Марго угрюмо ответила: Чего ты хочешь, январь уже!
Да, январь. Мне один старик вчера сказал, что завтра, то бишь, уже сегодня будет дождь, правда, к вечеру. Откуда он взял? Не могу поверить! Пурга, снег, мороз и через несколько часов дождь разве такое возможно?! Впрочем, в Париже все возможно. В последние годы погода, как с ума сошла. Мороз, дождь, потом, что, снова мороз так никакой одежды не хватит! Надо уходить на юг и там пережидать всю эту чехарду.
Не думал я, что придется уходить в такую стужу. Впрочем, я не думал, что вообще придется уходить из Парижа. Хотя, стылый город покидать не так уж грустно. Мороз! Все трещит. Ветки деревьев, даже стены домов как будто. А еще этот волчий вой. Как ты будешь возвращаться?
Ничего! Мне недалеко, да и люди стали появляться на улицах. А, может, все же возьмешь меня с собой?
Марго прижалась к нему, спрятав лицо на его груди, и затихла. Потом подняла глаза:
Мне страшно! Что дальше будет? Как ты будешь? Неужели тебе не страшно?!
Нет, не страшно, лениво усмехнулся Франсуа. Пока не страшно. Да и вообще чего бояться? Я же не знаю толком, что меня ждет. Нищета, голод, наверняка, бить будут так мне ко всему этому не привыкать. Эти друзья всю жизнь со мной. А если еще что так, пока его нет, и страха нет. А появится, некогда будет бояться, не до страха будет. Страх придумали люди, в жизни его не бывает.
Это для тебя не бывает. А я вот часто боюсь. И не только я. И не только девки боятся.
Ладно, чего об этом говорить. Устроюсь где-нибудь, дам знать о себе как-нибудь. Бог даст, еще и увидимся. А не увидимся, на меня не обижайся! Если что не так было, прости дурака. Не по злобе ведь так, по дурости да по пьяни.
И ты тоже не обижайся! Я бы пошла с тобой, да только мешать тебе буду. Я ведь ничего не умею.
Да, конечно. И дело у тебя здесь все же налажено, бросать жалко. Все понимаю. Чего сопли-то лить! Жизнь есть жизнь! Да и мне не впервой начинать все сначала. Из деревни ушел. Из университета ушел. Вот и из Парижа ухожу. А там, глядишь, и из жизни придется уходить!
Типун тебе на язык! Чего мелешь-то?! Ты еще молодой тебе жить да жить! Все будет хорошо! А устроишься, может, и я переберусь к тебе. Вот деньжат поднакоплю.
Ой, не смеши меня! Ты да накопишь?! Ты слишком погулять любишь.
Зря ты так! Это все временно! Годы идут. Я уже, сам видишь, не молодая. Не будет работы, на что буду жить в старости. Я об этом давно уже думаю. Просто не говорю, да и дури во мне пока все еще много. А я ведь тоже мечтаю. Вот, думала, что у нас с тобой нормальная семья будет
Не будет у нас семьи, не будет! И не только в тебе дело! И во мне тоже. И это мне не дано. Уж извини, но не везет мне с бабами. Впрочем, и им тоже со мной. Вот тебе со мной не повезло. Не такой тебе нужен. Ты ищи хитрожопого, да жадного уж он-то тебя в твоем деле всегда поддержит. А поэты они для дур разных. Тебе такие не нужны.
Марго не выдержала и противно захохотала. Франсуа терпеть не мог ее визгливый смех, его передернуло, но он смолчал.
Спасибо, что проводила. Не такой уж я и пьяный. Проклятый епископ, похоже, отбил мне потроха. Я даже ем с трудом. Брадобрей, правда, мне вчера сказал, что ничего страшного, все зарастет, как на собаке. Надеюсь, он знает, что говорит он ведь не только стрижет и бреет, но и больных пользует уже не один год. Конечно, страшный шрам на лице меня совсем не красит. Вон, даже девки стали избегать. Ладно, давай прощаться. Я еще к отцу Гийому загляну напоследок и пойду.
