Наталья Самошкина
Признание в любви и абрикосовая косточка
Единожды привлечённая Стихия не удаляется скромно на покой после того, как помогла тебе.
Она становится требовательной, желая дальнейшего сотворчества. Если решишь избавиться от её настойчивости, Стихия разрушит всё, к чему ты прикасаешься.
Только вдохновенное единение может удовлетворить её и тебя.
© Наталья Самошкина, текст, 2023
© Издательство «Четыре», 2023
Наталья Самошкина
Писатель и поэт. Автор романов «Ловец заблудших душ» и «Тиур вестник Рарога».
Художник и энергопрактик.
Ведьма из клана Огненного Дракона.
Ведьмовское имя Найра.
Признание в любви и абрикосовая косточка
Любовь это одновременно яд и противоядие.
От чего блаженствует Демиург, от того корчится человек. Ибо первый пропускает сквозь себя, а второй заталкивает в себя, вызывая отторжение.
Найра
Поменьше признавайся в любви, сказал Тай. Особенно тем, кто очень хочет это услышать. Любовь подобна зимнему лесу, на который упало розовое покрывало утренней зари.
Он взмахнул широким рукавом, и перед глазами Ирис возникло видение: далёкая тайга в синеве огромных пихт и елей, а сверху небо, опрокинувшееся на мир нежным и оттого недолговечным цветком.
Но все великие учителя говорили, что любовь становится нерушимой Силой, если её раздавать бескорыстно, ответила девушка. И от каждого искреннего признания что-то или кто-то меняется к лучшему.
Ирис притронулась к видению, и оно ожило.
Да, это красивая сказка для детишек, которые плачут и молятся, выпрашивают и обещают, усмехнулся Тай. Как ты понимаешь, детишки это земляне, таскающие в кулачке косточку абрикоса. Одни проделывают в ней отверстие, и жизнь оборачивается простенькой свистулькой, на которой играют брошенные девочки, похожие на кукол, и мальчики, которым сказали, что у них вместо сердца кусок нержавеющего металла. Другие бросают косточку в пропасть и ждут. Ждут, чтобы однажды возопить от отчаяния и обвинить в потере смысла жизни любого, кто не вытащил из бездны и не положил к их ногам мешок с золотыми монетами или хотя бы упаковку с курагой.
А третьи? спросила Ирис.
Третьи сажают косточку и на время забывают о ней, чтобы не смущать своей настырностью зарождающееся чудо. Видишь ли, истины или любви не нужно добиваться. Люди пользуются словами, но не слушают суть слов. «Добиваться» это добивать себя. А любви не нужны изувеченные мученики, требующие за свою жертвенность награды.
Да, сказала Ирис. Это как дерево, выросшее на свободе, и бонсай, скукоженный на блюде; человек грядущего и тот, кого с младенчества поместили в сундук, а потом ещё искалечили рот и щёки, чтобы он вечно смеялся.
Да, кивнул Тай. А чудо просыпается в тощей горной почве или в животе у женщины и оповещает о себе небо, не давая клятв и не вмешиваясь в толкования древних свитков. По прошествии мгновений или веков оно превращается в цветущую долину или в юношу, играющего на дудуке.
О, засмеялась Ирис. Вместо тайги уже «Бустан» или «Полистан»?
Да, снова согласился Тай. Так легко не признаваться в любви, а создавать её. Мы, Демиурги, творим её без правил просто из потребности самовыразиться, поэтому не учим раздавать корыстно или бескорыстно. А людям-подмастерьям хочется признаний-инструкций, чтобы уверовать.
В кого? В нас? удивилась Ирис.
Нет, милая, поцеловал её Тай. Всего лишь в своё существование.
Запах абрикоса
Дождь ли плачет соком моим?
Солнце ли смеётся цветами моими?
Земля ли держит мир корнями моими?
Ветер ли поёт голосом моим?
Я отдала тебе ствол свой, чтобы ты вырезал из него дудук.
И с тех пор ты идёшь по свету Вечным Странником.
От народа к народу, не видя границ и войн.
Играешь на моём сердце, а люди видят далёкие горы с бесконечным эхом и полуразрушенные древние крепости, слышат шелест трав и гул моря, ощущают на губах вкус абрикоса
Мой голос, мою нежность, мой запах меня, живущую
в твоём дыхании и в дудуке.
