Люба беспокойно заёрзала на стуле. Когда перед глазами замаячила перспектива победить болезнь, возвращаться к прежнему образу жизни сразу расхотелось:
А быстро ну кровь эта быстро начинает действовать?
Всё индивидуально. Вам сейчас нужно по сто миллилитров через день. Потом реже, как облегчение почувствуете. По цвету пятен сразу станет понятно.
Я согласна.
Кочерга тоже кивнул, протягивая жёсткую мозолистую ладонь:
Мы в деле, док. Ты бригадир, вопросов нет. Командуй.
На следующее утро троица выдвинулась в дорогу. Погода испортилась, весны как не бывало. Моросил дождик, ветерок обдувал холодом лицо, пытаясь забраться под складки одежды и пробежаться мурашками по спине. Но путники терпели. Даже Люба не жаловалась, хотя доктор опасался, что модель раскапризничается и придется слушать её нытьё.
Костя, давно хотела сказать: ты, когда побреешься, на Майкла Рукера похож.
Чё еще за хрен?
Темнота, это актер голливудский.
И чё, он крутой?
Круче всех, улыбнулась шатенка, поглядывая на жениха.
Кочерге польстило сравнение:
Ну, тогда ладно. Просто не люблю я этих современных педиков голливудских. Вот раньше нормальные были мужики, Сталлоне там или Брюс Уиллис.
Разговоры о кино немного скрасили монотонный маршрут, до Пластуновской добрались к вечеру. Станице перевалило за двести лет и еще недавно её населяли почти двенадцать тысяч человек, а теперь жизнь теплилась лишь в редких домиках. Ни патруля, ни охраны власти давно махнули рукой на этот кусок земли, а местные организовать оборону не смогли или не успели.
Славное местечко, всё как я люблю, Кочерга втянул стылый воздух с легким запахом тухлятины, разглядывая сожженные дома, разбитые машины и горы мусора на улицах.
Тётка на другом краю живёт, минут тридцать еще, предупредила шатенка.
Через центр не пойдём, лучше крюк сделать. Тише едешь дальше будешь, прошипел доктор, озираясь из-под козырька мятой бейсболки.
Никто не встретился им по пути. Лишь в нескольких домиках бродяги заметили отблески свечей, вся остальная станица безжизненно погружалась во мрак ночи.
Задержимся тут? Пошарим по хатам? от жадности Костя даже высунул язык.
Хирург промолчал, а спустя пару минут указал на висельника с отрубленными руками. Покойник болтался на цепи под кроной тополя.
Один уже пошарил. Не все местные передохли, кто-то еще охраняет порядок.
Шатенка резко остановилась и тоскливо прикусила нижнюю губу:
Опоздали. Вон её дом.
Люба кивнула на обгоревшие стены с почерневшей треснутой штукатуркой. От жара покорёжилась даже входная металлическая дверь. Оплавленные рамы пластиковых окон уродливо перекосились и теперь напоминали картину Дали «Утекающее время».
Жаль. Давай искать другое место для ночлега.
Постойте, я сейчас, не дожидаясь разрешения, Люба шагнула вперед.
Калитка «вышла на пенсию» и теперь лишь бесполезно поскрипывала на одной петле. Входную дверь давно взломали. Щелкнула кнопка фонарика и слабый луч заскользил по стенам прихожей.
Ты не пойдешь за ней? удивился доктор.
Костя стоял с кислой отстраненной физиономией:
Че я там забыл? Вот нахрен она туда попёрлась?! Рухнет последняя балка и получит по котелку своему пустому.
А почему не остановил?
Ну её! На Любку если блажь найдёт, то не переспоришь. Пусть сходит, коли охота.
Пока Кочерга бранился на улице, Люба миновала кухню и вошла в спальню. Здесь сохранилась только железная кровать, под которой вперемешку с пружинами валялись обугленные кости. Уцелевший череп с нижней челюстью лежали на кучке слипшегося пепла.
Здрасьте, тетя Рая. Забавно, да? В прошлый раз ты меня булыжником угостила, вопила, чтоб я в аду горела, а, видишь, как вышло всё? Кто сгорел-то?
Люба презрительно плюнула на почерневшие останки и пошла назад. Её спутники не теряли время. Пока доктор стоял на стрёме, Костя шустро выстеклил раму ближайшего дома. Осмотр жилища не принес особенных результатов, хозяева вывезли все мало-мальски ценное, даже скрутили краны из ванной.