Хотелось поцеловать ее, но от нее так пахнуло кабаком, что он скривился и, чтобы она ни о чем не догадалась, тоже захохотал. Собственный смех ему тоже показался мерзким. Он обнял ее, сжал в обьятиях, скорее по привычке, чем от желания, и легонько повернул ее в улицу. Она с трудом заулыбалась, губы от мороза затверждели, на глазах, похоже, повисли мелкие сосульки. Говорить ничего не стала. А что говорить-то?! Всё уже обговорено за столом в кабаке! И о любви, и о том, что будет ждать и всё такое. Легко говорить под чарку, слова так и лились, а сейчас куда-то всё ушло. Слова на морозе застывали на лету. Она явно хотела спать, а Франсуа тоже не хотел говорить уже больше. Еще с Гийомом предстоял, похоже, не простой разговор, да и из Парижа нужно побыстрее в какую-нибудь деревушку попасть, а уж там и отдохнуть.
Марго еще раз через силу улыбнулась, снова не сказала ни слова, и пошла по улице, непрерывно оглядываясь. Отойдя на более или менее приличное расстояние, припустила бегом. Франсуа усмехнулся и подошел к двери часовни. Он зябко перебирает плечами и задумчиво всматривается в смутные силуэты одиноких прохожих.
Куда идти? В какую сторону? На север, к англичанам? Но там холодно и Франсуа опасается, что лондонские туманы доконают его легкие, сделают то, чего не смог добиться зловредный епископ ДОссиньи. Даже на севере Франции холодновато для него и люди там какие-то странные. На юг? Да, но места там для него неприветливые, не приняли его тамошние герцоги и принцы. Хотя ему ли бояться равнодушия и опасности. Он свыкся со всем этим. Ремесло себе он выбрал опаснее некуда, ведь вора на каждом шагу ждут опасности и страхи, мастера трогательных обрядов давно уже поселились в его снах.
И все же уходить надо. В Париже места ему больше нет. Если Вийон не выполнит решение суда о десятилетнем изгнании, не миновать ему Монфоконской виселицы. И он выполнит это решение, вот только повидается со своим приемным отцом.
Противно заскрипела низенькая дверца в боковой стене капеллы и в дверном проеме показалось опухшее со сна лицо Гийома Вийона.
Доброе утро, святой отец, кинулся к нему Франсуа. Простите, что нарушил ваш покой и оторвал от важных дел, но я не мог уйти, не простившись Благословите меня Кто знает, когда мы встретимся и
На улице снег, и свечи в часовне с трудом справлялись с темнотой. На столе возле стены горела одинокая толстая восковая свеча. Гийом с красными от холода щеками и носом, в сутане, которая путалась между ног, просеменил к ней и предложил Франсуа присесть. В часовне было холодно, хотя в комнатах горели жаровни.
Что ж ты замолчал, Франсуа? Ты хотел сказать, что мы можем и не увидеться больше, не так ли? проговорил капеллан, печально вглядываясь в лицо своего приемыша.
Да, тихо, еле внятно пробормотал Франсуа, но поймите меня правильно, кто знает, что ждет меня впереди
Священник взял Франсуа за локоть и заглянул в его лицо, бледное и измученное.
Пойдем, Франсуа, я хочу поговорить с тобой. Давай поговорим серьезно и обстоятельно. Уйти ты еще успеешь, а вот свидеться мы уже вряд ли сможем. В этом ты прав Я уже стар и чувствую, что конец мой близок. Пойдем поговорим.
Последние слова он проговорил глухо, охрипшим от волнения голосом. Франсуа подхватил свой узелок, и они вошли в пахнущую теплотой и сыростью дверь, сели на скамью и некоторое время молчали. Франсуа играл веревкой, которой был затянут его узелок. Капеллан, сгорбившись и глядя себе под ноги, молча перебирал четки. В узенькие, подслеповатые окошки ломился продрогший ветер, испуганно трепетали свечи перед иконами, их тени мрачными, страшными птицами проносились по картинам, изображавшим муки грешников в аду и радости праведников в райских кущах.
Как здесь мрачно и страшно, подумал Франсуа. И как только капеллан не боится оставаться здесь один. Здесь же можно умереть со страху. Чего только стоит одно это изображение кипящего котла. А, впрочем, неизвестно, что страшнее котел или одноногая вешалка. Там, по крайней мере, не так холодно.
И Франсуа снова, уже в который раз, представил свой труп, мокнущий под дождем на виселице. Эта картина буквально преследовала его с того самого дня, когда так неудачно кинул он камень в Филиппа Сермуаза.
Знаешь, Франсуа, ударом грома раздались в гулкой тишине слова Гийома, Франсуа даже вздрогнул от неожиданности, мы много с тобой уже говорили обо всем и все же я хочу поговорить еще раз. Нет, нет, торопливо добавил он, я не буду больше тебя ни о чем просить. Этот разговор нужен скорее мне, даже наверняка только мне одному. Понимаешь