Сам знаешь, какой я снайпер.
Ладно. Витька, следи за дорогой, вдруг группа поддержки пожалует, а мы тут потолкуем с товарищем.
Налётчик корчился от боли не в силах подняться. В душе раненого теплилась надежда, что раз его не грохнули сразу, то может и пощадят. Так уж устроена человеческая природа цепляться за жизнь до последнего вздоха. Особенно когда эта жизнь висит на тонком, до предела натянутом волоске.
Вы нахрена к нам полезли?! рявкнул Тарас Романович.
Бандюга ответил не сразу. Он простонал что-то невнятное, а затем едва выдавил из себя:
Жратву искали
Бобёр-старший хмуро оглядел оружие противников: старенькая, видавшая виды двустволка ИЖ-58, два топора да алюминиевая бита. С чем лез пятый грабитель, которому удалось удрать, никто не запомнил.
Жратву говоришь? Вы же знали, что здесь живут! Это не мародерка, а разбой, тут другой спрос, Тарас Романович придвинулся на полшага, чтобы лучше разглядеть лицо чужака.
Сколько вас? Где лагерь?! требовательно, как на уроке, спросил Историк.
Но его вопросы остались без ответа. Раненый закряхтел, кашлянул и потерял сознание.
Бобров устало зевнул:
Кончай его. Хрена собачьего он нам расскажет, а пытать я не хочу. И так ясно очередная ватага чесоточников.
Из-за этой банды мужики последние три дня дежурили в усиленном режиме. Не высыпались, сидели как на иголках. Когда Витька заметил слежку, все поняли, чем это закончится. Такое уже проходили.
Историк, чего завис? Добивай, говорю, повторил Тарас Романович.
Юля наблюдала за происходящим из своей уютной чистенькой комнаты на втором этаже. Куницына видела, как отец поднял ружьё и прицелился в голову налетчику. Но тут Бобер-старший замахал руками. Историк покачал головой и отшагнул. Они начали спорить. Юлька приоткрыла окно, чтобы послушать разговор.
у нас не армейский склад, беречь патроны надо, так кончай.
Долетала до Юли концовка фразы Тараса Романовича. Отец не соглашался:
Бобёр, я ж не палач, чтоб головы рубить. Давай сам
Нет уж, Ильич! Ты ранил, ты и добивай!
Тьфу! рассердился Историк и направился за угол дома. Вскоре он вернулся с большим топором.
На свою беду раненый пришел в сознание, увидел, какую ему приготовили казнь, забыл про боль и попытался отползти к калитке:
Пощадите! Не убивайте!
Все равно, сынок, тебе подыхать. Вон уже какое пятно на шее, -почти с отцовской заботой ответил Тарас Романович.
Это родимое! Клянусь, родимое! Я чистый, правда, чистый, тараторил бандит, хотя пару минут назад едва ворочал языком.
Ага, родимое. У тебя, у кореша твоего на руке. Все вы меченные. Ты же знаешь, конец один долгий, жуткий, мучительный. А мы быстро. Зажмурься, и почувствовать не успеешь.
Нет, есть средство, есть, прошипел раненый, харкая кровавой пеной. Ползком на животе он почти добрался до приоткрытых ворот, словно за оградой ему кто-то гарантировал безопасность. Внезапно путь к отступлению перекрыл Бобёр-младший. Молчаливая суровая фигура Витьки казалась неприступной точно бетонная стена.
Историк, руби уже! Не могу смотреть, как трепыхается. Хоть бандит и чесоточник, но человек всё же, поторапливал Тарас Романович.
Куницын не шевелился. Сгорбившись и опустив плечи, он безучастно смотрел на противника.
Ну, твою ж мать, интеллигенция! Пора бы чешуей обрасти, жестче надо быть, жестче!
Бобёр-старший выхватил топор, высоко поднял над головой и резко опустил. В последний момент раненый повернулся к нему лицом, инстинктивно выставил руку, пытаясь защититься от безжалостного металла, вскрикнул и тут же затих. Лезвие вонзилось аккурат между глаз.
Вот и всё. Не сложнее чем дрова колоть, крякнул Тарас Романович, сплюнув горькую слюну, Витька, давай за горючкой, обожжем их, а утром закопаем.
Бобёр-младший тут же отправился исполнять поручение бати. Мужики даже не попытались обыскать трупы. Первое правило выживания гласило: «Никогда не трогай чесоточника, даже мертвого. Ничего у него не бери и вообще держись как можно дальше».
