Слабость давала о себе знать, и я иной раз засыпал посередине одного разговора, а просыпался, когда спор уже шел о чем-то другом.
Я ел жидкую пшенную кашу с ломтиками плохо пропеченного хлеба, пил микстуры и порошки, слушал споры и рассказы, пока на четвертый день в больницу не пришла власть в лице старшего милиционера.
Старший милиционер Трофилов Илья Степанович, представился представитель власти и замер, ожидая моего ответа.
Мазнул по нему взглядом. Мужчина лет тридцати. Гимнастерка защитного цвета. Галифе. Начищенные до блеска сапоги. На тулье фуражки был нашит щит, изготовленный из сукна крапового цвета, а на самом щите крепился какой-то значок. Одежда чистая, но явно не новая. Перевел взгляд, стал смотреть на потолок, бормоча очередную молитву. Милиционер хмыкнул, обернулся, нашел взглядом стоявшую у стены табуретку, после чего сходил, принес, поставил ее рядом с кроватью и уселся. Несколько раз провел пальцами по усам, потом достал из планшета лист бумаги, карандаш, после чего сказал:
Кто ты есть, гражданин? Говори все по порядку. Имя. Фамилия. Место проживания. И так далее.
Я молчал, глядя на потолок. Разговоры разом затихли, и все внимание палаты сейчас сосредоточилось на нас двоих.
Да старовер он, товарищ милиционер, влез в разговор Матвей Лукич. По кресту его нательному видно, да и крестится двуперстием. Про таких, как он, говорят: на пень молился, на сосну крестился.
Как вас звать, товарищ?
Матвей Лукич Прянишников.
Где в наших краях такие есть?
Раньше у нас, это мне отец говорил, а он знатный охотник был, три скита в наших местах было. Очень редко, обычно в конце зимы, они приезжали и меняли на нужные им вещи гвозди, например, или косу меха всякие, поделки деревянные, лекарства на травах, разные и весьма полезные. Вот возьмем: охотник в снег залег, зверя ждет. Тут и спину на холоде может прихватить. Вот какой он после того, как его скрючит, охотник? Вот! А ихней мазью два-три дня помажешь да в тепле полежишь как рукой снимет!
Ты по делу, товарищ, говори, а то как жидкую кашу по тарелке размазываешь.
А ты, власть, меня не торопи. Хочешь слушать слушай, а нет, я и помолчать могу.
Да ладно, говори. Если что не так сказал, извиняй.
Отец помер, царство ему небесное, а это он у них бывал, сам я ничего про них не могу сказать. Кроме Дубининского скита. Он самый близкий к нам. По молодости отец мне к нему дорогу показал. Люди как люди, не хуже нас, только сами по себе живут. Это что, плохо?
Я тут всего только три месяца, не все знаю, мне просто понять надо, что они за люди такие. Поэтому объясни, товарищ, как можешь.
Объяснять попробую, вот только поймешь ли ты?! Кержаки, или староверы, почитай, лет сто, а то и более в наших лесах живут, так как бежали сюда от притеснений церкви и властей. Не признавали они попов, и все тут! Фамилия старовера, который привел их сюда, была Дубинин. Вот и прозвали по ихней фамилии этот самый скит. Он самый близкий к нам.
Хм. Что-то краем уха слышал. Милиционер задумался, потом спросил: Что с ними не так?
Все так. Живут в лесу и богу молятся. Последний раз о них слышал, когда в сельхозартели крестьян загоня Э-э-э Когда народ в них собирали. Тогда и к староверам комиссию направляли, а они ни в какую! Мой сын Васятка читал мне тогда про них в газете. Написали про кержаков, что они Они Рекци От же! Забыл это самое слово! Раньше помнил, а сейчас забыл! В общем, они старине подвержены и не хотят жить сацилистически.
Судя по настороженному взгляду представителя власти, брошенному на меня, он слабо разбирался в этом вопросе, но тем не менее уже определил меня к врагам.
Значит, так, старовер. В голосе милиционера прибавилось строгости. У тебя в лесу были свои законы, а у нас тут свои, советские. Понятно объясняю? Имя. Фамилия.
