Эдди Берг
Жанна возвращается в Рейнбург
Часть первая. Плачущая Принцесса
Никто не замечает Жанну. Она стоит в толпе, беспомощно опустив руки, и все как будто бы смотрят сквозь нее, как будто она невидимка от лохматой светлой макушки до обшарпанных босоножек. Мне хочется поскорее уйти в комнату, где прохладно и тихо, разобрать свои книжки, изучить вид из окна. Мне часто говорят, что я замечаю то, чего не видят другие, поэтому я набираюсь смелости и подхожу к ней. Она поднимает на меня заплаканные глаза.
Привет, говорю я. Платок из моего кармана мятый и в крошках, но я все равно протягиваю его. Мне говорят я заботливая, но мне просто невыносимо громко, когда другие рядом плачут. Жанна не такая. Она похожа на меня незаметная, тихая. Правда она сияет, а мое лицо я изучала его в зеркале с темными глазами и бледной кожей больше похоже на гладь глубокого озера.
Мне говорили, что мои глаза настолько темные, что кажется, будто кто-то пялится изнутри.
Точнее, еще только скажут. А пока мне двенадцать, это первый день в новой школе, и мне очень, так сильно хочется завести подругу. Жанна утирает глаза и так же молча возвращает мне мокрый платок. Больше ничего не происходит, но я ощущаю, как между нами мелькает что-то такое искорка или будто зерно падает во влажную землю бесшумно, неуловимо, но значимо. Я киваю, словно реагирую на свои же собственные слова. Все проходят мимо. Никто не окрикивает меня, как других девчонок, никто не зовет. Я здесь новенькая. Чужая. И Жанна тоже. Под ее мокрыми ресницами голубые глаза, пугающе безмятежные. Она мнет подол строгого платья, которое явно ее тяготит. Она вся другая, но мы с ней сойдемся, с пугающей решимостью понимаю я. Словно бы слыша мои мысли, она хватает меня за руку и тащит по незнакомым галереям и коридорам я спотыкаюсь о ковры, хватаю глазами мощные остовы картин, но бегу, не отставая, следом. Наконец мы залезаем в какую-то каморку по приставной лестнице это чердак на самом верху школы, и круглое слуховое окошко распахнуто настежь. Я выглядываю в него и получаю небесную даль, поблескивающий вдалеке город, волнующиеся кроны деревьев они так близко, внизу, будто бы у меня под ногами. Полная точно такого же восторга, Жанна дергает за рукав мой свитер.
Это мое любимое место, признается она. Она говорит тихо, но прямо. Я еще не знаю, что скоро полюблю ее голос, что он станет сниться мне по ночам, будить меня от кошмаров, говорить мне ужасные и восхитительные вещи, звенеть от злости, хрипеть от напряжения. Я еще не знаю ее, я еще даже себя не знаю но в эту секунду мне кажется, что все так просто. Что нет никаких преград, что их попросту не бывает. Что если я выпорхну в круглое окошко то непременно взлечу безо всякой волшебной пыли. Наверное, Жанна читает по моему лицу (она научится это делать отменно), потому что хватает меня за руки и тянет к окну. Узкий вогнутый подоконник не надежнее птичьей жерди, но она свешивает ноги вниз и болтает ими, словно совсем не боится упасть. Я сажусь рядом так осторожно, как только умею, но мои пальцы все равно до боли сжимают ее плечо. Она на меня не смотрит, но улыбается. Я набираюсь смелости и шутливо толкаю ее ногу своей. Случайно выходит резко, но Жанна смеется. Я разжимаю пальцы. Под нашими ногами бездна, но это нас не пугает.
Так мы и становимся с ней друзьями.
Поезд прибывал в Рейнбург ровно в пять. Была осень, так что уже смеркалось. На вокзале пахло горелым и было так неуютно, что Жанна даже не стала оглядываться по сторонам ей хотелось поскорее пробраться сквозь толпу и оказаться в тёплом здании вокзала. Внутри она смогла перевести дух: купить большую чашку кофе в окошке, бросить тяжелый рюкзак на скамейку и свериться с картой. Пока бабка была жива, они приезжали сюда нечасто, а потом и вовсе Жанна оказалась запертой в школе-интернате, как говорится, без права на помилование. Согласно карте, идти было недалеко. Жанна забросила рюкзак обратно за спину и снова слилась с толпой, чтобы протиснуться сквозь узкие, высокие двери вокзала.