Бродяги разделили на троих холодный ужин. Пришлось спать на полу, но, главное, под крышей. Хирург очнулся первым. За окном рассвело, но из-за низких облаков все казалось таким серым, угрюмым, промозглым, что даже не хотелось выходить из дома. А надо. Вчерашний план провалился, с новым пока не ладилось, но сидеть на месте в их положении было нельзя.
«К городу придется возвращаться. Там на периферии легче чистых разыскать. Опасно конечно. А что делать?»
Этот вопрос все время терзал доктора. Он чувствовал себя наркоманом, жизнь которого зависела от очередной дозы, но её невозможно было купить за деньги, поэтому каждый раз приходилось переступать через себя и убивать, убивать, убивать. По иронии судьбы, человек, который считал своим призванием заботиться о здоровье других и спасать жизни, теперь эти жизни регулярно отнимал. Но моральные принципы уже мало терзали Хирурга. Тяжело убить было лишь в первый раз, ну, может еще чуть-чуть во второй, а затем «рука набилась».
Скрипнули половицы. Кочерга в семейных трусах вышел из соседней комнаты:
Ну че там? Пойдем на разведку или как? Не хочется с пустыми руками возвращаться, да?
Местные сразу поймут, что мы что-то вынюхиваем. Днем мелькать на улице рискованно.
Да тут, может, три калеки осталось? Если боишься, давай я пошукаю. Да ты не смотри так строго, я наш вчерашний уговор помню, поэтому и советуюсь заранее.
Ревущий гул с улицы заставил их замолчать. Мимо промчался «УАЗик» с открытым кузовом.
Пять человек сверху плюс водитель и пассажир. С ружьями. А может и посерьезнее арсенал имеется. Вот тебе и калеки, почесал переносицу Хирург, уходить надо, меняем тактику.
Через пару часов троица с большими предосторожностями выбралась из станицы. Но только они миновали перечеркнутый знак «Пластуновская» как вновь услышали шум мотора.
О, вернулись, пропыхтел Костя из придорожных кустов.
Нам бы тоже машину, мечтательно вздохнула Люба.
Однако доктор вдруг перевел разговор в иное русло:
А вы знаете, почему станица называется Пластуновская?
Ну в честь какого-нибудь Пластунова? неуверенно предположила экс-модель.
В казачьем войске пластунами называли разведчиков. Им по службе на пузе часто ползать приходилось, чтобы поближе к неприятелю подобраться, пластаться то есть. Или пластом лежать в засаде. Таких обычно из бедняков набирали, кто коня себе позволить не мог и пешим ходил. В их честь и назвали это местечко в старину.
А на черта нам этот урок кубановедения? пробурчал Кочерга.
Указатель увидел, вспомнилось мы сейчас как эти пластуны, лежим, прячемся.
Люба встала на колени, вытащила колючки из волос и посмотрела по сторонам:
Никого. Долго еще валяться будем?
Костя злобно дернул её за рукав:
Цыц, баба! Куда вылезла без разрешения?! Спалишь нас, дура!
Чтобы придать весомость своим словам, Кочерга отвесил подруге тяжелый подзатыльник.
Больно! Люба перепугалась и обижено захлюпала носом. Хирург не лез в разборки «молодоженов», хотя и порицал подобные манеры даже в такое тяжелое время.
Переждав минут десять, бродяги двинулись дальше. Все шли в подавленном настроении. Костя уставился на свои грязные ботинки и даже начал жалеть, что встретил доктора. Раньше всё было проще. Он знал, что умрет и прожигал последние месяцы жизни в пьяном угаре и разврате. Но ситуация изменилась. Хирург дал ему шанс, пусть маленький, туманный, но все-таки шанс на жизнь. И Кочерга за него ухватился.
В этом году Косте должно было исполниться сорок. Но его потрепанная, заросшая щетиной рожа выглядела значительно старше, особенно после славной попойки. Кочерга не верил, что доживет до этой сокровенной для многих мужчин отметки, после которой у большинства со зловещей скоростью развивался кризис среднего возраста. Не верил, но хотел. И в короткие перерывы между пьянками он скрежетал зубами в бессильной злобе, чувствуя, как смерть копается в его теле, прокладывая себе всё новые ходы.