Наутро Изволь наперво глянул на холм. Ни шатра, ни другого укрытия не было, даже огонёк не теплился. На выпирающем из пригорка каменном лбе сидела Пригляда, а лодка стояла так, что первые ласковые лучи весеннего солнышка падали прямо на лицо спящего витязя и отражались в волнистом клинке, так и лежащем на его груди.
Работа в ум не шла, кузнец бросил плащ на плечи, взял круглый хлеб и пошёл к холму. Голодная, поди, так всю ночь и просидела.
Яблони стояли голые, они всегда по весне просыпались неохотно и зацветали поздно, но у корней Изволь увидел странные цветы, поднимающие головки прямо из земли. Жёлтые, лиловые, белые, но невиданные им раньше. Каждый цветок был в половину его ладони.
Пригляда уже заметила его, но молчала, глядела только. Кто пришёл, с того и спрос. Кузнец заметил, что она выглядела посвежевшей, прошли синие круги вокруг глаз, уже не столь проваливались щеки, и пальцы, держащие диковинную заморскую чашу, не казались такими исхудавшими. Да и сама она не выглядела более тоненькой тростинкой. Видно было, что этакие вот ладные девки и рожают могучих витязей. Навроде того, что изрубленный спит в лодке.
Да будут боги милостивы к тебе, сказал Изволь.
Да будут, согласно кивнула она, Хочешь, так садись.
Изволь присел на пригорок, достал хлеб.
Угощайся, дева.
И угощусь, добрый человек, если и ты со мной поешь. Ты с утра не ел ещё, сразу сюда притёк. Верно?
Пригляда отломила кусок от хлеба, закусила ровными зубами. Совсем не звериными.
Верно, сказал кузнец и тоже откусил от краюхи.
А угостись моим ещё, девка протянула ему чашу.
Кузнец отхлебнул. Теплом пробежало по горлу, разошлось по жилам незнакомое питьё, сладкое и терпкое.
Что знать хотел спрашивай, Ингольв-ван, прищурившись прямо ему в глаза произнесла Пригляда, А то кузница не дождётся.
Изволь, ответил кузнец любимым словечком, несказанно удивлённый и недовольный, Откель имя моё знаешь?
У меня два глаза, ответила она.
Как сюда добралась?
У меня две руки.
Неразговорчив был кузнец, а девка ещё немногословней оказалась.
Ночь-то где коротали? кузнец понял, что понятных ему ответов не будет, Даже и огня не развела. Просквозит брата-то, гляди.
Здесь с ним ничего уж не случится, сказала девка и прибавила: Спасибо за заботу. Устроилось всё, поживём сколь насужено.
Как лечить его станешь? Весь-то изрублен Знать, жестокая рать была на него выставлена.
Лютой была та битва, да не надобно тебе того знать А лечить не обучена. Не лечат у нас в народе.
Что же это за народ такой, где раненному товарищу никто подняться не поможет?! Хотел кузнец сказать, да сдержался. В своём-то племени в чужой двор со своей привычкой не входи. Другое сказал:
Как же он встанет тогда?
Как захочет, был ответ.
В себя не приходит он? Всё так и лежит?
Спит, ласково глянула на воина Пригляда.
И долго спать будет?
Пока не проснётся.
Меч-то сними с него, проговорил Изволь почти сердито, не любил он загадок.
Словно тем мечом полоснул его светлый взгляд, но вдруг переменился, стал даже растерянным.
Пока меч с ним, кровь не уходит, сказала Пригляда, и кузнец вдруг понял, что никакая она не колдунья, просто, видать, её народ боги оделили магией намного щедрее, чем ванов, и пользоваться этой магией для неё так же естественно, как для него дышать, не придавая большого значения.