А чего ты нашего дядь Петю так не любишь? Не здороваешься даже, влезает в мой топик запыхавшаяся Анька. По её круглому лицу катятся градины пота, но у неё есть силы гримасничать щурится по-лисьи. Тоже мне подруга, называется. «Чего ты его не любишь»
На нашем пути то тут то там возникают подтаивающие в связи с грядущим разгаром весны ледяные препятствия, и мы их преодолеваем.
Ты же знаешь, чего, зло отвечаю и мастерски перепрыгиваю через ледяной горб.
Аньке с горбом не везёт. Она влезает на мини-эверест, но там её ждёт фиаско: сапоги разъезжаются в разные стороны света правый решил сгонять на юг, левый ломанулся на север. То, что посередине с силой опускается на покатую ледышку.
А-А-А! вопит гигант с непокорённого холма и роняет чебурек.
А-А-А-А-А! яростно продолжает орать, в этот раз из-за чебурека.
Да уж, больно, наверное остаться без жареного пельменя.
Вставай уже, сколько можно идти в школу.
Я помогаю Аньке собрать ноги в кучу. Она кое-как поднимается, опираясь на мою руку, и мы бежим на урок. Ну, кто бежит, а кто ковыляет.
Пока мы вот так «бежиляем», мысль о дворнике болтается у меня в голове, привязанная за ниточку: бамс! стукнулась о правое ухо; бамс! о левое. Знает же, почему я дворников не люблю, зачем спрашивать.
***
В нашу гимназию 10 с углубленным изучением иностранных языков уже пробка из учеников. Ну, привет! Выпускаю в открытый космос Анькин локоть, обгоняю жирнуху, давлю тротуар уверенным шагом, тут идётся уверенно: нет лужекаш и кашелуж с глыбами в душе. Обычно я прихожу раньше, чтобы, во-первых, не толкаться с двоечниками-опозданцами именно они причина пробки, а во-вторых, чтобы привести себя в порядок, повторить урок, сконцентрироваться.
Врезаться в гущу толпы доверяю Аньке, таранчику-кабанчику: меняюсь с ней местами, выставляю щитом, теперь Анька впереди и мы прём ледоколом, располовиниваем неудобную кучу. Молодец, Понч, отличная работа, мы внутри альмы матер. 8:23 успеваю расчесаться перед зеркалом, переделать хвостик. Аньку ждать не стала, у неё надолго: переобуться, вернее, спасти из сапог ножки!
А я уже в классе.
Привет, София!
Это Катька, отличница, как я и Анька. Вечно меня полным именем зовёт, раздражает прям. В друзья набивается, но мне она неинтересна. Не знаю, почему. Какая-то слишком улыбчивая и жизнерадостная что ли. Раз мы с ней вместе шли из магазина. Так ей по дороге камень попался. Простой пыльный камень, каких полно в округе. Так она на него набросилась и давай верещать: «Какой интересный камень, София, глянь», и протягивает мне в лицо серую пыльнющую плюшку. «Заметь, какие оригинальные грани». Сущий одуванчик. Короче, мне она не очень. Хотя и отличница.
Я что-то ей булькаю в ответ: не до тебя сейчас, типа. Влетаю за парту. Наша с Пончиком первая в первом ряду (а вот и мой Пончик притащился, села, размещает бока, прячет под парту кровавые жертвы сапог). Достаю учебник французского и повторяю текст про Париж и его достопримечательности.
Звонок. В класс входит Инесса Павловна, наша по французскому. Мне нравятся иностранные языки, особенно французский. Также в школе изучаю английский. Дома испанский самостоятельно и недавно китайский с репетитором. Инесса одета в длинную зелёную юбку в складочку и блузку цвета свежескошенного газона.
Бонжур, мез анфан! здоровается с нами Инесса. Ки э тан сервис ожурдьи? спрашивает, кто дежурный.
Мы приветствуем стоя. На вопрос о дежурном в классе тишина. Тогда Инесса Павловна обращается ко мне. Я староста, конечно.
У меня всё записано в блокнотик. Достаю его из портфеля. Читаю. Андрей Котов. Объявляю на весь класс. В ответ тишина. Хорошо, выхожу к доске и объявляю громче: Андрей Котов!
Снова тишина.
У нас в классе тридцать человек. Я, Анька-пончик, Катька-одуванчик, Петька-кот-ученый, Валерия-голубоглазка и Артём-химик наша цветастая клумба отличников, аккуратно высажена на первых партах. В затылки нам дышат хорошисты. Я считаю, что быть хорошистом ни то ни сё. Ты либо будь отличником, алмазом, либо никем: иди в троечники-двоечники уже без разницы. В нашем пятом «Б» хорошистов много, нитонисёшниками заражены вторые и третьи парты. Затылкодышатели хорошистов троечники. Как правило, в носах ковыряются. У двоечников отдельный регион, у шкафов с книгами. Андрей Котов житель околошкафного региона, ищу его именно там.
