Топорик? заинтересовался Птица. А ну-ка, дай посмотреть.
Хорн передал ему свой топорик. Птица внимательно его осмотрел и даже покрутил несколько раз рукой.
У-у-у! озабоченно протянул он. Да разве можно до такой степени инструмент доводить? Его, похоже, вообще ни разу никто не ремонтировал! Надо, надо подлечить топорик твой.
Он открыл один из своих ящиков с инструментами, продолжая говорить. Птица вообще любил поговорить. Особенно с самим собой и со своими инструментами.
Не волнуйся, бедненький. Сейчас, сейчас мы тебя подлечим. Будешь у нас как новенький. Так, где тут у меня молоток? А, вот ты где! Спрятался, что ли, от меня?
Он посмотрел на Хорна.
А ты чего стоишь? Присядь пока. Успеешь ещё, небось, ноги-то натрудить на охоте.
Хорн молча сел на бревно, лежащее сзади. Птица ловко выбил молотком топорище, с озабоченным видом осмотрел рукоятку топорика, покачал головой и снова начал что-то искать в своих ящиках.
Ничего, ничего. Не волнуйся, сейчас мы тебя подлатаем, приговаривал он.
Хорн с интересом наблюдал за его действиями. Птица долго рылся в ящиках, продолжая невнятно бурчать себе под нос. Наконец, он достал оттуда пару каких-то инструментов и несколько мелких металлических пластинок.
А ты чего сегодня так рано поднялся? неожиданно спросил Птица. Не спится, что ли?
Я думал, ты меня не заметил, насторожился Хорн.
Как это не заметил? Ты такой шум устроил, словно медведь раненый. Чуть Ночлежку не разрушил, пока выбирался. Я уже было подумал, нехорошо стало человеку, раз он так на улицу спешит. Да ещё словами крепкими себе помогает, чтоб быстрее добежать.
Да не в этом дело, начал было Хорн, но тут же осёкся. Дальше пришлось бы говорить о штыре. А вдруг это правда, что его сам Птица к потолку приспособил?
А что тогда? Сон кошмарный приснился? продолжал как ни в чём не бывало Птица. Это у нас тут со всяким бывает. Духота, теснота
Сон мне и вправду приснился, согласился Хорн. Кошмарный, не кошмарный, но точно какой-то необычный.
Необычный? Птица, не отрываясь от работы, искоса посмотрел на Хорна.
Понимаешь, мне приснился Город. А я в Городе никогда не был и поэтому даже не представляю, как он выглядит. И ещё там были люди, много людей в странных одинаковых одеждах.
В каких таких странных одеждах? удивился Птица.
Хорн нехотя в нескольких словах обрисовал тех людей из сна, их одежды, а также общую обстановку. Он не хотел особо посвящать во всё это Птицу. Однако Птица с неподдельным интересом выслушал Хорна и, слегка вытянув брови, на минуту задумался.
Говоришь, ни разу не был в Городе? наконец, спросил он.
Когда мы покинули Город, я был грудным младенцем на руках у матери. Поэтому совершенно ничего не помню.
И одежды такие никогда не видел? снова спросил Птица.
Не видел, ответил Хорн.
Вообще-то, до Катастрофы в таких одеждах многие ходили, задумчиво произнёс Птица. Я помню то время.
Что бы это могло значить? спросил Хорн без особой надежды.
А то, что это не твой сон, ответил Птица.
Как так: не мой? удивился Хорн.
Не могу знать. Может, кто-то тебе его внушил. Может, воспоминания из прошлых жизней. Может, вещий сон.
Какой ещё вещий сон? переспросил Хорн.
Плохих событий там никаких не было?
Событий? не понял Хорн.
Никто не умер, не погиб, ничего не сгорело?
Да нет вроде, задумался Хорн. Была только вспышка молнии, гром, и после этого я проснулся.
Выходит, что тебе кто-то внушил этот сон, заключил Птица.
Как это: внушил? Разве сон можно внушить? вот здесь Хорн уже начал сомневаться, издевается над ним Птица или нет.
А чего нельзя-то? Ещё как можно!
Да кто его может мне внушить? наигранным тоном спросил Хорн.
Колдунья какая-нибудь или ворожея, продолжал упорно гнуть свою линию Птица. У меня в детстве, помню, случай был. Начал мне каждую ночь сниться один и тот же сон. Сначала я оказываюсь в каких-то тёмных подвалах. Долго там брожу, не могу найти выход. Иногда даже приходилось ползком просачиваться. Страшно до жути! Ползёшь, ползёшь, проход всё уже и уже и никак не заканчивается.
И что было дальше? заинтересовался Хорн.
