!
Всеславлич сжал рукоять, и как показалось Ивану, та аж замурлыкала от радости. Затем старец крутанул меч и будто скрылся в стальном облаке. Иван и прежде видел, как сечевики, бравируя своей ловкостью и лихостью, крутят саблей, но чтобы вот так! Старец был еле виден в мелькании хищного клинка. Наконец он остановился, поднял меч острием к небу, прикоснулся губами к холодной стали, затем подкинул его, поймал и протянул рукоятью к Ивану. Тот, сцепив зубы от боли, раскрыл окровавленную ладонь. Старец хлопнул себя по лбу.
Вот же старюга беспамятный, как же это я позабыл?!
Дед склонился над раной, что-то зашептал, поводил перстами, выпрямился и проговорил насмешливо:
Иди в реке обмой, на что рукоять пятнать?
Все еще не понимая, что произошло, отрок отошел к воде, обмыл ладони и увидел затянувшиеся красные рубцы на месте недавних порезов.
Ну, что ты там застрял? крикнул Всеславлич. Иди к костру, грейся. А то, может, щукой обернешься и окуньков наловишь? Я как раз ушицы бы сварил.
Щукой? выпучив глаза, спросил Иван.
Старец усмехнулся.
Что ж ты такой непонятливый? Нечто сам не догадался, как из петли выбрался? И там, у древа
Так я думал, это я с перепугу
С перепугу зайцы гадят! А ты лютым зверем оборачивался, в воде щукой-долгомеркой. Еще в небе беркутом полетишь, но тому я тебя после обучу.
Это ж как это? Я же запинаясь, начал отрок, испуганно крестясь.
Эх, малый-малый, сила в тебе великая, а соображения чуть. На вот, он вновь протянул оружие заробевшему отроку, ты добыл его, теперь он твой. Не благодари, то твой меч и твой крест.
А сейчас давай, садись к костру, грейся. И волка своего призови. Для вас двоих говорить буду. А вот это рукой махать да молитвы бубнить пустое. Хоть обкрестись ты, от того иначе не станет. Уж коли ты родился с зубами, то грызть тебе ворога до самой его погибели. Господь за плечом твоим стоит, ты его стережешь, он тебя.
Иван свистнул в два пальца, волк-побратим стремглав бросился к нему из ближнего подлеска, будто только и ждал зова.