Возмущается. Что ещё!? Кстати, церковь иногда вспоминает. Говорит, хорошо, что сейчас в школе попов нет, называет их лжецами! Спросила меня, как я отношусь к современной школе. Пришлось ответить, что советская система школьного образования самая передовая в мире. Сказала Оле, что она права, говоря о попах, как о чуждом для советского народа элементе. А как иначе? Я член большевистской партии, работник Алтайского Губисполкома. Сказать, что в газетах враньё, значит, бросить дочь на растерзание красным шакалам. В страшное время живём, Реваз! Хочешь, не хочешь, а приспосабливаться надо, и смириться с нынешними реалиями, вести себя тихо и незаметно, не выпячиваться, не критиковать и не высовываться, не лезть, как говорится, поперёк батьки в пекло. Угодничество не мой стиль жизни, но в нынешних условиях нужно приспосабливаться и к этой стороне существования, как к выживанию во враждебной среде. Если нужно для нашего дела, а дело у нас правое, свержение демонического строя, то можно поступиться и этими принципами, хвалить тех, кто нужен и критиковать того, на кого уже пал меч советской инквизиции. Вижу, что творится у нас в исполкоме, улыбаются, а в душе гниль, подсиживают друг друга, предают, и всё с одной целью утвердиться на более высоком кресле. А как иначе? И мне приходится поступаться моими принципами неприятия несправедливости, улыбаться нужным людям и клеймить позором неугодных советской власти.
Всё правильно, но всё же будь осторожна. Не выпячивайся и особо не улыбайся, друг сегодня завтра может стать врагом. Знаю я эту шайку-лейку, при них язык надо держать за зубами и на замке, сволочной безграмотный народишко Посмотри, кто стоит у власти жиды, а это пакостная нация, всё под себя гребёт одна курица от себя. А, ну их! О них ещё дома говорить не хватало.
На следующий день Реваз, Лариса и их одиннадцатилетняя дочь Ольга переехали на новое место жительства в дом на улице Мало Тобольской.
Не было у нас с тобой венчания, да и расписались в спешке, а потому прими от меня, моя милая Лариса, небольшой подарок.
Вынув из кармана гимнастёрки маленькую пирамидальную бонбоньерку, обтянутую тонкой коричневой кожей, Реваз открыл её, и Лариса увидела на красном атласе этой коробочки золотое обручальное кольцо.
Реваз это же настоящее обручальное кольцо! радостно сверкнув глазами, воскликнула Лариса и в порыве нежности обвила шею мужа своими красивыми лёгкими руками.
И это ещё не всё, поцеловав жену, проговорил Реваз. Ты забыла о подарке Леонида.
О, Боже! слегка шлёпнула себя по лбу Лариса. И где же он?
Вот! кратко ответил Реваз, открыв перед Ларисой ладонь. На крепкой широкой ладони Магалтадзе лежал золотой крестик на золотой цепочке.
Нашёлся! Слава Богу! И где же он был?
В бриджах дырочка была, провалился сквозь неё и по штанине в сапог. На службу шёл, почувствовал, что мешает что-то, пришёл, сапог снял, а там крестик. Вот такие дела, выкрутился Реваз.
Когда же мне носить всё это, кольцо и крестик? сокрушённо проговорила Лариса. Партийная я, не поймут меня, Лариса посмотрела на дочь, товарищи по службе. За буржуазный пережиток сочтут.
А ты, мамочка, носи колечко и крестик дома. Поклади их на комод, они у тебя всегда перед глазами и будут. Оля сочувственно посмотрела на мать. Пришла, надела. Собралась на работу, сняла.
Какая же ты у меня умница, доченька! ответила Лариса, и, поцеловав дочь в ямочку на розовой щёчке, предложила всем сесть за праздничный стол. Будем чай пить с тортом, в буфете исполкома купила.
И на солнышко в окошко поглядывать, добавила Оля.
Хороший день будет, ишь, как светит, кивнув на окно, проговорил Реваз
В открытом окне показался улыбающийся Петр Иванович Филимонов.
Обязательно будет, проговорил он. Не ждали, а мы вот они, всем моим большим семейством, без приглашения так сказать. Узнали, что у вас сегодня выходной по случаю новоселья и решили нарушить ваше одиночество. Так как, в дом пустите?
И с детками! воскликнула Лариса, подойдя к окну и увидев радостно подпрыгивающего сына Петра Ивановича Владимира, улыбающегося Петю сына Леонида и Марии Парфёновых, и ровесницу Оли Зою, дочь погибшей 11 мая 1918 года Татьяны Николаевны Лаврентьевой. Зоя девочка не по годам телесно развитая, с тонкой талией, стройными прямыми ногами и округляющейся грудью, стояла слегка в стороне от детей, кокетничала и поводила плечами явно только для того, чтобы обратить на себя внимание, чем вызвала в Ларисе душевную улыбку.
А я уже и не надеялся рюмочку поднять. Лариса на дух не принимает спиртное, а одному мне как-то не в радость. А Серафима Евгеньевна и благоверная супружница твоя Людмила Степановна, где отстали? спросил Петра Реваз.
