Скороходов, шевелись! подал голос Герман. Раньше они дружили. Герман был его соседом по комнате, пока не вырос и не получил паспорт. После этого он перешел на сторону Сани.
Я иду!
Плетешься как гусеница!
Сам ты гусеница! Червяк! Мерзкое слизло, понял, предатель! Богдан говорил тихо, чтобы только Герман слышал его.
Заткнись, урод! Герман подскочил и толкнул Богдана вперед. Тот пролетел через лужу и свалился в соседнюю.
Что там у вас? Саня остановился и обернулся.
Зло наказываю, развел руками Герман.
Отставить! Это моя забава, понял? Иди первым, расчищай путь! А ты, Саня глянул на Богдана, заткнись и не вздумай раскрывать свой поганый рот до самого озера, понял! Иначе закопаю!
Богдан проводил Кукуху злобным взглядом.
Поднимайся давай, последний из важных, Вадя, потянул Богдана за куртку вверх. Мне еще историю делать. А тут с тобой возиться приходится. Откуда ты только свалился такой. Поныл бы, поползал на коленях, Саня оставил бы тебя в покое. Нет же, героем решил стать, идиотина. Шагай давай, чего уставился?
Вадя потянул Богдана за рукав и тот послушно зашагал дальше. От удивления, что в свите Кукухи есть кто-то относительно нормальный, он даже не нашелся, что ответить. А Вадя с обреченным видом плелся рядом, периодически поддерживая Богдана, когда тот поскальзывался на мокром снегу.
В лес компания зашла вразнобой. Узкая тропа не позволяла сделать это, как любил Саня, одновременно. Сумрак и тишина сразу окутали незваных гостей.
Старайтесь не рыпаться лишний раз, напряженно пробормотал Саня. Богдан чувствовал, что главарь важных нервничает. И эта нервозность передается остальным. И от чувства, что Саня растерян и не всесилен, в груди разливалось приятное тепло. Злорадное, но такое желанное, что Богдан не хотел прогонять его прочь.
Саня, а может, ну его, а? Погнали в интер, там тепло, а? жалобно протянул Толь.
Заткнись! Все заткнитесь и шагайте вперед! И ни звука, ясно! Местные говорили, что тут шатун поднялся. Бродит, жратву ищет. Кто не хочет стать кормом слушает меня беспрекословно, поняли? Шагаем к озеру!
Толь пискнул, но не решился спорить с главарем. Богдан нахмурился. Наткнуться в лесу на поднявшегося не вовремя медведя хуже может быть только два таких медведя. В этом Богдан был абсолютно уверен. Но на краткий миг ему захотелось, чтобы прямо сейчас из-за ближайшей ели выскочила черная медвежья туша, и оторвала Кукухе голову. Богдан даже начал всматриваться нет ли во мраке кого. Но чуда не случилось. Вместо этого толстая коряга, не пойми как оказавшаяся под ногой, отправила Богдана в очередной полет.
Идиот, прошипел Герман, затравленно озираясь.
Слизло предательское, плюнул в ответ Богдан, поднимаясь. Ботинки и куртка промокли. Шапка сползала на глаза, и ее приходилось постоянно поправлять. Пальцы на руках покраснели от холода, а зубы начинали предательски постукивать. Поэтому очередной пинок Богдан практически не почувствовал. Холод. Бесконечный. Сковывающий не только тело, но и разум. Он поднимался вверх, по промокшим ногам и спине к груди, к самому сердцу. Он лишал не только способности двигаться. Он не давал мыслить, превращая любой проблеск в голове в льдистую, колючую изморозь. Богдану показалось, что он даже слышит звон своих снежно-хрустальных мыслей, наскакивающих друг на друга в потоке сознания.
Хватит валяться, идём! Вадя в очередной раз поднял Богдана на ноги и толкнул вперёд. Ноги слушались неохотно одеревенели, превратившись в неуклюжие подпорки. Кое-как Богдан двинулся дальше, тщетно пытаясь хоть немного согреться. Но мокрые ботинки и куртка уже остекленели, заковывая тело в ледяной панцирь.
