Кунбеги был родным племянником Сактанмергена. Сактанмерген хорошо относился к Кунбеги, как к продолжателю его надежд. Но в нужном месте крутой по нраву Сактанмерген пресекал недостойное поведение Кунбеги. Сактанмерген как-то в шутку сказал благородному Байтаку: «Кунбеги умен. Иногда даже слишком. Лишь бы его ум не сослужил ему дурную службу». Благородный Байтак списывал все на молодость Кунбеги и смягчал беседу.
Теперь те слова Саактанбергена стали совершенно понятны. Кунбеги, пользуясь дружественными отношениями, оттеснил и гуннов, и братьев-тиграхаудов, тем самым целиком обустроившись на Семиречье. Теперь же начал поглощать зимовья кангюев за своими землями. Благородный Байтак на одном большом празднестве у хаомоваргов остановил Кунбеги, сказал ему об обстоятельствах, призвал его к разуму. Настойчиво убеждал не лишаться тысячелетнего братства из-за каких-то высохших долин. За спокойно сказанными словами благородного Байтака, за его приятным голосом было и предупреждение: «Смотри, сынок!». Конечно, Кунбеги, понимал и знал, что последует за этим. Но проложил свое глупое притворство и в следующем году. Благородный Байтак был вне себя. Небольшой отряд кангюев прогнал только начавших привыкать к новому месту усуней до их центральных пастбищ. С того времени прошло вот уже три года. Между кангюями и усунями стояло безмолвие. Кунбеги не стал отвечать на действия кангюев, и в то же время не пошел на примирение как младший к старшему. Благородный Байтак же не стал сильно переживать из-за Кунбеги. У него хватало и других дел. Во всех этих делах он был близок с царем массагетов Спитаменом, которого считал авторитетом, своим другом и советником. Благородного Байтака беспокоил Босы14. Босы сдерживали только осторожность саков и их луки. Бактрия и Согдиана располагались посередине, спасая народ кангюев от соседства с Босы и ее жадного взгляда. Поэтому Благородный Байтак сичтал правильным побольше общаться сакскими сатрапами, управлявшими Бактрией и Согдианой.
Недавно Благородный Байтак и Спитамен вернулись с Мараканды. Причина, по которой они поехали туда обдумать надвигающуюся бурю со стороны Эгейского моря, впереди которой шел отважный царь двурогий Искандер Зулькарнайн. В Мараканде оба царя поняли, что Дарий был окончательно разгромлен. Искандер после взятия Вавилона сразу пошел на главный город Босы Баиршу15. Сакам до этого было мало дела. Им нужно было понять, куда Искандер поскачет после Баирши. Вот в чем вопрос. А пока они оба на него ответить не могли.
Двух царей проводили до границы сто вооруженных воинов разместившегося в Мараканде сатрапа Согдианы и Бактрии мудрого Шахранабана. Дальше лежали родные земли Байтака. Путники сразу же вышли на западный берег Джейхуна16, шли то приближаясь к реке, то отдаляясь от нее. После того как лошади сильно устали и утомились, а под ушами их, подхвостником, подпругой и нагрудником выступил пот, они перешли легкой поступью на один общий размеренный темп и под вечер дошли до места отдыха. Город Сасан, окруженный высокой стеной, построенной из слоистых камней, в котором проживало около двух сотен семейств, ждал путников со вчерашнего дня. Правитель города Сасан аян объединил пришлых людей, которые перекочевали с Мавераннахра со своими домочадцами. Он был с Благородным Байтаком примерно одного возраста. Оказывается, Сасан аян выставил людей на каждой сопке, чтобы они, передавая знак друг другу, возвестили о приезде гостей. Поэтому, когда оба царя подъезжали к городу, его хозяин уже ждал дорогих гостей перед воротами. Когда цари сошли с коней, и остальные припали к земле.
