Шахта. Большая живая шахта. Вот чем для клещей было тело носителя. Тысячи невидимых глазу паразитов рыли свои бесчисленные ходы, углубляясь все сильнее. Как правило, самый ад для пятнистых начинался ночью, а к утру букашки вновь затихали.
До жилья Хирурга оставалось чуть больше часа, но вдруг Люба указала на макушки дальних деревьев:
Дым.
Не просто дым, а костёр, заинтересовался доктор.
Ну, фраерок какой-нибудь сидит, собаку жарит. Нам-то что?
Шатенка облизнула потрескавшиеся губы:
А если чистый?
Проверим. С разных сторон зайдём. Вы прямо двигайте, а я с тыла обойду. Костя, главное в голову и сердце не стреляй, нам пациент нужен живым, напомнил Хирург.
В тени высоких пирамидальных тополей сидел старик. В его бороде застряли крошки сухарей, а морщинистое обветренное лицо чуть подрагивало от напряжения. Бродяга доел последние харчи, понимая, что ужинать будет нечем. Да и завтракать тоже. И вообще ближайшие дни придётся поголодать. Впрочем, к этому он привык.
Кожу скитальца покрывали пятна, правда, не такие как у чесоточников. С возрастом они выступали у многих стариков. Этот дед пережил детей и внуков, но его самого смертельная чесотка обошла стороной.
«Вот только зачем?» каждый день спрашивал старик, устремляя глаза к небу. Он ждал ответа от Бога, но тот молчал. Говорят, молчание золото, но в данном случае оно скорее походило на ртуть, которая ядовитыми парами отравляла старику душу. Одиночество убивало его так же верно, как медленный яд.
Усталость взяла своё, бродяга задремал. Он услышал шаги, подскочил, но поздно двое незнакомцев подошли слишком близко.
Ребята, у меня ничего нет. Ни крупинки, испуганно пробормотал старик, уставившись на мужика с пистолетом и молодую девушку.
Ты здоров? прохрипел Кочерга.
Что? Я? Ох, у меня столько болезней, что пальцев посчитать не хватит.
Ты знаешь, о чем я. Чесотка? Клещи? Ты чистый?
Чистый, чистый! Рубаху могу снять, если нужно. Хоть всего осмотрите! Я не опасен
Хорошо, пухлые губки Любаши вытянулись в недоброй улыбке. Хирург был уже в трех шагах позади старика. Хлесткий удар палкой и жертва без сознания повалилась на землю.
Ноги вяжи, я рот заклею, лишний шум ни к чему. Подальше оттащим. Раз-два взяли. Да не туда, вон к тому дереву давай. Подвесить надо, так кровь лучше стекает, деловито командовал доктор.
Но с первой попытки не получилась. Ветка предательски хрустнула, старик рухнул головой вниз и сломал шею.
Зараза! Что ж так не везет-то! взвизгнул Хирург, быстрей, поднимай, надо хоть малость успеть слить!
У Кочерги даже во время самого сильного похмелья и то меньше дрожали руки. Ему приходилось убивать, но не так хладнокровно, расчетливо и цинично. А вот Люба вела себя на удивление спокойно.
Крови получилось нацедить меньше литра. Доктор разочарованно сунул бутылку в рюкзак.
Живей. Идем готовить лекарство. Чем кровь свежее, тем лучше.
А этого куда? Кочерга взглянул на посиневший труп и стыдливо отвел глаза.
Потом ветками закидаем и сожжем. Что сгорит, то сгорит. Да что ты такой бледный, не из тебя же кровь выкачали? Костя, приём? Хирург пощелкал пальцами перед носом Кочерги, Включайся давай. Не маленький уже. Убивать нам много придётся. Понимаешь? Убивать, чтобы жить. Да, другого пути нет. А вы как хотели? Не нравится моя метода подыхайте.
Доктор накинул рюкзак и быстро пошел к дому. Люба и Костя переглянулись.
Иди. Я догоню. Сразу тело сожгу, похороню деда, а то совсем по-скотски получается. Как барана его зарезали.
Ты сам определись, кто ты? Баран или волк? По мне, так лучше в стае, чем в стаде, в серых глазах Любы сверкнули кровавые искорки. Ей понравилось охотиться.
