Он вошел в уборную и встретился взглядом с человеком, очень похожим на тех каких видел в фильмах про разведчиков. Внутри, что-то сжалось и затрепетало. Никому из Гройсманов не хотелось встречаться с разведчиками, а уж Якову Гройсману и подавно.
Яков Гройсман? Устало спросил человек в шляпе и плаще. Пошарил в кармане. Достал пачку сигарет. Чиркнул зажигалкой и пустил струю дыма в потолок. Это Гройсмана озадачило еще больше. В помещениях универсиета курение было запрещено даже в уборных. Но если этот «в шляпе», курил рядом с табличкой, на которой было написано «курить запрещено», то, наверное, ему разрешалось и многое другое.
Яков Гройсман видел в кино, что такие люди после того как спросят имя, обычно достают красную книжечку с какими ни будь страшными буквами и гербом.
Что на этой книжечке было написано большого значения не имело, потому, что ему Гройсману это не предвещало ничего хорошего, самым важным и пугающим качеством таких книжечек были не буквы, не герб а цвет.
Меня зовут Груман. Груман Вельд, если вам это нужно, господин Гройсман. Хотя Он все-таки достал красную книжечку и показал разворот со своей фотографией. У Гройсмана тонко сжалось в желудке.
Вы видите меня в первый и последний раз, господин Гройсман, и если вы не будете делать глупостей, то Страшный Груман пожал плечами Все будет хорошо.
Да куда уж лучше? Вспыхнуло в голове Гройсмана, но он промолчал. Он аккуратно переложил портфель из правой руки, которая уже затекла в левую руку, и перестал смотреть, как он обычно это делал сверху вниз. На Грумана так смотреть было нельзя. Он быстро перестроился. Чуть присел, и теперь у него получалось смотреть так как должно смотреть на людей в плащах и шляпах. Снизу вверх. Груман поморщился.
Да, не тряситесь вы так, Яков Львович! Он стряхнул пепел сигареты на пол. Я не потребую от вас ничего сверхъестественного. Якова Гройсмана больше всего пугало в Грумане его странное обращение «господин». «Господин» говорили разведчики в кино, и это его пугало еще больше. Яков Гройсман кивнул, начинающими мокнуть от пота редкими волосами.
Вы знаете, что такое теория циркуляции энтропии? Гройсман пожал плечами. Он как физик, и великолепный математик, конечно же, об этом знал, но, теория, доказывающая существование бога, была если не под запретом, то и не под всеобщим одобрением, признаваться в том, что он в физике «ноль» не имело смысла. Он вжал голову в печи, словно ждал удара по голове и кивнул. Груман расслабился. Выбросил окурок в унитаз.
В вашей аудитории сейчас сидят двое молодых людей Яков Львович. Возможно, вы их знаете. Это Олег Баланин и Горбунов Дмитрий. Гройсман поморщился. Это были неаккуратные студенты. Талантливые. Но ничего и никого не признававшие на веру, все подвергающие сомнению и проверкам. Их ни в чем нельзя было убедить. Они всегда требовали доказательств, и поэтому в их ведомостях было только две оценки отлично и неуд. Отлично они получали тогда когда были согласны с преподавателем, и неуд, когда они были не согласны с обычной фразой начала любой из теорем «допустим, что». Гройсман тяжело вздохнул. Похоже, было на то, что удар «господина» Грумана с его красной книжечкой попадал не в него, а в этих двоих.
Ну, и пусть. Подумал Гройсман.
Да, я их знаю, товарищ Груман. Баланин блондин в очках. Горбунов рыжий. В конопушках весь и волосы кудрявые, улыбается всю лекцию, как будто всегда знает больше чем я. Гройсман передернул плечами. Оба они ему были неприятны. Неудобные студенты. Такие как они были баламутами. С них всегда начинались неприятности. Гройсману очень не хотелось, чтобы с них, что-то началось и в этот раз. Хотя Гройсман почесал в затылке
Я не веду их кафедру. Знаю плохо. Он снова посмотрел на Грумана снизу-вверх. Тем не менее, скажите, что я должен сделать? Груман улыбнулся. Снял шляпу и начал править в ней «лодочку». Потом снова надел.