Как говорят, запаздывание путника хорошая примета, мой господин. Как прошел путь, доволен ли? произнес смуглый чернобородый человек с длинной шеей и кадыком величиной с кулак ребенка. Благородный Байтак и Спитамен медленно ступали первые шаги, широко расставляя ноги. Глава поселения медленной походкой зашел в город. Сасан аян был пятым потомком саков парадарайя, перекочевавших в свое время с Двуречья. Теперь ни у кого язык не повернется назвать их пришлыми. Разве сами кангюи когда-то не стали двигаться на юг, когда наступили холода, когда зимы из года в год становились все длиннее, когда пришла несчастная пора и всходы еле-еле пробивались к лету, в конце концов остановившись на берегах реки Джейхун? Поэтому, прекрасно знавший историю царь кангюев не делил людей на пришлых и местных. После того, как Всевышний дал им эти земли, и кочевка кангюев подошла к счастливому концу, не было ни единой души, которая сказала бы им «кто вы такие». Иначе, разве сами кангюи не считаются пришельцами? Благородный Байтак много раз слышал от своего отца: когда кангюи впервые стали оседать на берегах реки, они из-за незнания становились жертвами сомов, потому боялись сомов, водяных коров17, водяных лошадей суынов18, крокодилов, водяных змей, и не ели рыбу. Тогда первыми, кто стал строить отношения с кангюями, были предки этого самого Сасана. Впоследствии кангюи стали заселять противоположный берег реки, обнаружили жилища, пропахшие рыбой. Научились ловить рыбу с реки. Сами стали изготавливать лодки, ткать сети. А город Сасан тоже в свое время воротил нос от запаха рыбы, задыхаясь от удушающей жары. Теперь гляньте! Когда смотришь на город со стороны, не видать ничего, кроме каменной стены. Сходу думаешь, что за ними расположено одно из неприметных селений среди бурьяна и безжизненной степи. А когда пройдешь ворота, открывается совершенно другая жизнь. Цари вошли через ворота на сухопутной стороне города. Как зашли в город, пошли вдоль широкой улицы, которая делила поселение на две части. На том конце улицы стояли еще одни ворота, которые выходили на реку. Расстояние до них всадник мог преодолеть за время, достаточное, чтобы вскипятить молоко. Само селение было когда-то построено как попало. Благодаря придирчивости и привередливости длинношеего Сасан аяна исчезли шалаши из камыша, землянки, а на их месте вдоль этой широкой улицы были возведены дома. Каждой семье была выделена земля для сушки рыбы, содержания скота. После этого широкую улицу, соединявшую оба ворота, стали пересекать небольшие улицы. Улицы были прямые как жерди. Две телеги могли свободно разъехаться. Перед дверьми домов, выходящих на улицу, тоже было оставлено много места. Все это было проделано на глазах Благородного Байтака. Он не уставал говорить своим сородичам о деятельности Сасана, ставил его им в пример. И в этот раз он стал свидетелем очередного новшества. Вдоль улиц цвели цветы.
Э, вот оно как! С каждым визитом я вижу что-то новое Вот и снова хорошая новость. Кто-то подумает, глядя на Сасан аяна, наверно у этого кряжистого как черное дерево человека и сердце будет жестким Разве этот порядок, эта чистота, эта красота не показывает истинную природу моего ровесника Сасана, а, брат Спитамен?
Так и есть, владыка страны. И все же, думаю, что разведению цветов ваш ровесник научился у Вас!
Да, чего уж скрывать. Но происхождение этих цветов иное. «Они пришли с Циня», честно сказал Сасан аян. До нас еле-еле добрались совершенно выбившиеся из сил, умиравшие от жажды семь семей циньцев. Кто они, зачем столько дней шли в пути, поняли, изучив их язык. Они оказались родственными нам душами. Не желая более страдать от налогов и податей, отказываясь идти в армию, они за одну ночь бесследно улизнули. Они принесли с собой семена всевозможных плодов и цветов, которые теперь обильно тут произрастают. Мы привыкли к рыбе и мелкому скоту. Это посильное дело. А эти циньцы хороши в выращивании зелени, цветов, ткачестве, изготовлении посуды. Они и сами уже называют себя сасан-кангюями. Ну что, господин, примете их?