Котов! Выходи!
Силенцио.
А я вижу. Сидит на последней парте и ни гу-гу, рукав формы разглядывает, будто там драгоценные пуговицы пришиты. Сверлю строгим взглядом:
Котов, я тебя вижу, почему доска грязная?! Мой доску, ты дежурный.
Зелёные каблучки Инессы Павловны нервно ковыряют дыру в линолеуме.
Я не Котов, тихо отвечает Котов.
Все смеются.
Хорош прикалываться, Котов, если не пойдешь, запишу тебя в штрафную колонку каждый день будешь дежурным целую не-де-лю, отчеканиваю, дабы до Котова дошло, что не шучу.
Я Петров, а Андрюха заболел.
Ну привет! Присматриваюсь, вспоминаю, что у Котова нос вроде картошкой, а у этого длинный, как у Буратино. Только Буратино плоское бревно, а этот с ожирением. А-а-а, доходит до меня, Котов тоже жирный, поэтому попутала. Пофиг.
Кто вас разберёт там: петров, котов какая разница. Раз нет Котова, ты дежурь, вы ведь друзья наверное.
Я не в курсе, друзья они или нет, но доску надо вымыть и сделать это быстрее, потому что время идёт, а мне нужно про Париж рассказать и «5» получить.
Вообще-то мы начинает не Котов, но закончить не успевает. Его обрубает Инесса Павловна:
Так всё, ладно, и сама вытирает доску.
«5» я всё-таки получаю, меня спрашивают первой, блистательно рассказываю у доски выученный рассказ.
Молодец, Сонечка, отлично, как всегда, хвалит Инесса. Все бы так учились!
Дальше диктант. От него меня освобождают из-за того, что я писать не могу. На среднем пальце правой руки выскочила мозоль-шишка, натёрла ручкой. Но это временно. Мама лечит эфирным маслом и сырой картошкой. Купила мне специальный напальчник. Сейчас он не налезает, сначала шишка должна спасть, а потом буду пользоваться.
***
Урок физкультуры. Я переоделась первой. Жду Аньку, как обычно. Вот копуша. Мой Пончик сложился пополам носки натягивает, сопит, как бурундук. Она у меня смешно сказать вслух балериной мечтает стать. Журналы про балет в портфеле таскает, в инете любуется на пуанты, а сама все четыреста килограммов весит. Балерина
Наш пятый "Б" заваливается в спортзал. Там новые снаряды, ещё не распакованные, хвастаются целлофаном на солнышке, которое сквозь пыльные окна пробивается распогодилось.
Возле снарядов суетится Борис Борисович, физрук. Срывать обёртку не разрешает, на лице написано: вы, обормоты, всё сразу испортите. «Обормоты» это про двоечников и троечников. Ну и правильно, я считаю. «Обормоты» любят раздолбать, испортить. Старые снаряды разнесли так, что директору пришлось новые прикупить.
Ого!
Гимнастическое бревно!
Гимнастическое бревно!
Гимнастическое бревно!
Я мечтаю стать гимнасткой, но мама вряд ли одобрит, не до того мне.
Гимнастическое бревно!
Гимнастическое бревно!
Гимнастическое бревно!
Раньше его не было. А сейчас вот оно. Гимнастическое бревно! Мама не одобрит. Соня пролетает мимо гимнастики. Вряд ли одобрит. Какое оно красивое.
Хочу опробовать. Хочу. Хочу. Хочу. Пробовать. Пробовать.
Ну привет! Пробывальщиков уже набежало
Брысь! Я первая.
Очередь покорно расступилась. Ко мне подлетел Петька-кот-учёный, протянул лапку для подстраховки. Мне помощь не нужна. Мама не одобрит. Одним махом отгоняю Петькину лапку, другим махом влетаю на бревно. Мама не одобрит. Так. Руки в стороны, подбородок в потолок.
Моя, моя, моя олимпийская программа без запинки. Прохожу программу без запинки. Спрыгиваю на пол. Трясётся пол он ошарашен тем, что на него приземлилась именитая гимнастка, пол взрывается честью, ходит мелкой рябью. Ещё бы. Аплодисменты. Рукоплещут отличники и хорошисты. «Тройки» и «двойки» осваивают козла, естественно. Прыгнут через него и ржут, дурачки. Последние мозги вытряхивают.