Докажите им сегодня, что бог существует, Яков Львович. Гройсман снова переложил портфель в другую руку. Вся эта странная чехарда, ему очень и очень не нравилась.
Вы о структурах Больцмана? Предельной противоэтропии? Груман надел шляпу и радостно кивнул.
Именно, Яков Львович. И вот Он протянул напечатанный на машинке листок беленой бумаги.
Что это? Гройсман подслеповато начал читать. Груман внезапно стал холодным, какими обычно бывают разведчики в кино.
Остальные студенты потока не заинтересуются вашими доказательствами, Яков Львович. Они вне программы. Если Олег и Олег будут задавать вопросы ответьте, по возможности, наиболее достоверно. Вы это умеете.
Что это?! Вдруг закричал Гройсман. Груман склонил голову на бок.
Это ваша кафедра Гройсман. Вы же так хотели докторскую и кафедру. Вот потихоньку себе допишите диссертацию, а кафедру получите сразу. Да, и, конечно же зарплата будет больше.
Но, но Гройсман никак не мог произнести это слово. Это же Циолковский. На, Амуре! Это же не Москва! Груман улыбнулся так, что у Гройсмана по спине заструился холодный пот. Он моментально вспомнил разворот книжечки с фото. Вспомнил все байки на кухне про КГБ и вспомнил все-все-все.
А, Москва, уважаемый Яков Львович не «резиновая». Гройсман так и не решился больше посмотреть Груману в глаза. Эти двое оказались, каким-то эпицентром катастрофы, которую он ощутил всем своим естеством.
То ли еще будет. Где то мелькнуло совсем далеко в его чертогах разума. Сопротивляться красным книжечкам им Гройсманам было строго противопоказано, и Яков Львович, по военному развернувшись через левое плечо, вышел из уборной. Он озлобленно посмотрел по сторонам. Вытащил из внутреннего кармана свою фляжку, и, гулко двигая кадыком, выпил всю. В голове зашумело сразу. В желудок опустился огненный шар, и он мгновенно смирился с происходящим. Он посмотрел на жуткий листок в руках с напечатанным текстом и обреченно запихал его в портфель. Он повернулся к двери уборной, желая еще раз посмотреть на причину рухнувшей блестящей карьеры, но так и не решился открыть дверь.
Аудитория «А семь» была совсем рядом. Он доплелся до огромной двустворчатой двери. С тяжелым скрипом открыл ее и прошел на преподавательское место. В аудитории раздавался привычный пчелиный гул. Никто на него особенного внимания не обращал. На доске было написано еще с прошлой лекции.
«Принцип неопределенности Гейзинберга»
«Допустим, что» Дальше стояло многоточие, и вся доска из выкрашенного с обратной стороны зеленой масляной краской матового стекла, была пуста.
Сегодня он не хотел вести лекцию виртуозно. Он не хотел ни шуток, ни постукивания указкой по столу. Сегодня он хотел, чтобы этот весь ужас закончился как можно скорее.
Яков Львович, обреченно поставил портфель на стол и жестко стер первую строку. Взял наполовину срисованный кусок мела, и, молча, написал.
«Структуры Больцмана в пределе противоэнтропии.»
Посмотрел на студентов. Нашел взглядом очкарика и рыжего. Тяжело вздохнул и дописал после «Допустим, что»
«Бог существует!»
На то, что он написал на доске обратили внимание только эти двое.
СССР
Москва
Тюрьма «Матросская тишина»
28.07.1986 19.00
Груман шел по гулкому тюремному коридору, со стенами, заляпанными нешлифованной штукатуркой, выкрашенными в угрюмо ржавый цвет. «Сидельцы» шутили про цвет штукатурки «что бы кровушки не видно было», но сейчас Груману на эти легенды было наплевать. Он с сожалением вытащил пачку «Гаротты» из кармана и запихнул обратно. Курить разрешалось только в камерах, да и то не во всех. Ему не хотелось нарушать слишком много правил и привлекать к себе и без того пристальное внимание администрации.