Послушалась? спросил старец.
А куда ей деваться Как велел, так и сделала, ответил Никон. Он умолк, как будто бы погрузившись в далекие воспоминания.
Выходит, ты ее и сподвигв монахини-то уйти? спросил Елеазар, пытливо вглядываясь в лицо Никона и вытирая слезящиеся глаза.
А я и подвиг, с гордостью и вызовом подтвердил Никон.
Елеазар печально вздохнул. Он молчал, и Никон продолжил:
В молодости был со мной один удивительный случай. Возвращался я как-то раз с товарищем из одного села, и пришлось нам заночевать в чистом поле. Ночь стояла, как и сейчас тихая, ясная. Товарищ мой быстро заснул, а я все никак не мог сомкнуть глаз, и любовался небом и рассыпанными по нему звездами. И вдруг не знаю отчего, а только сердце мое почему-то возликовало. Поворачиваю я голову и вижу сидит неподалеку на траве седой старец и листает страницы Псалтири. И вид у него такой светлый, как будто сошел он с древней иконы: ласковый взгляд, серьезное и сосредоточенное лицо. Заметил он, что я на него гляжу с изумлением и ласково заговорил со мной, стал расспрашивать, как я здесь очутился, куда идем. Я ответил, и он предсказал, что меня ждет впереди. И в конце сказал, что я должен идти на север на острова и там жить среди отшельников, Никон перевел взволнованное дыхание и умолк.
Чудно! Так и сказал? подивился старец.
Так и сказал, истинно говорю, повторил Никон.
А дальше-то что было? спросил Елеазар.
Проговорили мы с ним всю ночь. А о чем, уже и не помню. Когда рассвело, он незаметно исчез с сожалением промолвил Никон и замолчал, уставившись на догорающий огонь. Было слышно, как внизу глухо шумит море. Ветер усилился, принеся с моря холод и сырость.
Вот как бывает. До чего чудны дела твои, Господи задумчиво протянул старец.
А я вот что думаю, это меня Господь так испытывает на прочность, и посылает тяжелые испытания, неожиданно вскинув голову, воскликнул Никон, как будто ждут меня впереди столь великие дела, что сам великий государь окажет мне милость, благоговейным срывающимся голосом пробормотал Никон и поднял палец кверху, как будто грозно повелевая. Черные глаза его загорелись неукротимым внутренним огнем.
Старец поразился. Его напугала и смутила неприкрытая горячая страстность в голосе Никона. Откуда в сидящем рядом с ним незнакомом человеке такая искренняя убежденность и вера в собственное высокое предназначение? Но он не услышал главного: не было в Никоне знакомого Елеазару кроткого духа и тихой покорности, столь привычных для людей, смирившихся с превратностями своей судьбы и тяжелыми лишениями и твердо избравших тяжелую жизнь отшельника. Напротив, рядом сидел человек с сильным, непокорным и гордым характером.
Что же ты замолчал, брат? осторожно спросил он его.
Тяжко мне, так тяжко, с жалостным вздохом откликнулся Никон. Вот если бы ты разрешил мне остаться, так сразу душе моей стало бы легче.
Ты от мирских тягостей и лишений бежишь, а здесь тебя другие тягости ждут, заметил старец.
Здесь тягости физические, я их не боюсь, убежденно промолвил Никон.
Но Елеазар с сомнением покачал головой и спросил:
Готов ли ты умерщвлять свое тело беспрерывным голодом и постом, ночными бдениями, готов ли носить на голом теле жесткую колючую власяницу, а пищу добывать в тайге на охоте? Готов ли навсегда посвятить свою жизнь смиренному служению в монашеской одинокой келье, не ропща на Него за крест, который сам выбрал и будешь нести? А главное готов ли ты во всем руководствоваться Его волей? Готов ли усмирить гордыню свою, жажду власти, сребролюбие, стать покорным и добрым послушником? Не всякий на это готов. А ты?! Не обманешь ли ты Его, меня и себя?
Никон вздрогнул и поспешно кивнул.
Готов и ничего не желаю более. Яви милость, позволь остаться возле тебя и стать твоим учеником и послушником, попросил он.
Старец подумал.
Я-то позволю а только вижу, что не смирился ты с уходом от мирской жизни. Славы и величия жаждешь. Жива в тебе страшная гордыня, и замыслил ты иметь власть над людьми, потому и пошел её искать власть. Ибо тебе было предсказано: «Быть великим государем над русскими праведниками» сказал Елеазар и замолчал.
