Маргарита Иосифовна была потомственным врачом-инфекционистом и правнучкой известного чумолога Самойловича, одного из плеяды тех самых первых российских вирусологов, посвятивших себя науке и отдавших за неё жизнь. Многие из них погибли в молодом и даже юном возрасте, не успевши обзавестись семьями и оставить после себя потомства. Их жизнь прошла в безлюдных степях Монголии в постоянных кочевых передвижениях от юрты к юрте с больными бубонной и лёгочной чумой. В бесконечных поисках заражённых и умирающих сурков, которые могли быть переносчиками этой страшной болезни, унесшей жизни миллионов в разных уголках планеты. Самойлович, его ученики и последователи уже тогда, на стыке девятнадцатого и двадцатого веков, доказали, что инфекция время от времени выходит из обычного для неё природного круга передачи от больного животного к здоровому и переходит к человеку. Это происходит, если человек сам нарушает созданные природой границы с дикими животными, внедряясь в их владения и соприкасаясь с ними.
Самойлович в отличие от многих других успел жениться и родил сына. С родственниками общался только в редких письмах, доходивших до адресатов через полгода-год после их написания. Он и сына-то видел всего два-три раза, когда приезжал в столицу с докладами. Но гены своё дело сделали, и вся линия Самойловича, независимо от гендерной принадлежности, продолжила его дело.
Маргарите Иосифовне не пришлось мотыляться по степям и пустыням, как её предку Самойловичу. Она руководила отделом в Ленинградском НИИ вакцин и сывороток до своего семидесятого дня рождения. И даже покинув пост, она оставалась тем ещё трудоголиком. К ней довольно часто обращались за помощью и консультациями молодые учёные. Она никому не отказывала, принимала молодняк у себя в загородном доме, сытно кормила и только после этого, закрывшись в рабочем кабинете, совмещенном с библиотекой, вела продолжительные беседы с посетителями. Книги покидали свои места на полках одна за другой, пока не находился ответ на возникший вопрос. Её научная библиотека, собранная предками и пополненная ею самой, всегда была предметом зависти в НИИ. Маргарита Иосифовна не жалела времени на визитёров, она любила работу и считала её смыслом жизни. И если кто-то из молодых был увлечён наукой так же, как она, то заслуживал особого её расположения и уважения.
Маргарита Иосифовна Зальцман совершенно не была похожа на профессора в том смысле, который мы присваиваем этому слову. В общепринятом понимании профессор это сухарь в очочках, который думает и говорит только о науке. Маргарита в этой странной компании ежемесячно собирающихся за круглым столом Виолетты, играющих в карты и выпивающих о науке говорила редко, понимая, что это кроме неё никого особо не интересует. Она была хорошо образована, начитана и на удивление не только прекрасно разбиралась в музыке, но и сама музицировала.
Старое фортепиано Виолетты, которое считалось семейной реликвией, казалось, стояло в углу гостиной нетронутым вечно, так как хозяйка проявляла к нему интерес исключительно в день генеральной уборки, чтобы проверить, нет ли на нём пыли. Правда, раз в год вызывали такого же, как и само фортепиано, старого настройщика, который делал профилактику и знал инструмент на ощупь. Старик Гердт всегда долго копошился, раскладывая необходимые причиндалы, оглаживал корпус и прислушивался к внутренним звукам. Обычно это занимало полдня. Вторую половину он проводил в беседах с Виолеттой, сопровождаемых обильным чревоугодием. Прощался поздно вечером и, не изменяя своей привычке, долго раскланивался и расшаркивался. Потом раскрывал старый зонт и шёл под ним, даже если не было дождя.
Старинный же инструмент времён начала девятнадцатого века, изобретённый самим Карлом Виртом, как утверждала Виолетта, а её словам верили все, всегда ждал рук Маргариты Зальцман. Её пальцы были удивительными. Если можно быть влюблённым в отдельные женские части тела, то это относилось как раз таки к рукам профессора-вирусолога. Старик «Вирт» был влюблён в Маргариту всеми струнами и клавишами, и это не вызывало никакого сомнения.
Длинные и суховатые пальцы её летали по клавишам точно так же изящно и легко, как они когда-то наносили почти невидимые штрихи тонкими прокалёнными в огне спиртовки петлями на питательные среды чашек Петри. Мелодия вырывалась из души старого «Вирта», и звучание его было наполнено какой-то неповторимой тайной, тоской и болью. Сидевшие в гостиной не могли отвести взгляда от рук Маргариты, забывая на время, где находятся. Музыка уносила в далёкое прошлое каждого из них и возвращала только тогда, когда последний аккорд надолго повисал в воздухе, вибрируя.
Маргарита Иосифовна была высокой и не по возрасту стройной. Она неизменно носила брюки, мужского стиля сорочку, вязаный жакет и кожаный потёртый рюкзак, куда складывала всё то, что женщины обычно носят в дамских сумочках. Короткая стрижка под мальчика, которая всегда украшала её аккуратную головку, давала возможность не утруждать себя по поводу внешнего вида, а тратить время с гораздо большей пользой, как ей казалось. Она не была яркой, но зелёные, почти изумрудные глаза выдавали живость ума и интерес к жизни. Любовь к музыке она унаследовала от тётки по материнской линии, которая когда-то преподавала в консерватории и долгое время занималась с Марго на дому. Музыкального образования у Маргариты не было, но это не помешало ей стать просто-таки виртуозом. Как совмещались в ней музыкант и учёный, оставалось загадкой для многих.
Маргарита овдовела пять лет назад, и опустевшее место за столом Виолетты занял непонятно откуда появившийся в посёлке странный кукольных дел мастер Иван Иванович, которого все за столом называли Ванечкой и никак не иначе. Вначале он снимал у кого-то комнату, а потом купил по дешёвке небольшой домик на окраине посёлка и поселился в нём навсегда.
Кто-то из жителей Сиверского однажды назвал его Кукольником, и это прозвище как-то незаметно закрепилось. Тем, кто видел Ивана Ивановича впервые, могло показаться, что это волшебник из сказки «Снежная королева» сошёл с экрана. У него была широкополая шляпа с кисточкой наверху, клетчатая курточка, застёгнутая на верхнюю пуговицу; из-под коротких штанов виднелись носки ярко-красного цвета в зелёную полоску. И сам он был похож на маленького морщинистого гнома. Не хватало только волшебной палочки. Но даже без неё было ясно, что стоит Кукольнику произнести заклинание: «Снип-снап-снурре, пурре-базелюрре!», как произойдёт волшебство.
Ванечка работал в знаменитом театре Сергея Образцова кукольником. Его приняли в штат, когда там было всего пять актёров, художница и концертмейстер.
Всех кукол для спектаклей придумал Ванечка. Это были его дети.
Он учил их двигаться, говорить, петь, танцевать и наделял качествами, которыми сам, к сожалению, не обладал, но тем не менее в каждой кукле оставлял маленькую частичку себя.
В годы войны труппа театра несколько раз выезжала на фронт, где солдаты под руководством мастера делали кукол из подручных материалов. Потом разыгрывались сатирические мини-спектакли, в которых принимали участие все желающие.
Знаменитую на весь мир куклу «Конферансье» Ванечка делал долго и относился к ней особенно придирчиво. Конферансье в корне отличался от других кукол и от него самого, но, вероятно, как раз таким Иван Иванович и мечтал быть: высоким, статным, уверенным в себе, в элегантном фраке и очень остроумным. На Ванечку, скорее, походил нескладный, импульсивный и не очень красивый дирижёр Николай Анисимович Крутых из кукольного спектакля «Необыкновенный концерт».