Она направлялась домой. От этого непривычного слова внутри все зудело и переворачивалось, а сердце начинало гулко колотится в груди. Теперь у неё есть дом; ещё немного, и она окажется дома. Адвокат сказал ей, что вступление в наследство дело не большой сложности, в принципе, если у неё есть ключи, она может заселяться хоть прямо сейчас. Но у Жанны ушло какое-то время что-то около недели чтобы распродать все свои немногочисленные вещи и попрощаться с друзьями. Она часто переезжала. Свой дом она привыкла носить с собой за пазухой, во внутреннем кармане куртки, вместе с ключами от дома, который ей не принадлежал раньше. Теперь она имела полное право приехать и открыть двери чему-то новому. Джей часто говорил ей, что Рейнбург хорош весной, но Жанна уже знала, что запомнит и полюбит его именно таким промозглым, осенним, шумным совсем не похожим на город с открыток, которые ее бабка отправляла ей ровно дважды в год до самой своей смерти. Жанне оставалось только гадать, как ей удаётся следить за ее перемещениями но может, ее выдавали снимки в газетах или статьи в журналах. Она уже много лет обещала себе, что станет носить псевдоним, но имя было ее единственным наследством от матери. Жанна боялась его забыть.
Долгая дорога вдоль оживлённой улицы сменилась широкой набережной: Жанна застыла на перекрёстке, поправляя рюкзак: величественная Рейна несла свои широкие воды, на другом берегу реки виднелось скромное здание Канцелярии Короля. Канцелярия была ее ориентиром: дом, доставшийся ей от бабки, находился в старом районе не очень престижно, зато очень дорого. Окна выходили на воду это Жанна запомнила с детства, а на самом верхнем этаже была комната, в которую почему-то нельзя было заходить. Память иногда подкидывала ей что-то ещё: огромную картину в раме; собрание статуэток, трещины и другие малозаметные изъяны на каменном полу; выцветшие обои; лучше всего Жанна помнила запах влажной бумаги, немного побелки, а над всем этим лёгкий ненавязчивый аромат материнских духов. С матерью Жанна была тут однажды: обозлённая, бабка не пустила их на порог, и им пришлось покинуть город, и обосноваться далеко отсюда, на севере. В каком-то смысле, Жанна не возвращалась домой она была тут впервые.
Конечно, Рейнбург, город с открытки, был знаком ей по байкам и по рассказам; конечно, она многое слышала о нем, но опыт многочисленных переездов подсказывал Жанне, что ей только предстоит узнать, каков на самом деле характер этого места. Как любил повторять Джей, лучшая история это та, которую ты расскажешь. Жанна предвкушала начать свою.
Начало, правда, было пока что не очень: на очередном повороте с моста какой-то резвый водитель с ног до головы окатил ее водой из глубокой лужи. Выругавшись ему вслед, Жанна утёрла лицо изнанкой испачканной куртки: ничего страшного, решила она. Если она все правильно помнит, то в доме была роскошная ванная, с окном, выходящим во внутренний дворик. Скоро она заберётся в неё и сможет согреться. После тёплых краев, где она провела много времени Джей был теплолюбивым, как ящерица ее все ещё потряхивало от пронизывающего морского ветра. «Обдирает тебя до косточек», вспомнились Жанне слова матери. Бабка выглядела как-то похоже: будто бы кто-то ее ободрал, стёр с лица и кожи все человеческое, оставив вместо него ледяную маску. Сколько Жанна себя помнила, бабка никогда не смеялась такой пугающий контраст с матерью, которую веселила любая нелепица. Жанна застыла на очередном переходе, ожидая перерыва в потоке машин и нехотя призналась себе, что скучает. Мысленно она готовила себя к тому, что это чувство не кончится никогда, хотя мать она потеряла рано.