Горы синие, словно глаза Бога
Горы синие, словно глаза Бога,
отмывшего их от вчерашней пыльной бури.
Ты сидишь на камне, свесив вниз ноги,
и думаешь, что поняла суть жизни.
Поняла ли?
Эхо стирает лазурь с колонны водопада
И маляром простым мажет его
Чёрным, белым! Белым, чёрным?
Не удержать краску на бегу,
И она шлёпается кляксами,
В которых ты видишь совершенство.
Кем ты хочешь быть?
Рисунком старика, поющим об ущельях,
Или ловкой имитацией,
под которой кто-то поставил подпись да Винчи?
Как ты хочешь жить?
Бросаясь в озёрную рябь,
в которой сонары вопят о чудовищах,
или мечтая о тишине,
которая всего лишь «мёртвая зона»,
где только кажется, что ты в безопасности?
Горы синие, словно глаза Бога,
который не знает, что его назначили совершенством.
Ты сидишь на камне, свесив вниз ноги,
и смеёшься, увидев ещё один ответ,
похожий на плод граната.
И тебе всё равно, спелый он или нет,
поскольку смотришь на синее, синее, синее
Улыбка в глазах видящего
Камню, падающему с горы сквозь туман, кажется,
что он обрёл смысл жизни.
Туман, не замечая полёта камня, думает,
что в этом его цель.
Путник, покоривший вершину, ищет глазами следующую.
А я?
А я сижу на склоне горы, ощущая спиной тепло сосны, и улыбаюсь.
Ты поёшь мне о вечности
Ты поёшь мне о вечности, а я слышу, как ребёнок стучится в ворота жизни. Жизни такой короткой, что в неё вмещаются удары прибоя и сладость липовых аллей, семена тмина и звёздное небо, опьяняющая страсть и печальный перебор струн, пресная лепёшка и морщины старика, падающая птица и взлетающее вдохновение, горестный вой и вакхическая пляска, томление и вопль оргазма, странствие и порог, дикая жажда и лужа, отражающая семь радуг, зелёная горошина и стебель, обвивающий пуповиной Землю
Ты поёшь о вечности, а я чувствую, как она смотрит моими глазами на того, кто когда-то полюбил женщину-мгновение.
Голубиная нежность мечты
Сотворение мира
Расскажи мне сказку, отец, попросила Виноградная Гроздь.
Солнце умылось в море, расчесало огненные волосы, рыжие усы и длинную бороду частым гребнем вершинами гор, уселось посреди виноградника и стало сказку сказывать:
Давным-давно, когда мир был ещё юным и беспечным, неведомо откуда упали три семени. Они лежали на голой земле и медленно высыхали под моими палящими лучами.
А мир тем временем бегал по диким ущельям, выжженным пустыням, заглядывал в жерла вулканов, не смущаясь своей наготы. Он был один!
Тишина, словно ватное одеяло, накрывала землю с головой. Ни слова, ни звука, ни мысли.
Однажды мир остановился, точно споткнулся. Почувствовал, что, если сейчас что-то не произойдёт, он исчезнет. Закрыл глаза, и впервые за миллионы лет его сердце заговорило:
Отец, душа во мне сжимается как кулак, и мне хочется умереть. Душа моя распахивается, как дыхание ветра, и я желаю невозможного, того, чего я никогда не видел, не касался, не ощущал. Помоги мне услышать самого себя!
Слёзы потекли по его лицу. Они пробились родниками, собрались в реки и заполнили пустые котловины, создав моря и океаны. Одна слеза упала на семя, лежащее у его ног. Треснула земля, и показался зелёный росток. Так родилась твоя прапрабабушка.
Шло время, и лоза подрастала, наливалась силой и сладостью. Я подарил ей свой свет. Первая виноградная гроздь и все её потомки стали живым воплощением солнца. Земля уже не была голой. Её покрывала буйная зелень.
В сердце мира вспыхнуло пламя, которое не сжигало и не разрушало. Оно было самой лаской и наслаждением. Пламя растворилось в густоте ночи, и наутро мир увидел на краю моря отпечатки ног. Он, чувствуя дрожь во всём теле, побежал по следу. И увидел
Запрокинув голову с тяжёлым узлом волос, рядом с лозой стояла любовь. Она родилась из грёз мира и легкомыслия солнца. Любовь таково стало имя первой женщины, вкусившей сок винограда.