Глава 8. Бесполезные
Егорыч включил газовую плитку и поставил на огонь котелок с водой. Деревянный пол отвечал на каждый шаг здоровяка жалобным скрипом. Быков посмотрел на открытую упаковку гречки:
Эх, шаурмы бы сейчас
Самые обычные в прошлом вещи теперь стали недосягаемой мечтой. Вода закипела, Егорыч убавил пламя и высыпал стакан гречи.
Тук, тук, тук.
Быков удивленно сдвинул брови, в такой ранний час к нему редко заглядывали.
Доброе утро. А я вот пирожков со щавелем напекла. Без яиц тесто не такое, конечно, получается, но вроде съедобно. Угощайтесь,
Соня протянула кулёк с горячими гостинцами.
В этот момент солнце поднималось аккурат за ее спиной, играя лучами в русых развевающихся волосах, что придавало девушке сходство со сказочной феей. Соня действительно сияла своей красотой и жизнерадостностью, а последнее качество теперь стало жутким дефицитом, поэтому так бросалось в глаза.
Егорыч на несколько мгновений завис, ослепленный прекрасной гостьей:
А? Пирожки? Мне?
Ну конечно. Сладкие, почти как с клубникой по вкусу, улыбнулась жемчужными зубами Одинцова.
Ну, Соня-Сонечка, порадовала с утра старика! Знать весь день счастливым будет! Ух, ямочки на щечках, юбка на крючочках, сбросить бы мне годков тридцать, отбил бы тебя у Тимура, пробасил осчастливленный Егорыч.
Не надо, Тиму я люблю, у нас всё хорошо, смущенно промурлыкала Соня и пошла угощать остальных.
Часовые Гусь и Ара особенно обрадовались горячему завтраку.
Соня! Конфэтка! Пойду обход делать вот такоооой букет полевых цветов тебе нарву, пообещал Арарат, уплетая пирог.
У нас их ставить некуда, не трудись, засмеялась Одинцова и направилась к Пастырю.
Петр Петрович как раз завязывал галстук перед зеркалом. Его манера официально одеваться очень забавляла Соню, и в то же время она его немного побаивалась. Одинцова сама не могла понять, что её пугало в этом бывшем чиновнике.
Доброе утро. Вы не заняты? Это вам, еще теплые, Соня протянула пирожки.
Для Вас, Софья, я всегда свободен, жеманно ответил Пастырь, говорят, передавать через порог плохая примета войдите ко мне.
Одинцова нехотя зашла в домик председателя, но старалась держаться весело и непринужденно.
Держите, а я побегу. Надюшка скоро проснётся.
Да-да, конечно. Скажи, у тебя всего хватает? Пеленки, подгузники? А то мы сделаем вылазку
«Заботливый какой! Сделаем ага. Тимура с парнями отправишь за периметр, а сам в кабинетике прохлаждаться останешься. С этим мы и без тебя разберемся».
Но милая улыбка Одинцовой не выдала ни одной этой мысли:
Не беспокойтесь, у нас всё хорошо. Спасибо за заботу.
Пастырь проводил ей взглядом, сглотнув слюну. На Сонину фигуру он смотрел с большим аппетитом, чем на пирожки.
Одинцова вернулась в своё гнездышко, угостив всех соседей. Она любила делать сюрпризы, дарить хоть маленькую, но радость окружающим.
Тимур еще спал после ночной смены. Малышка с ангельским личиком тоже сопела в кроватке. Семейная идиллия. Казалось, что они просто решили провести выходные на базе отдыха, а не спасались здесь от ужасов внешнего мира.
Соня замерла посреди комнаты и почувствовала как ей страшно. Страшно потерять всё это: мужа, ребенка, зыбкое ощущение безопасности. А вместе с тем лишиться этих сокровищ можно в одночасье стоит кому-то принести заразу в общину.
Девочка раскрылась, и Одинцова заботливо поправила на ней одеялко. Соня сразу решила, что назовет дочку Надя. И Тимуру идея понравилась. Ведь Надежда единственное, что по-настоящему поддерживало этот мир. Надежда, что все наладится, появится вакцина, люди смогут выходить на улицу без страха, а в каждом незнакомце перестанут видеть смертельную угрозу.
«Какая же ты у меня лапочка. Я буду защищать тебя, что бы ни случилось. Ты вырастешь счастливой, умной, доброй, красивой. Обещаю, мы с папой всё для тебя сделаем», зеленые глаза Сони так сильно светились нежностью и любовью, что наступи сейчас полное затмение, их комната по-прежнему осталась бы светлой.