Через пару минут мертвецов облили бензином, и во дворе заполыхало. До отвращения аппетитно потянуло жареным мясом все уже подзабыли вкус шашлыка. Хрюшек, овечек, коровок и другую живность также коснулась эпидемия. Микроскопические чесоточные клещи проникали почти во всё, что бегало по земле и даже летало над её поверхностью. Если б не рыба, «чистым» пришлось бы поголовно переходить на вегетарианскую диету.
Мужики подождали пока огонь потухнет и разошлись по домам. Бобёр-младший и Саня Таран остались за дежурных, а остальные могли отдохнуть до утра.
Юлька облегченно выдохнула, когда скрипнула дверь и послышались тяжелые отцовские шаги на лестнице. Михаил Ильич шёл медленно, точно дряхлый старик. Наконец, он поднялся на второй этаж, замер в коридоре и повернулся в сторону комнаты дочери:
Кино закончилось, отбой.
Юлька съежилась на кровати. Прижимая подбородок к коленям, она обхватила ноги худенькими ручонками и слегка раскачивалась:
Что он сказал?
Ты о чем?
Перед тем как Бобёр его зарубил, он что-то крикнул про лекарство или средство какое-то. Я не разобрала
Историк задумался и вытер испарину со лба:
От страха бредил. Забудь. Отдыхай. Мне тоже надо выспаться, завтра тела закапывать. Тарас наряд выписал за то, что добить отказался.
А почему ты не смог его ударить топором? тонкий голосок Юли из темноты звучал чуть жутковато.
Не знаю, мышка. Убивать оно легче, чем рожать, но тоже не всем дано. Тем более так. Одно дело выстрелить, а другое ох, проехали.
Отец ушел в свою комнату. А Юльке еще целый час не давали покоя разные мысли, предсмертные слова незнакомца глубоко засели у неё в голове.
ГЛАВА 3. ВЕСНА
Душа вышла из тела
И вернулась обратно.
Поболело прошло,
И остались лишь пятна
Пятна прошлых надежд
И любви безвозвратной,
Разбежались по коже
Ярко-красные пятна.
Счастья даже крупица
Не дается бесплатно,
У всего есть цена,
И расплата нам пятна.
Юля закончила стих, но еще пару минут раздумывала над последним четверостишьем. Хотелось поменять концовку. Однако ничего интереснее в голову не пришло, и она оставила всё как есть. Куницына захлопнула толстый ежедневник, который служил ей дневником. Писала она в нём редко, в отличие от отца. Это он приучил Юлю вести дневник, после того как паутины социальных сетей порвались, Интернет рухнул, а желание делиться своими мыслями и воспоминаниями осталось.
Михаил Ильич как школьный историк, начал вести свою летопись задолго до эпидемии. Его дневники занимали половину книжного шкафа. И теперь он почти ежедневно делал короткие пометки, описывая падение цивилизации от лица обывателя. Историк в шутку называл это «Хроники Куницына».
Юля взглянула на часы:
«Пора бы им уже вернуться. Может, на озеро зашли? Нет, корм не взяли. Тогда тем более пора».
Утром отец с Бобровыми отправился закапывать вчерашних налетчиков. Вернее их обгорелые останки. Братскую могилу для таких незваных гостей организовали в овражке за посёлком.
Юлька нервно царапнула ногтями подоконник. Прошло пять минут, затем десять. Никого. Она поднялась с кровати, провела рукой по старому настенному календарю с постером любимой рок-группы, а затем остановила взгляд на фотографиях. Три одинаковых рамочки висели на стене: портрет Юли в пятнадцать, Юля с папой в аквапарке, Юля, папа, бабушка и дедушка на юбилее. Но семьи в полном составе не было ни на одном фото.
Прогуляюсь к «скворечнику». Оттуда хорошо дорога просматривается, сказала Куницына, словно в комнате еще кто-то был. В одиночестве она часто разговаривала сама с собой. Звучащий голос успокаивал её лучше, чем мысли в голове.
Юлька надела джинсы, заправила в них футболку с длинным рукавом и натянула перчатки. Теперь даже в жару приходилось ходить в закрытой одежде. «Модные тенденции» постапокалипсиса гласили чем меньше видно кожу, тем сложнее чесоточным клещам поселиться в твоём теле.