Дальше? переспросил Птица и продолжил: Дальше я всё время оказывался в большой комнате с чёрными занавесками на окнах. Посреди комнаты стоит стол, накрытый чёрной скатертью. А за столом сидит старуха, тоже вся в чёрном, и смотрит на меня.
Да ну! Какая ещё старуха? недоверчиво спросил Хорн.
Какая, какая! передразнил его Птица. Такая! Сидит молча за столом и смотрит прямо на меня. Смотрит и смотрит. Смотрит и смотрит.
Ну и что?
А потом из-за стола возникает чёрная рука и ка-а-ак потянется ко мне.
Какая рука? Хорн уже почти не сомневался, что Птица над ним попросту издевается.
Чёрная такая, волосатая вся, и ногти длинные-предлинные. И тянется она быстро так, сначала по стене, словно тень, потом по потолку, а с него прямо к моему горлу.
А ты чего?
А чего я? пожал плечами Птица. Пугался во сне до жути и тут же просыпался весь в поту.
Ну и дела! снова наигранным тоном протянул Хорн.
До чего ведь дошло? Дошло до того, что я спать боялся ложиться. Понял, да? невозмутимо продолжал Птица. Каждую ночь мне та старуха являлась. Никак выспаться не давала. Я уже, знаешь, и так и сяк. И со светом спал, и на улице. Ничего не помогало. От постоянной бессонницы вялый стал совсем, болезненный, еле на ногах держался. Ещё бы немного и, наверно, того. Поминай лихом!
И что ты сделал? спросил Хорн.
Повели меня к бабке одной она в другой деревне жила. Знала заговоры там всякие, молитвы. В общем, милая такая бабка оказалась, довольно интеллигентная. Завели меня к ней в дом, значит, усадили на стул, и она как начала что-то там шептать, сплёвывать и руками водить. Полчаса, наверное, заговаривала. Я сижу, как дурак, боюсь пошелохнуться: вдруг чего-нибудь испорчу невзначай. Пришлось бы потом всё заново начинать. Поводила она, пошептала и говорит: «Всё, милок, можешь идти». Ну я ей сказал, мол, спасибо и вышел. Приезжаю домой, ложусь вечером спать и, представляешь, первый раз за всё это время смог нормально выспаться. Я наутро такой счастливый был, будто заново родился. И больше мне тот сон ни разу не снился. Как рукой сняло! Вот оно как бывает!
Так, а что это за старуха-то во сне была? Она что-нибудь про неё рассказала? спросил Хорн.
Да шут её знает, что за старуха. Бабка сказала, что, мол, сглазили меня где-то. Может, нарочно, а может, случайно. Вот она у меня этот сглаз своими заговорами и сняла. Очистила, стало быть.
Ты хочешь сказать, что меня тоже кто-то сглазил? спросил Хорн.
А я знаю? ответил Птица. Я только хотел сказать, что сон можно внушить. А ты уж сам решай, сглаз это или что похуже. А не можешь сам решить обратись к кому-нибудь, кто сможет. Вроде бабки моей.
А ты знаешь кого-нибудь из таких людей? снова спросил Хорн.
Среди местных вроде таковых нет, задумался Птица. Ты лучше вот что. Спроси-ка лучше у друга своего, Александра Македонского, про учителя его.
Учителя? Какого учителя?
У него учитель был, монах, который его научил всяким штукам. Живёт он, по-моему, где-то не так далеко отсюда в горах. Александр Македонский рассказывал, что монах этот много чего умеет. Даже чудеса всякие, дескать, способен устраивать. Вдруг он тебе помочь сможет или, на худой конец, подскажет чего дельного.
Ладно, согласился Хорн. Надо будет обязательно спросить про этого монаха. Спасибо тебе за совет.
Да не за что, ответил Птица. На вот, держи свой топорик. Подлатал я его тебе немного. Поживёт ещё маленько.
Спасибо, поблагодарил Хорн.
Топорик, действительно, теперь выглядел как новенький. Топорище сидело прочно Птица укрепил его металлическими клиньями. Засунув топорик себе в рюкзак, Хорн направился к костровищу. Там его уже ожидали другие участники охоты.
Александр Македонский сидел на бревне напротив догоревшего костра. Косой и Углерод сидели рядом на сосновых чурбанах. Они в очередной раз отчитывали Фрола, который, по-видимому, только что вернулся с Ручья, куда ходил с утра за водой. Фрол явно был с похмелья, причём довольно глубокого. Передвигался он медленно и даже как-то осторожно. На вопросы отвечал с большим трудом, мотая головой, при этом то и дело с усилием зажмуривая глаза.