То, что дома не могут ответить, не значит, что им нечего сказать.
Крепость одобрительно скрипит порогом, когда вслед за Сомом гостья входит в полутёмную комнату.
Не комнату даже коридор, ведущий в жилую часть. Туда, откуда доносятся голоса, о чём-то живо спорящие.
Постой тут.
Нура натыкается на выброшенную вперёд Сомову руку. Послушно отступает. На чужой земле нужно следовать местным обычаям. Даже если не понимаешь, в чём они заключаются.
Сом скрывается в кухне? Нура чует, как аромат еды становится отчётливей. В носу свербит. Должно быть, дикий перец и что-то из пряных трав. Пищу, которую ели та-мери, редко признавали колонисты, и наоборот.
Исключения, конечно, есть или Нуре нравится так думать. Это не воспоминание. Скорее, подспудная уверенность как о том, что перец зовётся именно перцем, а солнце восходит на востоке.
Она придвигается к двери, склоняя голову, пытаясь уловить обрывки разговора.
Самый младший из мальчишек звучит взволнованно. Те, что постарше перебивают друг друга.
Да не ведьма она!
Почём знаешь?
Сом, вразуми его. Ты же с ней шёл, ну! Скажи, опасна?
Мухи не обидела, низкий и размеренный голос Сома выделяется среди остальных.
А я чём говорю!
Пока, отрубает, как острым лезвием.
Нура ёжится. Ей не доверяют. Оттого и попросили остаться за дверью.
Она оглядывается. Может уйти из Крепости прямо сейчас направиться к городу, благо, дорогу она представляет: глядя по сторонам во время пути, подметила, как меняется мир за холмами. Там лежит неизвестность, но и здесь не лучше
Если развернётся и уйдёт, что потом?
Остановит её кто-нибудь? Станет ли догонять?..
Когда Нура касается ручки наружной двери, внутренняя распахивается, и Сом втягивает её за локоть внутрь.
В тесной кухне царит полумрак. Пылинки кружатся, опускаясь на лужицы из света под окном. Грубо сколоченный стол завален всевозможной утварью и посудой. Нура улавливает запах чего-то кислого, но молчит.
Чужой дом чужие порядки.
Она обводит взглядом братьев, которых уже видела на берегу. Сом по очереди представляет:
Это Карп.
Великан со светлыми кудрями подмигивает. Он самый высокий из них и почти касается теменем потолочной балки. Сутулится заметно. Улыбка что зовётся, до ушей. Только серо-зелёные глаза не смеются.
Мон Карпаччо к вашим услугам, он отвешивает шутовской поклон. Все остальные закатывают глаза.
Не слушай его.
Он даже не знает, что это такое.
Позвольте!.. Как это не знаю? Моё полное имя, конечно! Они просто завидуют, гневный тон сменяется доверительным шёпотом, у меня в роду были аристократы.
Врёт, вздыхает самый младший.
Как дышит, подтверждает длинноносый.
Сом поводит плечом.
Это Горчак, кивает на носатого. Щуплого, невысокого, лет четырнадцати на вид, с широкими скулами и цепким взглядом. Нестриженые тёмные пряди падают на лоб. В то время как Карп строит из себя весельчака, Горчак не старается вовсе. Он молчит, но в усмешке кроется что-то плутовское. Нура в целом не испытывает доверия к белым людям, а с этим, думает она, надо держать ухо востро.
И Ёршик.
Сом опускает ладонь на плечо младшего, но тот резво шагает вперёд. Блестят ясные голубые глаза.
Это я тебя нашёл! И позвал остальных.
Нура поджимает пальцы ног. Всю жизнь она ходила босиком, но сейчас ощущает, как сквозняк обнимает колени. Вспоминает, что одета в короткую рубаху с чужого плеча, и сжимается под взглядами.
Дзынькает тишина.
Пылинки порхают от одной стены к другой.
Наверное, стоит поблагодарить братьев за помощь или сказать, что она рада знакомству. Это самое простое, не зависящее от языка и культуры, но почему-то Нура медлит.
Ёрш, покажи ей Умбрину спальню, говорит Сом после паузы.
Карп с Горчаком переглядываются. Носатый задумчиво жуёт губу. На Нуру он больше не смотрит.