Я повернул к нему лицо. Вступать в конфликт с властью в первые дни пребывания в этом мире не входило в мои интересы.
Егорий Аграфов.
Я назвал имя и фамилию своего приятеля, который был старше меня на полтора года, и чей труп остался на пепелище нашего скита. Полтора года тому назад по молодости и по наивности Иван назвал следователю свою настоящую фамилию, под которой на него завели дело. Теперь про нее можно забыть.
Так и запишем. И милиционер, высунув от усердия язык, стал чиркать на листке карандашом.
Спустя минуту новый вопрос:
Сколько тебе лет?
Девятнадцать годов стукнуло в Пасху сего года.
Значит, родился ты Милиционер закатил глаза, высчитывая, потом понял, что запутался, посмотрел на меня и спросил: И когда она была, эта твоя Пасха?
Первого мая.
Так бы сразу и сказал, а то голову только дуришь. И снова стал черкать карандашом на листке бумаги.
Снова поднял глаза.
Место проживания? Ну, чего смотришь? Где жил все это время?
В скиту, а после того, как мать померла, ушел.
Чего так?
Я просто смотрел на милиционера и ничего не говорил. Не твое дело, говорил мой взгляд, захотел и ушел. Молчание не успело затянуться, как пришла нянечка, старушка с побитым оспой лицом. Она принесла на тарелочке два пакетика с порошками и стакан воды.
Ты погоди немного, служивый. Ему порошки по времени выпить надо, как дохтур прописал.
Милиционер встал, отодвинул табурет и дал пройти к кровати нянечке. Та поставила на деревянную тумбочку блюдечко с бумажными пакетиками, а рядом стакан с водой. Развернула один из пакетиков, ловко сложила его вроде трубочки, затем поднесла к моему рту.
Я привычно открыл рот. Проглотив противно-горький порошок, я перекрестил протянутый мне нянечкой стакан воды и только после этого его взял. Смыв горький привкус, я точно так же выпил еще одно лекарство. После того как я закончил прием лекарств, нянечка забрала блюдечко и стакан и вышла из палаты. Милиционер за это время несколько раз хмыкал, правда, непонятно, с интересом или еще больше возросшим недоверием, после чего снова подвинул табурет и сел. С минуту смотрел на меня, потом продолжил допрос:
Так что случилось у вас там? Почему ты ушел?
Просто ушел. Решил мир повидать.
А не врешь? он испытующе посмотрел мне в глаза. Ладно, поверю. Но если врешь берегись! Лучше сейчас все скажи, потому как проверять будем тебя по все статьям. Сам в твой скит съезжу и там все узнаю.
Я заметил, как дрогнули краешки губ у Лукича, и как, пусть негромко, но достаточно звучно хмыкнул Семеныч. Милиционер только покосился на него, но ничего не сказал. Даже я, мало чего понимающий в раскладе здешних отношений, понимал, что поездка милиционера в скит это просто один из способов самоубийства.
Тут дверь палаты снова открылась, и к нам направился единственный доктор нашей больницы. Пенсне и бородка. Как мне уже было известно, фельдшер с женой, которая состояла при больнице сестрой-хозяйкой, уехали из села через пару месяцев после октябрьского переворота, а через год, когда в уезде появились банды, вслед за ними уехали две медсестры. Что держало здесь врача, я не знал.
Здравствуйте. Я врач, Михаил Сергеевич Ватрушев.
Здравствуйте, товарищ доктор. Старший милиционер Трофилов Илья Степанович, представитель власти поднялся с табурета. Вы осматривали больного?
Неоднократно, а также внесли соответствующую запись в его больничную карту. Никаких следов уголовных татуировок на его теле не обнаружено. На руках присутствуют признаки тяжелого физического труда, что неудивительно при их жизненном укладе. Есть след от огнестрельного оружия. Очень старый. Также шрамы от звериных когтей. М-м-м В общем, это все.
Милиционер повернулся ко мне.
Кто в тебя, парень, стрелял?
Дело прошлое, я посмотрел на милиционера и понял, что он не отстанет. Несчастный случай. На охоте.
На охоте, говоришь? сейчас в его голосе слышалась угроза, он пытался на меня давить. Может, ты просто правду сказать не хочешь?