А они, дядя Реваз, завсегда опаздывают, вместо отца ответил Владимир. Бабушка Серафима та, правда, быстро собирается, платок новый на голову подвяжет, посмотрится в зеркало и всё, собралась, а мама так та прихорашивается, прихорашивается, а потом как выйдет из дома, пройдёт немножко и опять в дом бежит, то, да это всякое забывает, а бабушка ждёт её. Сейчас, когда к вам пошли, мы уже все за калитку вышли, а мама снова в дом побёгла. Сказала, что пироги забыла. Ага, вон уже идут. Посмотрев вдоль улицы, Владимир помахал рукой. Мы здеся уже, дядя Реваз с тётей Ларисой уже весь торт съели крикнул. Пока вас дождёшься, и весь чай выпьют. Будем ваши пироги всухомятку исть!
И вовсе и не весь. Мы его вовсе и совсем не ели. Вовка обманщик. Не слушайте его баба Серафима и тётя Люда. Врёт он всё! высунувшись из окна, прокричала Оля. Он завсегда такой обманщик!
А ты ябеда-корябеда!
Володя Володей, полна шапка сухарей. Вот! обозвалась Оля.
А я тебя не слушаю, посолю и скушаю! Вот! Блу-блу-блу на тебя! ответил Вова и показал Оле язык.
Ну и ладно, всё равно ты обманщик, гордо вскинув голову, проговорила Оля. Не буду с тобой играть, вот!
Ну и не надо! Я с Зоей буду играть. Она добрая девочка и не обзывается, а ты злюка! Вова шмыгнул носом и, потупив взгляд, стал утирать глаза от набежавших на них слёз.
Оля!.. укоризненно посмотрев на дочь, проговорила Лариса,
Мама, он первый начал, поняв мать, стала оправдываться Оля.
Ты старше его на два года, и девочка
Ну, и что, что девочка? А он мальчик и должен девочкам уступать, стояла на своём Оля.
Лариса ничего не ответила в ответ, бросив на дочь укоризненный взгляд, отвернулась от неё и пригласила друзей войти в дом.
Я больше не буду, мама! всхлипнула Оля, прижавшись к матери. Правда, правда! И извинюсь Пусть знает если такой
Вот и правильно, Оленька! Извинись, погладив дочь по голове, примирительно проговорила Лариса. Вова мальчик хороший, а сейчас иди и пригласи его и Петю с Зоенькой в наш дом.
За большим столом гостиной комнаты нового дома места хватило всем.
Мужчины вели разговор о службе, делились новостями, женщины говорили о тканях, нарядах, делились женскими секретами, смеялись над нелепыми слухами, постоянно витающими на базаре, но никто не произнёс ни слова о Леониде и Марии Парфёновых. Все понимали, что разговор о них растревожит душу Серафимы Евгеньевны, беспокоящейся о зяте и тяжело переживающей разлуку с дочерью. И Серафима Евгеньевна не вспоминала за столом зятя и дочь, но все видели, что мыслями она рядом с ними.
Леонида и Марию вспомнила Лариса.
В девятнадцатом, на второй год жизни у вас, Серафима Евгеньевна, пошли мы с Марией на базар, сейчас уж и не припомню по какой надобности, но, вероятно, что-то нужно было купить, собственно, махнула рукой Лариса, суть не в этом. Так вот, идём, не торопясь, особо-то торопиться некуда было, детишек покормили Подошли к базару, а там понятно атмосфера какая, хоть и будни, но всегда праздничная, гомон, зазывалки, смех, бывает и ссора какая, не без этого, но в основном как-то празднично, так, по крайней мере, мне всегда виделось. А в тот день какая-то мёртвая тишина, лишь в самом дальнем конце базара какое-то настораживающее оживление и неясный гул голосов. Мы туда с Марией. Интересно нам, что там, видно все мы такие женщины, где, что не так, необычное, значит, тут как тут. Идём, гул нарастет, а разобрать ни единого слова не можем. Уже, вот как с этой стороны улицы до другой идти осталось, выбегает из толпы здоровенный детине, лет так под сорок и прямо на нас несётся. Я остолбенела, ноги точно к земле приросли, ни двинуться, ни шелохнуться не могу, смотрю только на мужчину и думаю, всё, сейчас зашибёт и останется моя Оленька без маменьки, без меня, значит. А Мария она не я, вмиг сообразила, что пока меня сдвинет уберёт, значит, с его дороги, вместе со мной и угодит под ноги того мужчины, а они у него, что у лошади толстенные, раздавил бы нас как цыплят. Так что она, думаете, сделала?.. Ни за что не угадаете. Ранее-то я никогда об этом случае не говорила, а сейчас вот что-то вспомнилось. Так она ему навстречу побежала, шагов за десять до него остановилась и на четвереньки встала. А дальше смех, прям, и только. Мужик тот со всего маху на Марию налетел и запнулся об неё своими лошадиными ногами, да как хряпнется, что даже кости у него затрещали. Вот истинный Бог, не вру, слышала, как кости его хрустнули, Лариса перекрестилась. Мужчину того другие мужчины, которые подбежали за ним, тут же вожжами связали. Оказалось, бежал от них Яшка-вор, известный на всю округу бандит. Там, в дальнем конце базара, как знаете, лавка антикварная. Вот Яшка зашёл в неё, потоптался с минуту, это как потом уже рассказывали, и хвать с витрины холщовый мешочек, под которым на бумаге было написано, что хранятся в нём мощи самого Иисуса Христа. Из лавки выбежал, а в это время мимо неё мужик на телеге проезжал, картошку из деревни привёз. Яшка, значит, об неё ударился, упал, тут его и окружили, да только связать не додумались, он и выбежал из толпы, раскидав всех на своём пути. Мария его и остановила. Вот такая геройская у нас Мария.