Уверен? Сейчас ведь Скат придёт
И что? Несмотря на ровный, даже безразличный голос, на лбу Сома пролегает морщина. Что он сделает? Проголосует против? Соберёмся за столом обсудим. Не ходить же ей так.
Нура вздрагивает. Оказалось, это Ёрш взял её за руку своей ладошкой тёплой и слегка липкой, пахнущей смолой.
Пойдём.
Они идут наверх.
Нуре не нравятся лестницы. И высокие кровати. Та-мери всегда спят на досках Плавучего Дома или на земле, если приходится сойти на берег. Чем выше от земли, тем тревожнее, будто с корнем выдирают.
Она выдыхает и касается стены ладонью. Слушает. Чувствует, как дом настороженно наблюдает за гостьей: не торопится принимать, но и не проявляет враждебности. Крепость приняла её приветствие, но осталась холодной на ощупь.
Верхние коридоры темны. Ёршик минует несколько дверей: Нура приглядывается, стараясь разобрать символы на створках. На каждой что-то изображено.
На последней цветущая веточка.
Тут свободно. Ёршик проходит в комнату. Скрипит дверцами платяного шкафа. Нура долго вспоминает слово на имперском, вылетевшее из головы, «гардероб». Ещё одна вещь, которой кочевники не пользуются, храня вещи в плетёных коробах. Да и вещей у них почти нет по пальцам пересчитать. Амулетов и украшений, носимых на теле, гораздо больше, чем одежды.
У вас есть сестра? спрашивает она негромко, наблюдая, как из-под вороха простыней мальчик извлекает платье тёмно-зелёного цвета, с пуговицами на груди и жёстким воротником.
Протягивает ей и отворачивается.
Была, отвечает как-то очень по-взрослому. Может, есть до сих пор. Переодевайся, я не буду подглядывать.
Нура пожимает плечами. Они и так видели её на берегу к чему стыдиться? Она относится к своему телу легко: это просто дом временное пристанище души, и потому не испытывает беспокойства. Если чужаки смотрят пускай, ей не жалко. До тех пор, пока её дом не желают разрушить.
Ка-нуй те ми, говорит она.
Что это значит?
Что я тебя благодарю. «Большое спасибо» на языке та-мери.
Она стягивает Сомову рубашку и ныряет в зелёные рукава. Юбка струится по ногам. Непривычное ощущение, слегка щекотное. Пуговицы цепляются за волосы, и Нура охает.
Ты чего?
У вас есть она вспоминает слово, гребень?
Наверное, тянет Ёршик и садится на корточки рядом с сундуком. Щёлкает медный замок, шуршит нутро.
Нура расправляет воротник и затягивает пояс потуже. Платье широко в груди, а край юбки почти касается щикотолок. Только сейчас она видит, что оставляет песчинки на дощатом полу.
Других туфлей у неё не было, только вот Ёрш отряхивает поношенные башмаки. Змейки шнурков сплелись узлами.
Я пока так. Мне удобнее.
Обуть ботинки для неё всё равно что мешок на голову надеть и позволить себе задохнуться. Или язык отрезать. Та-мери говорят стопами с землёй и слушают её песни, шёпот, наставления. Без этого дико. Страшно.
Одиноко.
Он кивает, мол, как хочешь. Протягивает костяной гребень и небольшое зеркало, покрытое сетью царапин. Нура хмурится едва заметно. В племени «твёрдая вода» ценилась дорого: её выменивали у белых путешественников, кусочками зеркал украшали ритуальные пояса и жемчужные тики невест в день свадьбы. Хотя у оседлых та-мери стекло было под запретом. Они верили, что оно открывает двери между миром живых и реин-ги страной духов, откуда приходят демоны, крадущие облик.
Из-под паутины трещин на неё смотрят большие тёмные глаза. Нура смахивает пылинки с ресниц и проводит ладонью по щеке простой успокаивающий жест, словно она хочет удостовериться: отражение не похитил злой демон. Это всё ещё она Нура из Плавучей обители.
Дома, которого больше нет.
Теперь ей надо выжить на чужом острове, чтобы вернуться или разыскать соседние племена, но Нуре понадобится помощь, чтобы покинуть «окраину», как назвал её Сом. Помогут ли братья вот что беспокоит. Она знает: бескорыстных людей немного на свете: прежде чем просить, нужно что-то дать взамен, но у Нуры ничего нет. Она не ведает, в каком направлении идти, и только голоса всплывают в памяти