Сумрак сгустился настолько, что начала этой важной процессии Богдан уже не различал. Силуэты терялись среди чернеющих стволов, и только неравномерный звук шагов и редкие фразы кого-то из важных говорили о том, что орден всё ещё в сборе и поход продолжается. Богдан старался сосредоточиться на своём плане. Но в голове звенело и остекленевшие мысли как будто бы просто соскальзывали в небытие, не желая подчиняться Богдану. Оставляя лишь сумрак и холод. И этот вечный ельник, готовый дать покой каждому, кто прикоснется к шершавым стволам. Кто укроется от горечи под колючими лапами. Кто пристроится на коряге, готовый уснуть в последний раз. Отдаст свой жизнеогонь до последней капли. Сольется с сумраком и холодом, оставаясь лишь редким шорохом, да скрипом ветвей. Почему-то мысли о том, чтобы остаться под елкой в лесу не соскальзывали и не звенели. Наоборот, были маняще-ясными. Богдан, не переставая шмыгать носом и стучать зубами, нахмурился. Засунул покрасневшие, негнущиеся руки в карман и удивился, нащупав там что-то твёрдое.
Амулет! На удачу же! Согреться бы! подумал Богдан, и на краткий миг ему показалось, что он чувствует тепло в ладони. Словно нагретый на летнем полуденном солнце камешек коснулся кожи.
Треск справа заставил Богдана замереть, выкинув лишние мысли из головы. Даже Саня с важными остались где-то на задворках сознания. Остался только холод, лес и этот подозрительный треск.
Чего встал? Двигаемся! раздраженно прошипел Вадя.
Слышал? не обращая внимания на важного спросил Богдан. Треск повторился снова, на этот раз ближе. Как будто кто-то большой и тяжелый проламывал наст, без разбора двигаясь вперёд.
Видимо, было что-то в голосе Богдана такое, что заставило Вадю замереть и прислушаться.
Кто-то ломится! непослушными не от холода, от страха губами прошептал Богдан.
Я ничего не слышу, наконец ответил Вадя.
Да рядом же! страх стал осязаемым. Ноги сами, на одном инстинкте самосохранения, поплелись прочь. Шатун! крикнул Богдан, бросаясь в сторону с тропы. Вадя, живший в интернате не первый год, кинулся следом. Один урок он усвоил крепче остальных в любой непонятной ситуации сначала беги, потом разбирайся. Вдвоём с Богданом они соскочили с тропы прямиком в сугроб под елью.
Что там у ва договорить Саня не успел. На тропу, ровно в том месте, где мгновение назад стояли Богдан с Вадей, вывалилось чёрное нечто. Мысль о том, что это шатун ярко вспыхнула, но тут же погасла. Огромная темная туша была кем угодно, но только не медведем. Мокрая, свалявшаяся шерсть зияла отвратительными бледными проплешинами. Изломанные под неестественным углом скрюченные конечности заканчивались острыми когтями. По хребту то и дело выбивались шипастые позвонки. Тварь застыла посреди тропы и опустилась на четыре конечности, принюхиваясь. Из развороченной, как будто топором, груди вырывалось сиплое дыхание с мерзким бульканьем. Богдан с болезненным любопытством несколько мгновений разглядывал монстра, пока не столкнулся с горящим безумием человеческим взглядом. И тут же в сумраке сквозь грязь и свисающие лоскуты полуистлевшей кожи проступило человеческое лицо.
Это зомби, едва слышно, одними губами, прошептал Богдан.
Зомби! заорал Вадя, кидаясь прочь. Оттолкнул Богдана, оказавшегося на его пути. Перемахнул через сугроб и с воплями бросился прочь, туда, откуда они совсем недавно пришли. Тварь пригнулась, зарычала и закрутилась на месте.
Бежим! опомнился Толь, и с девчачьим визгом рванул вслед за Вадей. По пути перепрыгнул через Богдана и поскальзываясь двинул к выходу из леса. Остальные кинулись врассыпную. Кто-то к выходу из леса, кто-то в сторону. Последним Богдан видел Жорика, убегающего к озеру. Орден Отважно-важных, такой сильный и смелый, распался под горящим взглядом потусторонней твари. Богдан попытался вскочить и бежать, но куртка намертво зацепилась за корягу. Как он ни дергался, не мог освободиться. Зомби же перестал крутиться. Снова припал к земле, принюхиваясь, и медленно двинулся к оставшемуся в одиночестве Богдану. Сейчас, вблизи, он отчетливо видел, что никакая ни шерсть покрывает тело монстра, а остатки истлевшей ткани, бывшей некогда одеждой. Из полураскрытого рта сочилась зловонная слюна.