А как она, эта Епистиния Фёдоровна, смогла это выдержать: получить «похоронку», опасть на стул в пустом доме, плакать, вспоминать все мгновения жизни сына, а затем прощаться-прощаться долгие и мучительные часы
И затем ещё, и ещё, и ещё Все же парни были разные, и все жили по-своему, все думали и чувствовали своеобразно. Поэтому и любимы были родной ни скопом, ни числом, а умением сердца мамы любить каждого, и по-разному.
И с уходом каждого из сыновей сердце мамы рвалось и рвалось! Но не теряла ещё надежды: вот другие выживут
Не выжили! Все погибли, со всеми пришлось прощаться. Как? Я не знаю, не могу знать, что эта мама пережила. Но я уверен, что это и есть материнский подвиг!»
Николай Петрович вздохнул, налил ещё сто грамм, и выпил тост:
За наших великих душой и сердцем мам!
Генеральша
Мам, поговори с папой. Пусть он попросит за Вадика! заговорила Надя.
Дочь, что ты хочешь от отца? Он же в отставке, и от второго инфаркта только-только подниматься начал
Ну, мама. Генерал все же, и половина Генштаба в друзьях! Только позвонит и Вадима в Москве служить оставят! А могут заслать в глушь, в Сибирь, и мне придется с ним Как декабристке!
Дочь, а ты забыла, что с папой твоим мы полстраны объехали? В скольких гарнизонах отслужили? А школы, где училась, все помнишь?