«Откуда ему известно?» с благоговейным ужасом подумал Никон, и душа его похолодела.
Почему ты так говоришь? Откуда знаешь? дрожащим голосом спросил он.
От Него, спокойно и уверенно произнес Елеазар. И Никон понял: тот знает и видит его насквозь.
Вот за что ты меня мучаешь сокрушенно протянул он и с обидой прибавил: Ведь я прошел тысячу верст из Москвы сюда, а ты меня гонишь
Не гоню. Оставайся, разрешил Елеазар.
Спасибо, отец, взволнованно промолвил Никон. Глаза его повлажнели, и он с надеждой взглянул на старца.
Предсказываю тебе, раб Божий Никон, что будешь ты, избран царской милостью на высший духовный сан московским патриархом. Но от замыслов и деяний твоих произойдут на матушке нашей Руси такие ужасные и великие события, которые никому не дано уже остановить, торжественно произнес Елеазар и обреченно понурил голову.
Что ты, что ты! О чем толкуешь? Я никому зла не желаю! в смятении вскочил Никон и весь аж, затрясся. Да откуда же тебе известно, что я стану патриархом?
Известно, отрезал старец, и испытующе взглянул на Никона. А ты сам? Разве не желаешь патриарший сан получить?
Сразу не найдя, что ответить, Никон неуверенно пожал плечами и в смущении отвел глаза.
То-то и оно протянул старец и умолк.
Никон первым прервал молчание.
Маюсь я, отец. Ох, маюсь. Скитаюсь по земле, как перекати поле. Устал. Подскажи, как жить дальше, какой дорогой идти к чему стремиться? Вся душа дрожит от тяжких дум.
А ты не поддавайся. Гони тяжелые думы прочь. Коли останешься здесь, то Господь сам выведет тебя на правильную дорогу. А ты Его за это благодари. Эх, брат мой, мне ли тебя учить? Все-то ты и без меня уже знаешь с мягкой укоризной воскликнул Елеазар и добавил уже будничным голосом:
Пища у нас скудная. Что сами раздобудем, то и едим. Дни и ночи проходят в молитвах, постах и уроках. Братья живут в своих кельях далеко друг от друга одинокими затворниками, не докучают друг другу пустыми разговорами, сторонятся. А зимой перебираемся все в общие жилые хоромы при церкви. Так и коротаем студеную пору. Пока построишь жилье, можешь пожить у меня.
Спасибо, ответил Никон, и вновь глаза его полыхнули из-под насупленных бровей мятежным и неукротимым огнем. Елеазар вздрогнул.
* * *
На следующий день Елеазар отвел Никона к старцу Даниилу. Его келья располагалась в полутора верстах от монастырского подворья. Старец давно болел. И теперь смиренно лежал на скамье с закрытыми глазами и сложив руки крестом на груди и приготовившись помирать.
Когда Никон следом за Елеазаром протиснулся внутрь кельи, он увидел в углу на лавке сидящих старцев Кирилла и Феофила.
В изножье больного сидел невысокий и седенький старичок, похожий на высохшую щепку, со сморщенным маленьким личиком и реденькой бородкой. Это был старец Амвросий. Завидев гостей, он энергично вскочил и подошел к вошедшим. С любопытством оглядев Никона, он перекрестил его крошечной ладошкой и зачастил:
Как величать-то тебя, голубчик? Какой ты, большой, да важный простодушный и звонкий голос Амвросия звучал, как сбегающий по камням ручей.
Никон я, сказал ему Никон. А встретив доверчивый и простодушный взгляд Амвросия, в невольном смущенье отвел свой взор. На него глядели глаза старика с душой ребенка, чистой и ясной, как слюдяное стеклышко на весеннем солнце.
А к нам пришел спасение искать своей душеньке от лиходейства и мерзкой погибели, сочувственно затряс седой головенкой Амвросий.
Никон испытывал неловкость от того, что не знал, куда ему девать ставшие неуклюжими свои длинные и огромные руки под прицелами любопытных стариковских взглядов. Украдкой он и сам разглядывал их, про себя отметив, что Амвросий, и болящий Даниил, оба носят на теле колючую, свалявшуюся в твердый камень верблюжью власяницу.